Для тех, кто оставался в темном зале, епископ Серван, прежде чем удалиться, произнес в назидание слова сурового упрека пророка Иоиля:
— «Пробудитесь, пьяницы, и плачьте и рыдайте о виноградном соке, ибо отнят он от уст ваших!»
И воистину от многих уст были отняты радость и довольство, ибо высохли они, как тростник, и от многих голов также, потому как в голове было у них муторно и тоскливо, как жизнь в изгнании, да и на желудке не лучше — там крутило и мотало, словно хрупкую рыбачью лодчонку на волне.
Мы (мы с принцессой, в смысле) внезапно пробудились рано утром от того, что кто-то резко отбросил завесу на нашей двери. В опочивальне все еще тускло горела свеча, и в свете ее увидели мы принца Эльфина, что, пошатываясь, стоял в дверях. Думая, что он пришел к ней, принцесса быстро сунула меня в руки своей служанке (очень хорошенькой девушке по имени Хеледд) и знаком приказала унести. Но принц Эльфин поднял руку, словно позволяя мне остаться. Шатнувшись к кровати, он тяжело сел и с глубоким стоном обхватил голову руками.
— Что мучит тебя, господин мой? — спросила моя принцесса, подойдя к нему и положив руки ему на плечи. — Чем я могу помочь тебе? Скажи только слово, и, если я смогу, я сделаю все, чего бы это ни стоило.
Принцесса была очень красивой и очень юной. Волосы ее были желтее цветов ракитника. Кожа ее была белее пены морской, ладони и пальцы ее были белее цветов звездчатки на песчаном берегу морском. Ни глазу линялого ястреба, ни глазу трижды перелинявшего сокола не сравниться было блеском с очами принцессы Грудь ее была белее лебединой, краснее цветов наперстянки были щеки ее, и все, кто видел ее, загорались любовью к ней.
Принц Эльфин, несмотря на свой норов, нежно любил свою супругу и не выказывал ни малейшего желания взять вторую жену. Не поднимая глаз, он снова застонал.
— Ах, жена моя, — сказал он наконец, — ты меньше всего можешь помочь мне. Моя честь погибла, и никогда после этой ночи не ходить мне с высоко поднятой головой среди мужей Севера. Барды Придайна станут слагать обо мне хулительные песни, каждая ценой в сто оленей за честь. Или еще хуже — прыщи позора, стыда и поношения вскочат от них на лице моем! Ох, если бы я не дожил до этой ночи!
— Расскажи мне, мой принц! — воскликнула она, обняв его за шею, целуя его в уста и щеки и отбрасывая с его пылающего лба волнистые волосы. Но принц Эльфин громко всхлипнул от гнева и раскаяния и сделал движение, словно собирался отшвырнуть ее прочь. Я решил, что пора вмешаться и помочь этой очаровательной юной чете, что была так добра со мной.
— Прости мне мое вмешательство в то, что на первый взгляд кажется твоим личным делом, господин мой, — начал я, встав перед ними обоими и почтительно поклонившись. — Но, может, ты расскажешь мне о том, что стряслось? Может, я смогу помочь тебе?
Не разнимая своих объятий, принцесса повернула голову и посмотрела на меня. Слезы катились по ее нежным щекам, но она слегка улыбнулась, увидев мое уверенное лицо.
— Поведай нашему мудрому дитяти о том, что тревожит тебя, господин мой! — сказала она. — Я не раз убеждалась в том, что он куда ученее, чем можно подумать по его годам.
Эльфин третий раз застонал.
— Я трижды дурак, — страдальчески пробормотал он. — Дурак и пустой хвастун. Слушай же и узнай о позоре принца Эльфина, которому после этой ночи никогда не стать королем Кантрер Гвэлод!
Я ничего не сказал, просто уселся на табурет и стал слушать. Моя госпожа одарила меня благодарным взглядом, отчего сердце мое запрыгало так, что я испугался, как бы кто чего не заметил. Довольно об этом.
Принц Эльфин, уставившись в пол, рассказал нам, на мой взгляд, действительно печальную историю. Похоже, что в самый разгар попойки он начал хвастаться Корзиной Гвиддно — что будто бы из Тринадцати Сокровищ Острова Могущества это самое большое, что когда в нее кладут пищу на одного человека, то в ней потом находят пищи на сотню и что Сайтеннин-друид предсказал великие дела младенцу (мне то есть, даже незачем объяснять), найденному в ней на Калан Гаэф.
