Довольно сказать, что к балу были свезены все цветы из Павловских и Ораниенбаумских оранжерей, на двухстах возах и пяти барках, которые вел особый пароход. Зато все во дворце цвело и благоухало, и такого обилия редких и многоценных растений мне не случалось видеть. В бальной зале, где купы цветов, исторгался прекрасный фонтан, который вместе с тысячью огнями вторился в бесчисленных зеркалах. Вдоль всех главных зал тянулся, лицом в сад, обширный, собственно на этот случай приделанный балкон, убранный цветами, коврами и фантастической иллюминацией — с чудесным видом на Царицын луг и Неву. Главная ужинная зала была убрана тоже с необыкновенным вкусом: царский стол под навесом больших деревьев и зеркал составлял обширный полукруг, которого вся внутренняя, обращенная к публике, сторона была убрана в несколько рядов цветами. Везде и во всех концах дома раздавалась музыка, которая гремела и в саду, открытом на этот день для публики и всего народа. Всех гостей было до 800, и все в парадных мундирах. Праздник, кроме всего своего, стоил 50 000 руб.
Бал принца, на даче его на Каменном острове, был в другом, более сельском виде. Все подъезды, все решетки, все наружные колонны были обвиты свежей зеленью, с вензелями новобрачных. Танцевали в саду под открытым небом на огромном паркетном полу, окруженном со всех сторон возвышениями и ступенями с коврами. Когда уже совсем стало темно, танцы перешли в залу, а сад и весь дом снаружи загорелись тысячью огнями. На Неве перед домом катались между тем шлюпки с музыкой и с русскими песельниками. Все это по самой уже новизне своей было очаровательно и представляло скорее какой-то итальянский, нежели северный праздник. Гостей по тесноте места было здесь только 300, и притом все во фраках, как будто на даче, хотя Каменный остров числится уже нынче в городе. Государь и императрица с бала великого князя уехали во время ужина, но здесь оставались еще долго после ужина. Двух подобных праздников я не запомню в Петербурге. Последний отличался еще тем, что на нем был и усердно танцевал эрцгерцог Альберт (сын эрцгерцога Карла), только что в тот день приехавший.
13 июля. Вчера я видел в большом бешенстве старика графа Толя от одного сделанного ему вопроса. Теперь, когда все собираются на Бородинские маневры и когда все лица, сколько-нибудь участвовавшие в славной Бородинской битве, туда особенно приглашаются, — в разговоре об этом граф Бенкендорф спросил Толя почти с удивлением:
— А разве и вы туда собираетесь?
— Вот как трактуют нас люди, которые сами не оставили для себя странички в истории, — говорит Толь. — В Бородинском деле я, в чине полковника, был генерал-квартирмейстером всей армии и первый занял позицию, а меня спрашивает, поеду ли я туда, тот, кто был тогда поручиком, кто сам, однако, считает долгом туда ехать и кому поручено заведовать приглашениями.
При этом случае также сильно досталось Данилевскому за его описание войны 1812 и последующих годов.
— Это не история, — говорит Толь, — а просто придворный календарь: кому теперь хорошо при дворе, того имя гремит на каждой страничке, хотя он не получил ни царапинки, а о других, настоящих действователях, сошедших по обстоятельствам со сцены или не пользующихся особенною милостью при дворе, и помину нет. Время затемняет историю, а лесть совсем ее стирает.
17 августа. 14 числа государь уехал в Бородино на маневры, прямо минуя Москву. За ним, перед ним, вместе с ним потянулась туда целая вереница участников Бородинской битвы, военных и отставных, достигших знатности и оставшихся в ничтожестве. Петербург совсем опустел, а в Совете нашем остались одни статские члены. Из дам царской фамилии никто туда не поехал.
