С этими словами я бросил кости. Число было плохое. Бросок неудачный.

— Видишь? — спросил я, убирая основного защитника короля — Случай привел к этой неудаче, хотя все фигурки были расставлены умело. И все же с той самой минуты, как мы с королем сели играть, мы знаем, что игра пойдет именно так, а не иначе. И кто, по-твоему, тут принимает решение? Не я, не Мэлгон, а кое-кто повыше нас.

— Намек понял, — учтиво ответил Руфин. — А теперь, с вашего позволения, я вернусь к унылой рутине приказов и вынужденных решений Ведь, если я не ошибаюсь, близится мгновение, которое зовется переломом битвы.

От западных ворот Динайрта послышался крик. Из тени под надвратной башней возник огромный боец варваров, с которым я так неосмотрительно обменивался насмешками, когда враг еще не был так близко Теперь его кольчуга была разорвана, вся в присохших клочьях мяса и в потеках крови. В его огромных руках не было ни меча, ни беленого щита, ни копья с древком из падуба, но с ногтей его капала кровь, и кровь медленно текла с его огромных острых зубов Все его лицо до самых кроваво-красных глаз заросло седой бородой, и словно клочковатая шерсть были волосы на его руках и могучем столпе его груди, так что он воистину казался медведем на тропе.

— Чего нужно тебе в королевской крепости? — крикнул наконец владыка Кимри.

Некоторое время дикарь ничего не говорил, лишь озирался по сторонам, присев на ноги, так что его шлем царапал по балке ворот. Красные глаза его пылали, он рычал и всхрапывал, выискивая жертву, на которой он мог бы сорвать бешеную ярость своей силы. Было видно, что на нем ангерд, боевое безумие. Он вцепился зубами в сломанный косяк ворот, оставив на нем следы клыков и кровавую слизь.

— Я Беовульф, сын Эггтеова, владыка ведеров и князь геатов! — взревел он. — Стойкий шлемоносец, чья слава ведома во многих краях! Ястребы и вороны следуют за мной, серый бродяга болот обжирается до отвала там, где я прохожу! Я пришел требовать дани с грязных бриттов от имени короля моего, потомка Водена, Кинрика, сына Кердика, повелителя гевиссов! Я пришел обратить в рабство ваших людей, связать их жилами и отправить за море на невольничьи рынки фресна-кинн! Ежели вы согласитесь на это, мы уйдем и оставим вас в покое. Ибо только одного из вас в этой крепости мы намерены убить!

Поначалу никто не ответил на требования этого дикаря, ибо страшно было смотреть на него — он казался скорее тварью Аннона, а не воином из племени людского. Ответил ему трибун, как только ему передали, что сказал этот воин. Он спокойно ответил.

— Перебьешься, варвар! Никто не даст дани таким, как ты или твой король, никто в рабство продан не будет. Я капитан этой крепости, которую держу от имени великого короля, которого ты тут видишь. Она принадлежит ему, тому, чьи предки получили ее в древние времена из рук императора римлян. У тебя нет на нее прав, и отвечу я тебе так же, как некогда ответил великий господин мой Велизарий посланцам Витигиса в самом сенате Рима: настанет время, когда вы будете рады спрятать свои головы в терновнике, да не сможете. Пока я жив, крепость я не сдам!

Великан в воротах обратил свои налитые кровью глаза на военачальника, и мне не хотелось бы встретиться с таким взглядом. Но Руфин с виду был совершенно спокоен Он отдал какую-то команду воинам, стоявшим впереди него.

— Ты храбро говоришь, старик, — презрительно прорычал вражеский боец, — и скоро мы увидим, таковы ли твои дела! Однако это не мое дело. Еще раньше я обниму вот этими руками вашего короля, что именует себя Драконом Острова, и не девичьи будут эти объятия, будь уверен! Я убивал морских чудовищ и болотных жителей, равно как и людей убил без числа, и худо будет мне, если не померяюсь я силами с этим Драконом!

Грядет последний час, вороны вопят, серый волк воет, копье звенит, щит отвечает копейному древку. Скоро, скоро свершатся дела столь страшные, что будут под стать даже смертоносной стреле взгляда Кинрика змеиноглазого!

Что же до тебя, дерзкоречивый вождь румвалов, то я уверен, что ты последний раз видишь эту землю, хотя, как вижу я, ты увечный и не таким могучим бойцам, как я, мериться с тобой силами.