Люди Кантрер Гвэлод радовались всему сказанному, но тут главный гость двора Гвиддно принял слова Эльфина за вызов. Принц Рин маб Мэлгон, молодой человек столь же гневливый и непредсказуемый, как и наш собственный принц, вскочил и спросил, почему это король Гвиддно в таком случае подарил ему то, что считается менее ценным. На что Мантия Тегау Эурврона еще не женатому принцу?
— Я сказал ему, что он, несомненно, вскоре женится, и тогда Мантия будет очень кстати при испытании девственности его невесты, — робко произнес Эльфин.
— Совершенно верно! — воскликнул я. — И что потом?
— Он вспыхнул, заявив, что его внимание угрожает невинности чужих жен, а не его собственной. «Более того, — продолжал он, — хотелось бы мне знать, является ли эта Мантия достойным подарком наследнику Гвинедда. Почему бы не испытать нам ее силу этой же ночью?» Тогда понял я, к чему он клонит и что он давно уже намеревался это сделать. Я видел, как смотрел он на тебя, жена моя, и горе мне, что так легко попался я в его ловушку!
Мы с принцессой переглянулись. Теперь мы легко догадались об остальном (должен подчеркнуть, что она была намного умнее своего супруга, пусть и носил он золотую гривну). Принц Рин потребовал, чтобы ему позволили провести ночь с юной женой своего хозяина. И тогда наутро будет видно, станет ли Мантия Тегау по-прежнему укрывать ее до пят или только по колено. Услышав это, юная женщина вспыхнула от гнева, затем побледнела и с вызовом посмотрела на мужа.
— Если ты дал слово, господин мой, то я должна подвергнуться испытанию. Но обещаю тебе, господин мой, что, сколько бы он ни пробыл со мной, от меня он не получит ничего такого, что хотя бы на волосок укоротило Мантию! И не нужно даже меча класть между нами, чтобы защитить твою и мою честь, господин мой! Иди, приободрись, — сказала она, погладив его по щеке. — На какую ночь спать мне с этим назойливым гостем?
Сердце мое устремилось к этой отважной женщине, но по несчастному лицу принца Эльфина понял я, что это испытание будет не так легко пройти, как она воображала. Он с жалким видом огляделся.
— Если бы это было так просто, — прошептал он. — Это должно быть нынешней ночью.
— Нынешней? — вырвался у нее испуганный возглас.
— Нынешней, — мрачно ответил принц. — Уже сейчас рабы расчесывают его волосы, и вскоре он придет. Ох, дорогая моя, — он зарыдал и прижал ее к груди, — он знатный принц, он пьян и горит от желания.
— Но ведь не возьмет же он меня силой? — воскликнула принцесса, внезапно испугавшись. — Твой отец король никогда этого не позволит!
— Мой отец король стар и слишком обязан Уриену Регедскому, который, в свою очередь, очень многое ставит на союз между людьми Севера и Мэлгоном Гвинеддским. Сомневаюсь, что он пожелает в это вмешиваться.
Я понял всю сложность положения и начал быстро соображать. Времени явно нельзя было терять. Я очень хотел вытащить молодую чету из этой грязной истории. Ты можешь подумать, что у меня были собственные виды на молодую женщину, но поверь, мне тогда было не до этого.
— Тогда, принц Эльфин, — резко приказал я, — немедленно возвращайся на свое место в королевском зале и позаботься, чтобы плотники крепко заколотили дверь. Иди сейчас же и запомни это, чтобы в другой раз не хвастать на пиру!
Эльфин начал задавать вопросы, а молодая женщина принялась ломать руки, так что мне пришлось призвать их к повиновению. В тот раз я впервые действовал как Мирддин маб Морврин. Мне жаль было пугать их, но времени на сложные придворные королевские изыски не было. Эльфин ушел довольно быстро, остановившись бросить последний, умоляющий взгляд на супругу — я вынужден был взять его за руку и силой вытащить из комнаты. Я уже слышал суматоху в жилище Рина маб Мэлгона и понимал, что у нас с прелестной юной принцессой остался всего один миг.
Три последующих дня небеса над Вратами Гвиддно были серыми и хмурыми. Временами с Регедского моря наносило дождь Стаи прежде невиданных больших черных птиц кружились над коньковыми балками и зубчатыми стенами, молча устремляясь к соленым болотам Абер Идон. Настроение при дворе короля Гвиддно было столь же хмурым и подавленным. Люди никак не могли оправиться от страха, причиненного им посещением Гвина маб Нудда и его адского воинства. Ничего необычного не было в том, что Дикая Охота неслась высоко в ночном небе над жилищами людей во время Калан Гаэф, но никогда прежде Черный не являлся к королевскому двору и не беседовал с королем, как на этот раз.
