Вернувшись в контору после того, как все ушли, я опустился в кресло и стал разрабатывать план действий. Я всегда считал, что не могу примириться с таким маневром, так как мой «артист» через неделю явится и потребует вдвое больше, а еще через месяц он эту сумму увеличит в десять раз. Тем более, что по получении всех сумм, которые он от меня потребует, ничто не помешает ему пойти в полицию и донести на меня. Первым делом надо предупредить банк, чтобы он не выплатил по данному мной чеку. Я по телефону вызвал двух из моих капитанов; я им сказал пароль «Нотлейне» (сигнал тревоги), и они тотчас же поняли, что приближается какая-то опасность. Я им быстро назначил свидание, заявив, что «показались акулы».

Доктор Шееле, к моему великому удивлению, явился, как было условлено.

Несколько времени мы сидели вдвоем за кружкой пива, ведя беседу о посторонних предметах. Он старался доказать мне, какой он ценный сотрудник для меня, и, как будто ничего не случилось, перечислял ряд мер, которые надо принять. Я отвечал очень вежливо. Лишь полчаса спустя явились оба капитана. Доктор Шееле не знал их, а они в свою очередь не знали, зачем я их вызвал, так как, естественно, по телефону я объяснить этого не мог. Они сели за столик неподалеку от нас, так что мой собеседник даже не догадывался, что я знаком с ними. Улучив момент, когда он вышел, я быстро посвятил капитанов в суть дела и сказал, какой помощи я от них жду. Выйдя на улицу, я распростился с доктором Шееле и вернулся в мой отель, недалеко от ресторана. Что касается Шееле, то он и два моих моряка остались вблизи Хобокена, на другом берегу Гудзона.

Химик переехал реку на пароме. Оба капитана последовали за ним. Он начал прогуливаться по берегу и, когда очутился в неосвещенном углу возле одной из больших пристаней, [43] один из двух моих людей, громадный детина, внезапно направился к нему и спокойно сказал:

— Верните мне чек, который вы выманили у капитана, или вы получите от меня такой удар по физиономии, что свалитесь в воду.

Шееле быстро осмотрелся вокруг, но нигде не заметил ни живой души. Он попятился, увидев угрожающее лицо капитана Вольперта, достал чек из кармана и отдал ему. Но Вольперт не трогался с места, суровый и грозный, и химик ухватился обеими руками за перила!

— Конечно, — сказал Вольперт, — вы можете теперь отправиться в полицию, но я думаю, что она вам не даст того жалованья, какое вы получаете от фирмы «Гиббонс». Во всяком случае, у нас найдется несколько людей, которые с удовольствием размозжат ваш дурацкий череп железным прутом. Неужели вы действительно полагаете, что такие люди, как мы, не найдут средств, чтобы навсегда помешать вам показывать ваши золотые зубы?

Подошел паром, но Шееле не тронулся с места. Капитан Вольперт быстро повернулся к нему спиной и, держа руки в карманах, решительным шагом поднялся на паром.

Утром на следующий день он принес мне чек. Мы прекрасно понимали, что нами затеяна довольно опасная игра, ибо если Шееле на время напуган, то невозможно предугадать, что он предпримет дальше. На мой зов явился Бонифейс, и я просил его проследить за поведением Шееле в отношении полиции и немедленно сообщить нам, если он на нас донесет. Бонифейс, который только что «похоронил» одно из очередных наших дел, заложил руки в карманы, посмотрел на потолок и сказал:

— Капитан, Нью-Йорк кишит «грязными людьми», но я хочу испробовать одно средство, которое избавит вас от Шееле.

Он ушел, и через несколько дней я узнал, что он сделал.

Мой химик имел слабость. Он любил женщин, он любил их до такой степени, что позволял водить себя за нос, если они были молоды и красивы. Мистер Бонифейс знал это и соответственно построил свой план. Чтобы понять этот план, надо сказать, что в Соединенных Штатах существует закон, который часто служит предметом особых злоупотреблений. Этот закон сурово карает за обольщение, что само по себе очень правильно. Но когда кто-нибудь хочет «насолить» другому, этот закон может быть использован с такой легкостью, что это становится фарсом, и фарсом опасным. [44]

Как я говорил уже, Бонифейс имел самую разнообразную клиентуру, и в том числе одну молодую, красивую особу, к услугам которой он очень часто прибегал. Кроме того, Бонифейс находился в прекрасных отношениях с полицией, в особенности с одним детективом, который неоднократно уже помогал ему.

