Наш проект, таким образом, не удался. Потянулись новые тревожные дни в бесплодных дискуссиях. Мы ничего еще не успели придумать, как вдруг было получено от главного штаба отношение, что дольше так продолжаться не может. Надо во что бы то ни стало принять какое-нибудь решение.

Мои похождения с обеспечением наших крейсеров, рассеянных за границей, необходимыми денежными средствами понемногу создали мне репутацию человека, умеющего разбираться в финансовых делах. Я знал Соединенные Штаты; я имел там много знакомых и говорил по-английски без [20] акцента, мое начальство решило, что я являюсь тем человеком, которого надо послать в Соединенные Штаты для борьбы с перевозкой снарядов.

Провал нашего плана в связи с доставкой продовольствия для Бельгии обескуражил всех, и никто не мог ничего больше придумать. Когда было окончательно решено, что я должен поехать в Нью-Йорк, и я уже свыкся с этой мыслью, у меня возникла новая идея.

Депутат рейхстага Эрцбергер только что выработал план организация международной пропаганды в пользу Германии. Его информационное бюро, которое функционировало параллельно с бюро пропаганды, начало давать прекрасные результаты и значительно превосходило чисто военную организацию этого рода при верховном командовании. Бюро Эрцбергера нашло человека по имени Мэлвин Райс, который утверждал, что в Соединенных Штатах он тесно связан с одним пороховым заводом фирмы «Дюпон де Немур паудер компани», в которой он, по его словам, состоял акционером и членом правления. Он заявил, что этот завод имеет очень большой запас взрывчатых материалов, предназначенных для начинки снарядов, изготовленных уже в Америке. Я подумал, что при его помощи мы сумеем накупить на американском рынке громадное количество этого продукта, достаточное, во всяком случае, для того, чтобы, по крайней мере, на некоторое время сократить поставку этих материалов союзникам.

Я допускал, разумеется, что блестящий план Райса может окончиться ничем; но нельзя было терять времени. Надо было либо поверить тому, что нам говорил Мэлвин Райс, т. е. что можно произвести громадные закупки пороха и взрывчатых материалов, либо же совершенно отказаться от этой идеи. Я не мог ни долго раздумывать над возможной неудачей этой экстраординарной поездки, ни сомневаться в абсолютной честности мистера Райса. «Приказ остается приказом», и когда военный министр генерал фон Вандель поставил передо мной вопрос и заявил: «Вы не можете отказаться», я, ни секунды не колеблясь, ответил:

— Ваше превосходительство, я выезжаю завтра утром.

* * *

Это произошло 20 марта 1915 года.

Так как было решено, что я поеду под чужим именем, то возникла опасность, что я могу быть задержан германской военной жандармерией при посадке на пароход. Поэтому министерство иностранных дел решило снабдить меня государственным [21] паспортом под моим настоящим именем. Это такой паспорт, который выдается только с разрешения министерства иностранных дел и только лицам, отправляющимся с государственным поручением. Владельцу такого паспорта все власти, посольства и консульства обязаны оказывать всемерную поддержку. Выполнив все необходимые формальности, я уложил чемоданы и отправился в Америку.

Насколько энергичные меры были действительно необходимы, можно было вскоре убедиться из письма германского атташе в Америке Папена на имя Фалькенгайна, начальника главного штаба, в котором атташе благодарил за то, что, наконец-то, в Америку послан человек, который начнет действовать всеми — доступными средствами.

С Мэлвином Райсом, вернувшимся тем временем в Нью-Йорк, мы договорились, что я поеду на норвежском пароходе «Христиания-фиорд», который ожидался в Нью-Йорке в первых числах апреля, и что он встретит меня в порту.