Потому я ухожу, хотя, может быть, и ненадолго. Скоро в этих стенах будет раздаваться эхом треск королевских ребер, скоро кровь брызнет из его жил, скоро глаза Дракона вылезут из глазниц и остекленеют в смертном ужасе!

Боец ушел. Мне было страшно жаль, что рядом с Мэлгоном не было ни его сына Рина, ни другого героя Кимри, чтобы ответить на насмешки чужака. Ведь сам король не может с ним сражаться в битве — его дело совершать обряды и играть в гвиддвилл в Середине.

— Ну, были бы слова стрелами, мы бы все уже померли! — весело воскликнул Руфин. — По местам, ребята! Варвары всегда пыжатся перед битвой. Я в свое время видывал спины и лучших бойцов, чем этот неуклюжий хмырь, да и опять скоро увижу. А, так я и думал!

Восклицание трибуна относилось к появлению в воротах каких-то темных фигур. Если могучий боец вселил невольный ужас в сердца многих, то те, что пришли ему на смену, казались не менее устрашающими. Укрывшись за деревянной стеной у входа за остатками ворот, я увидел десятка два головорезов дикого вида, прятавшихся в тени у входа в Динайрт. Я сразу же узнал в них фрайнков, тех, кого показывал мне с башни Руфин.

Как боец ивисов казался косматым зверем из Запредельного Мира, так эти были похожи на демонов из Бездны Аннона. Голые до пояса, в одних кожаных штанах, с окрашенными в красный цвет волосами, жесткими и острыми прядями зачесанными наверх, с застывшими холодными и пронзительными змеиными глазами, твердыми жилистыми телами. У каждого в руке был двулезвийиый топор на короткой рукояти. Мое сердце на несколько мгновений остановилось, когда я припомнил, что мне рассказывал Руфин: эти люди обычно без страха устремляются на врагов, бросая в них свои топоры (которые они называют Францисками) с такой смертоносной силой и точностью, что они прорубают щиты и нагрудники.

Но что меня больше всего напугало, так это то, что их глаза были прикованы к Руфину, стоявшему среди своих воинов в полете стрелы от них. Их темные фигуры мелькали в тени, появляясь и исчезая, но каждый раз я видел, что они смотрели на свою цель. Нетрудно было понять, что каждому по очереди показывали трибуна.

В обычае королей держать на порубежье отряды юношей, которых называют Сынами Смерти или вроде того. Они не знают закона ни людского, ни Божьего, нет у них ничего — разве только то, что найдут в лесах или горах. От четырнадцати до двадцати лет живут они розно с родней, оборвав все узы с племенем, полные желания и упрямства. Живут они, как волки, беззаконными налетами на богатых людей, бесчестят женщин и сражаются с такими же шайками соперников. На лбу у каждого такого молодца метка демона, чтобы друзья его шайки могли его узнать, а враги боялись.

Временами короли находят дело для Сынов Смерти, натравливая их на врагов в своем племени или вне его, которых они в открытую убить не могут. Тогда Сыны Смерти дают злую клятву убить или искалечить того, на кого укажет перстом своим король. Нет такого королевства, что не держало бы на своих рубежах Сынов Смерти, но из всех племен земных именно среди фрайнков больше всего таких безземельных волков, идущих на службу к чужим королям так же охотно, как к своему собственному.

Я сидел, держа над доской фигурку, не в силах от страха разжать пальцев. Руфин расхаживал взад-вперед, спокойно наставляя своих воинов и работников. Мне так хотелось крикнуть, предостеречь его, но слова застыли на моих губах. Невозможно было поверить в то, что трибун не осознает опасности, угрожавшей ему из черной пасти врат, но крик может ускорить то, что отступило на какое-то мгновение.

Остальные вокруг меня поняли опасность, но, как и я, замерли на месте там, где стояли на валах и в крепости. Один Руфин спокойно ходил и разговаривал в тишине, словно мы были единственными живыми душами среди мертвецов. Действительно, на какое-то мгновение мне показалось, что он последний живой человек на земле и что наступило то страшное мгновение, когда суетная жизнь человеческая будет уничтожена беззаконным вторжением Кораниайд и живой мир навсегда погрузится в тишину среди пустынных ледяных просторов Ифферна. Хотя был он не из Кимри, а чужак, аллтуд, но от этого видение стало для меня лишь более мучительным и страшным. Ведь это был человек, которому не было опоры ни в родне, ни в законе, ни в обычаях племени в час встречи с роком. Так и нам всем придется встретить свой конец, когда внезапно настанет время одиноко брести в обитель ветров, Чертоги Аннона.