В 1843 году барон Корф был возведен в звание члена Государственного Совета; с 1848 года, вскоре после того, как вспыхнула в Париже июльская революция, по высочайшему повелению назначен членом комитета, учрежденного для постоянного надзора за духом и направлением нашего книгопечатания; в 1855 году назначен председателем этого комитета, но в этой должности остался недолго, так как означенный комитет, как исполнивший временное свое назначение, закрыт в начале настоящего царствования. Сверх того, он присутствовал во множестве специальных комитетов, назначенных для рассмотрения государственных вопросов высшего значения и важности. Я не имею возможности излагать здесь подробности участия барона Корфа в деятельности этих учреждений, я могу только остановить внимание читателя на том, что главными чертами государственной деятельности барона Корфа были: светлый взгляд, более всего и постоянно направленный к истинному общественному благу; необыкновенное доброжелательство как в отношении к массе народной, так и к отдельным личностям; наконец, то гуманное направление в каждом деле, которое было основой его натуры и еще с особенной силой укреплено было в нем Сперанским. К этому надобно прибавить неутомимость в работе, энергию деятельности и такое отсутствие бюрократической формалистики в отношении к подчиненным, которое полстолетия тому назад представлялось у нас совершенным чудом и почти беспримерным исключением.
Ко всем этим многообразным должностным занятиям прибавилось в 1847 году еще одно, имевшее совершенно особенный характер и свидетельствовавшее о высоком уважении императора Николая к знаниям и способностям барона Корфа: осенью этого года государем императором было препоручено ему преподавание великому князю Константину Николаевичу курса правоведения. Поручение это имело характер, можно сказать, вполне интимный и облекало барона Корфа тем самым высшим доверием, каким был, за 12 лет перед тем, облечен Сперанский, призванный высочайшею волею прочесть полный юридический курс государю наследнику цесаревичу, ныне царствующему государю императору Александру Николаевичу. Подобные же курсы законоведения прочитаны им впоследствии, по воле императора Николая, сначала герцогу Георгию Мекленбург-Шверинскому, а потом великим князьям Николаю и Михаилу Николаевичам — в 1851 году.
Но среди всех этих трудов барон Корф получил новое назначение, которое дало ему возможность самым блестящим образом выказать лучшие его способности и принести русскому народу ту пользу, которая дает ему место в нашей истории наравне с значительнейшими ее деятелями. 18 октября 1849 года он был назначен директором Императорской публичной библиотеки.
Едва вступив в управление ею, он совершил ряд переворотов, сделавших из нее не только одно из самых великих наших, но и европейских учреждений. Императорская публичная библиотека, какою в немногие годы она сделалась при бароне Корфе, не только смело может соперничать с лучшими европейскими библиотеками, но уступает количеством содержащегося в ней лишь двум или трем, а по благодетельному действию своему на народное знание стоит во главе их всех. В других европейских странах публичные библиотеки в большинстве случаев служат ученым и специалистам; у нас роль публичной библиотеки несравненно обширнее: она призвана служить пользе и интеллектуальному возвышению всех; в ее читальную залу имеют право являться не одни только немногие, осторожно и опасливо рекомендуемые личности, но всякий, кто только может, в каком бы то ни было отношении, нуждаться в сокровищах и помощи библиотеки. Притом каждый имеет возможность заниматься здесь не 4 и не 5 часов в день, как это установлено во всех европейских библиотеках, но весь день, от 10 часов утра и до 9 часов вечера. (Единственное исключение составляет Библиотека св. Женевьевы в Париже, где дозволено заниматься в продолжение всего дня, до самого вечера; но это объясняется тем, что эта библиотека специально назначена для студентов Латинского квартала, большую часть дня занятых лекциями.) Все эти либеральные меры, в Европе беспримерные, существуют у нас по мысли и энергической инициативе барона Корфа.
При этом он не жалел никаких усилий, чтобы сделать библиотеку — до тех пор малоизвестную, имевшую внутри вид пустынного и скучного сарая и почти непосещаемую — изящной, привлекательной и интересною для всех. Он наполнил ее залы, на всем протяжении здания, блестящими выставками редких, полезных и любопытных предметов и изданий, которых значение, историческое, научное или эстетическое, было объясняемо нарочно избранным для того лицом в назначенные дни недели. Это были, в некотором роде, маленькие публичные курсы о множестве интересных вопросов; они читались в течение всего года и привлекали постоянно толпу народа. Множество лиц из всех классов народа, от высших и до низших, которые без того, быть может, никогда не заглянули бы в библиотеку, были теперь привлечены туда счастливой, благодетельной мыслью барона Корфа; они чувствовали любознательность свою возбужденною, обращались к тому или другому предмету и начинали заниматься серьезно. Другие, те, что уже и сами собою преданы были делу знания, находили в стенах Библиотеки, созданной бароном Корфом, такие богатые средства для своих занятий, каких неизвестно было до тех пор нигде в России. Неутомимый в своей ревности к общей пользе, начальник библиотеки исходатайствовал у высочайшей власти обширные средства для новых приобретений, как за границей, так и в России; он не жалел никаких трудов и сношений во всех концах Европы и иногда даже в Азии и Америке, чтобы обогащать свою любимую библиотеку всем тем, что казалось ему необходимым и полезным для ее богатства. До него то, что принадлежало библиотеке, попало в нее почти случайно, она не имела в основном своем образовании определенной системы: «она сложилась (говорит барон Корф в первом своем отчете за 1850 год) постепенно, из трофеев войны, из монарших даров, из приношений частных лиц или приобретенных от них собраний и из тех современных произведений книгопечатания, которые она получает по закону. Все это делалось по мере средств, возможности и открывавшихся случаев, и оттого в составе библиотеки нет и не могло быть доселе ни единства, ни плана, или общей путеводительной нити». Сознав это, он первый занялся систематичным и правильным обогащением, и вскоре дал ей высокое значение научности и полноты.
Но особенная заслуга барона Корфа, среди всех остальных заслуг, состояла здесь в том, что он создал одно особое отделение в библиотеке, которому нет ничего подобного нигде в мире. Это «Собрание иноязычных писателей о России».
Еще юношей, находясь в стенах Царскосельского лицея (как он сам потом рассказывал одному из самых приближенных к себе лиц, покойному библиотекарю Публичной библиотеки В. И. Собольщикову) задумал он собрать и напечатать известия о всем, когда-либо и где-либо напечатанном об России на иностранных языках. Это ему казалось не только интересным, но и в высшей степени необходимым для нашей отечественной науки, для изучения нашей страны. И вот, без всякого руководства и чьей-либо помощи, он еще лицеистом начал составлять каталог всего, что он мог узнать и найти по этому вопросу. Но скоро богатство и недоступность материала остановили его работу, а служба в разных министерствах, а потом и при Сперанском, отняли у него все его время. Первоначальный прекрасный план был сначала отложен в сторону, до более благоприятной поры, а впоследствии и совсем забыт.
Еще большие труды и знания ожидали его на посту управляющего делами Комитета министров, потом государственного секретаря, и, казалось, затее бедного, неопытного лицеиста суждено было навсегда остаться несбыточной фантазией. Но этот лицеист сделался через 30 лет полновластным главою огромной библиотеки, которая, несмотря на все тогдашние ее несовершенства, все-таки была одною из значительнейших библиотек Европы, — и он в эту минуту вспомнил свои юношеские затеи, отыскал свои листки 1816 и 1817 годов, положил их в основание разросшейся и расширившейся теперь идеи и скоро, при помощи одного-двух надежных помощников, осуществил ее самым блистательным образом.