Через несколько часов я должен был отправиться. Я достал прекрасный швейцарский паспорт, искусно напечатанный в Берлине и снабжённый всеми печатями, подписями и необходимыми визами, и таким образом германский капитан фон Ринтелен превратился в швейцарского гражданина Эмиля В. Гаше. Я выбрал эту фамилию потому, что один откомандированный в Берлин морской офицер был женат на швейцарке, которая, таким образом, стала моей сестрой. Она подробно ознакомила меня со своей многочисленной родней, с племянниками, племянницами, тётками, дядями и другими родственниками. Она передала мне фотографический снимок ее отчего дома, небольшого коттеджа, высоко расположенного в горах и являющегося «нашей» собственностью. Кроме того, она дала мне несколько уроков из области швейцарского гражданского законодательства и познакомила меня с моими обязанностями в отношении военной службы. Мое белье было снабжено моими новыми инициалами, которые подверглись глажению с тем, чтобы буквы не оказались слишком свежими. Одним словом, много было мелочей, которые не следовало упускать из виду, чтобы не подлежало сомнению, что по дороге я ускользну от зорких глаз английских офицеров.

За несколько часов до моего отъезда я обеспечил себя необходимыми суммами. За оставшееся в моем распоряжении короткое время я сумел перевести телеграфно полмиллиона долларов. [22]

Я уехал 22 марта 1915 года со Штеттинского вокзала. Как только я устроился в своем купе, я принялся за работу, которая на первый взгляд казалась очень забавной, но была весьма необходима. Я писал десятки открыток с видами моим друзьям, в особенности же морским и военным атташе нейтральных стран. Эти открытки я вкладывал в конверты, адресованные другим моим друзьям с просьбой сдать эти открытки на почту, так что все атташе и вообще те, от которых я котел скрыть мои следы, получили от меня сообщения «откуда-то» — из Фландрии, — из Верхней Баварии или Силезии.

По прибытии в Христианию, я без труда получил от английского и американского консульств прекрасные подлинные визы и чувствовал себя в безопасности. Не успел наш пароход выйти в открытое море, как английский крейсер прислал к нам на борт лейтенанта в сопровождении двух матросов, чтобы удостовериться, нет ли среди нас немцев. Лейтенант сумел убедиться, что таковых у нас нет. Но зато я себя почувствовал менее уверенным у американских берегов, когда на подступах к Нью-Йорку на расстоянии трех миль и двух дюймов увидел английский крейсер «Эссекс» под начальством капитана Уотсона, незадолго перед войной бывшего морским атташе в Берлине. Мы были с ним друзьями, он даже был настолько любезен, что объяснил мне значение некоторых специфических выражений английских моряков. Недурная встреча! Но мне повезло, так как «Эссекс» в этот день не осматривал пассажирских пароходов; как я мог увидеть через бинокль, он в этот день занимался стрельбой в цель.

Миновав эти опасные места, я, наконец, благополучно высадился на нью-йоркский мол.

Однако тщетно я оглядывался во все стороны. Я ожидал встретить Мэлвина Райса, который взял бы меня под руку и повел смотреть обещанные им взрывчатые материалы, готовые к немедленной отправке. Но я никого не встретил.

Итак, я был на нью-йоркском молу, совершенно один, предоставленный моим собственным мыслям, но полный решимости довести до конца дело, которое, по-видимому, складывалось [23] вначале так неблагоприятно. Совершенно один я собирался броситься в наступление на все сорок восемь штатов!

Почти все предчувствия, овладевшие мною перед моим отъездом из Берлина, были, следовательно, основательны, и известные трудности, которые я тогда предвидел в силу моего знакомства с положением дел в Америке, оправдались.

Во-первых, я мог на Северном море или на Атлантическом океане оказаться пленником какого-нибудь английского крейсера, который обошелся бы со мной не очень-то дружелюбно, и офицеры которого стали бы оспаривать мое швейцарское подданство. В этом случае мне оставалось бы лишь одно: проглотить две маленькие облатки, содержавшие в миниатюрном виде совершенно новый секретный шифр, который я вез для посла и обоих атташе. Действительно, впоследствии в палате общин был задан вопрос, как могло случиться, чтобы офицер германского флота мог в самый разгар войны незаметно проплыть океан, но, по обыкновению, «ответа не последовало».