Теперь 23-й год, что я вышел из лицея, и следственно, 23-й год первому выпуску из этого заведения, которое в настоящем времени изменило и наружную свою физиономию, и многое во внутреннем своем назначении. Но любопытно между тем было обозреть, что в эти 22 года с каждым из нас сталось. Всех нас было 29, а какое разнообразие в житейских наших судьбах! Вот список всех с означением коротко истории каждого в той степени, в какой она мне известна. Располагаю этот список по порядку спальных комнат, которые мы занимали в лицее.
Иван Васильевич Малиновский, вспыльчивый, вообще совершенно эксцентричный, но самый благородный и добрый малый. Начал и продолжал службу в гвардейском Финляндском полку и, дослужившись до капитана, вышел в отставку полковником еще в прошлое царствование в 1825 году. Он переселился в деревню, в Харьковскую губернию, где был два трехлетия уездным предводителем дворянства, женился на дочери сенатора Пущина и теперь постоянно живет в своей деревне.
Павел Николаевич Мясоедов, служил в армейских гусарах, кажется, до поручиков или штабс-ротмистров, и вышел в отставку, тому назад лет пятнадцать или более. Женат на побочной дочери богатого помещика Мансурова и с пропастью детей живет в деревне верстах в 20 от Тулы.
Граф Сильвестр Францевич Броглио (или Брогли). Благодаря своему звучному эмигрантскому имени, он тотчас после Реставрации получил от Бурбонов орден Лилии, с которым и щеголял еще в лицейском мундире. Выпущен был в какой-то армейский полк, но никогда в русской службе не служил, скоро после выпуска уехал во Францию и более оттуда не возвращался, прекратив и все сношения с прежними товарищами.
Федор Христианович Стевен. Финляндский уроженец с основательным умом, скромный, добрый и благородный, один из лучших моих приятелей в лицее. С самого выпуска до сих пор он служил при Финляндском статс-секретариате, а на днях определен губернатором в Выборг, с пожалованием в 4-й класс. Женат на кузине своей, дочери покойного начальника 2-го кадетского корпуса генерала Марковича.
Барон Модест Андреевич Корф. Способности обыкновенные. Недостаток их выкупается большим трудолюбием. Человек, которому всегда и вовремя благоприятствовало необычайное счастье. Биография его изложится еще подробно в этом дневнике. Теперь он тайный советник и государственный секретарь. Женат на кузине, дочери умершего подполковника Корфа.
Александр Павлович Бакунин, человек с порядочными формами, с благородным честолюбием и с охотой к делу. Выпущен был в прежний Семеновский полк и состоял адъютантом при генерале Раевском, а по раскассировании полка перешел в статскую службу и занимал разные должности в московских губернских местах; после же жил в отставке в своих деревнях. Теперь он статский советник и Новгородский вице-губернатор. Был женат сперва на девице Зеленской, а после ее смерти женился на девице Шулепниковой.
Александр Дмитриевич Тарков был выпущен в какой-то армейский кавалерийский полк, но недолго пробыл на службе и поселился в новгородской своей деревне, кажется, отставным поручиком. Там спустя несколько лет, в которые мы видывали его наездом в Петербурге, ему вздумалось еще сойти с ума, и скоро после того он умер.
Константин Карлович Данзас. Будучи выпущен в инженеры, он с отличием и необыкновенной храбростью участвовал в кампаниях персидской, турецкой и польской и был ранен так, что и теперь носит руку в бинте. В последнее время он приобрел особенную известность, быв секундантом в несчастной дуэли Пушкина (1837); за это его перевели, после заключения в крепости, в армейский полк на Кавказ, где он и теперь находится.
Князь Александр Михайлович Горчаков. Самые блистательные дарования, самое отличное окончание школьного курса, острый и тонкий ум — словом, все, что нужно для блестящей карьеры, служебной и светской. Он прямо из лицея пошел в дипломатию и всю почти жизнь свою провел вне России, при разных миссиях. Последнее место его, в чине статского советника, было советником посольства в Вене; но отсюда, по воле государя, он в прошлом году причислен к министерству. При выпуске из лицея он получил вторую золотую медаль, но во всех отношениях заслуживал первую.