Однажды, когда доктор Шееле переезжал Гудзон на пароме, рядом находилась также эта молодая девушка, которая невзначай уронила свой зонтик. Галантный химик поспешил поднять его, и завязавшееся таким образом знакомство быстро перешло в дружбу. День или два спустя доктору Шееле надо было совершить поездку, и он пригласил девушку составить ему компанию. У него был хороший «форд», в котором они оба поехали. Когда нью-йоркские небоскребы остались позади, Шееле убавил ход, предвкушая предстоящее удовольствие. Но вдруг на краю дороги показался какой-то человек. При виде его молодая девушка принялась визжать и неистово размахивать руками. Изумлённый доктор Шееле ещё больше замедлил ход и спросил, что случилось. Человек на краю дороги поднял руку и остановил машину. Девушка выпрыгнула на шоссе, обвиняя своего спутника в том, что он хотел её обольстить, и требуя, чтобы позвонили в полицию. Незнакомец заявил, что он полицейский агент и что машину он остановил, услышав плач. Он заявил Шееле, что тот арестован. Химик не мог опомниться, от страха. Он долго убеждал детектива, который, наконец, позволил ему ехать, но предварительно Шееле пришлось употребить все свое красноречие и дать полицейскому солидную сумму, чтобы замять дело. Таким образом, он продолжал свое путешествие, полный горьких дум об испорченности людей.

Когда Шееле вернулся и явился в мою контору, там находился Бонифейс, который продолжал комедию. Он сообщил, что ему известно, о том, что какая-то молодая девушка обратилась к очень знаменитому нью-йоркскому адвокату по поводу попытки какого-то доктора Шееле обольстить ее. Ему, Бонифейсу, поручено этим адвокатом найти упомянутого Шееле. Девушка утверждала также, что ее «обольститель» подкупил одного полицейского, чтобы он молчал, и что, одним словом, мистер Бонифейс имеет право посадить доктора Шееле в тюрьму. Но Бонифейс оказался уступчивым:

— Если вы ничего не будете говорить, то я тоже ничего не скажу. [45]

Таким образом, Шееле успокоился и продолжал изготовлять для нас свои зажигательные снаряды.

Однако над нами начали сгущаться тучи, и положение начало становиться тревожным. Дальнейшее применение «сигар» стало для нас опасным. Однажды я был среди ночи разбужен телефонным звонком; взяв трубку, я узнал голос Бонифейса. Он ничего, не стал мне рассказывать, а лишь попросил встретиться с ним на следующий день утром, до открытия конторы. Я явился пунктуально и узнал от Бонифейса, что полиция накануне вечером проявила лихорадочную деятельность. Доки кишели детективами, разыскивавшими банду, которая раскладывала бомбы на пароходах. В достоверности этого Бонифейс не сомневался, так как он узнал это от одного из своих приятелей в полицейском управлении.

Мы отправились в доки, строя всевозможные догадки относительно этих внезапных мер, как взгляд мой упал на первую страницу только что купленной мною «Нью-Йорк таймс». Дело касалось нас. Газета сообщала с большими подробностями, что при уборке пустого трюма на пароходе «Кирк Освальд» в марсельском порту нашли небольшую трубку подозрительного вида, которая при тщательном осмотре оказалась чрезвычайно опасным разрушительным снарядом. Этот снаряд мог быть положен только во время стоянки парохода в Нью-Йорке, и сразу же стало ясно, что между многочисленными пожарами на море за последние два месяца имеется определённая связь.

Газета сообщала также, что вся разведка нью-йоркской полиции поднята на ноги в поисках злоумышленников и что полиция напала на след, который даёт хорошие шансы на успех розысков.

Я вспомнил, что мои люди действительно положили снаряд на пароход «Кирк Освальд», но я знал также, что это судно направлялось в Архангельск. Очевидно, в пути оно получило другое распоряжение и отвезло свой груз в Марсель. Снаряд же не оказал никакого действия, потому что он был рассчитан на более продолжительный срок, необходимый для долгого путешествия в Архангельск.