Каждый день на мой стул подкладывали кнопки, мне в еду то и дело подсыпали какую-то гадость, любой мой промах во время занятий обсуждался и высмеивался не только одноклассниками, но и учителями.

Однажды, когда я была уже на седьмом месяце беременности, местная выскочка, проходя мимо меня в тот момент, когда я завязываем шнурки, грубо бросила:

— Наберут в школу всяких отбросов. Гнать их и их отродье туда, откуда они вылезли.

Я не заметила, как мой локоть прижал к стене ее хрупкую шею. Краска сползла с лица наглой девочки. Да, на мне не было шипованной куртки, и мой живот лучше прочего доказывал, что я не в самой хорошей форме для драки, но к ней я была готова. Как и всегда. В отличие от заносчивой веги.

— Еще раз оскорбишь моего ребенка, я убью тебя. Поняла?

Шокированная девочка судорожно кивнула и торопливо скрылась из моего поля зрения. А во время следующего урока меня вызвали в кабинет директора и очень вежливо попросили повременить с занятиями на какое-то время.

В тот день я отправилась к Лючии. Это не был запланированный прием, но я очень хотела поговорить с ней.

— Здравствуй, Элена. Как твои дела?

Я упала в пустующее кресло напротив ее стола и сразу призналась:

— Меня выгнали из школы.

Лючия добродушно улыбнулась.

— Ты хочешь туда вернуться?

— Нет, конечно, нет!

Я в грубой форме отозвалась обо всех учениках местной школы и взволнованно посмотрела на Лючию. Она задумчиво глядела на меня, и какая-то чертовщинка в ее взгляде дала мне понять, что психолог замышляет нечто.

— Ты хочешь мне что-то сказать, — я подалась вперед.

— Да, — женщина кивнула и бросила загадочный взгляд на мой округлившийся живот. — Скоро родится твоя дочь. Я хочу предложить тебе отправиться со мной в одно место, туда, где вы с ней сможете быть теми, кем захотите.

Я заранее чувствовала, что соглашусь на предложение Лючии. Я мечтала уехать и начать жизнь с чистого листа. Больше всего на свете я желала забыть Димитрия. Но я даже не подозревала о том, что ожидало меня в загадочном лагере, там, где веги и хищники жили бок о бок, подчиняясь совершенно иным законам и правилам жизни.

Огненный диск мелькал в густой листве, рассеивая и отвлекая внимание зрителей от происходящего на арене. Ласково мурлыкая рядом с моими вытянутыми ногами прошла тощая белая кошка и потерлась о шершавый ствол раскидистого древа, под кроной которого на иссушенной зноем земле я наслаждалась заслуженным отдыхом.

Безудержное счастье и умиротворение накрыло с головой впервые с того самого дня три года назад, когда на паркинге возле торгового центра я увидела Димитрия. А быть может, даже впервые за всю мою недолгую жизнь. Я не представляла, какой бывает эйфория от одного вида слепящего солнца, от ощущения ледяного северного ветра, остужающего опаленную беспощадным светилом кожу.

«Интоксикации нет». Однажды я бездумно произнесла слова, которые много раз повторял мой отец. Тогда в силу отсутствия опыта и истинного понимания предмета речи я не могла знать действительную ценность этого принципа, потому с легкостью им пренебрегла. Но теперь я понимаю, понимаю лучше, чем те, чьи руки никогда не касались мерзкой гадости, выжигающей все самое доброе и человечное в каждом, кто, как и я, однажды решился на бездушный шаг в пропасть — сознательно попробовал наркотики.

Говорят, хищники, которые сидели на психотропных веществах, более не способны в полной мере ощутить красоту окружающего мира. Какие же эмоции я испытывала прежде, если то, что я чувствую сейчас столь изумительно? И что же согревает мое озябшее сердце? Запах прелой травы, шум непокорной листвы деревьев или светило, которое ненавидят почти все тренирующиеся на арене? Все, за исключением, наверное, одной меня.

Вчера был ливень и гроза. Ария испугалась и громко заплакала, разбуженная ревущими раскатали грома. Я взяла ее на руки и вышла на середину арены — большой круглой площадки для тренировок в самом центре лагеря. Я сняла сандалии, и босыми ступнями ощутила влагу потоков воды, их прохладу и касания пробивающихся сквозь щели неровной кладки трав. Умопомрачительная зябкая ласка.

Дочь, пораженная тем, что происходило, уставилась на меня, а я высоко подняла ее и, громко напевая мою любимую детскую песенку, начала танцевать. За ангельским личиком малышки сверкнула молния, и я рассмеялась, радуясь и подбадривая Арию на принятие всякой погоды, которой желает одарить нас природа-матушка.

Лучистые бирюзовые глаза доченьки заискрились радостью. Малышка изо всех сил обняла мою шею, и мы долго танцевали и пели знакомые куплеты. И было так хорошо, как было, наверное, в далеком и уже забытом мной детстве. И однажды, только однажды, в руках Димитрия, тогда, когда я еще не имела представления о грязной и мерзкой стороне жизни хищников.

Но теперь я в превосходной степени познала ее. Отравленные химией воспоминания тех полутора лет путались и иногда смертоносной лавиной накрывали меня. Но Лючия помогла мне убедить саму себя в том, что только благодаря горькой памяти я понимаю истинную цену свободы и радуюсь таким вещам, действительную значимость которых можно познать только будучи их лишенным.

Я дышу свежим воздухом и схожу с ума от его ароматов, тонких, чистых, природных запахов, которые я начала ощущать лишь спустя год после того, как бросила курить. Я пью воду и чувствую ее вкус и свежесть, и всегда она разная. Я ем пищу и внутренне осязаю, как блуждающая по моему организму она очищает его, все еще выводя токсины и химикаты, прочно засевшие в моих подкожных тканях.

В лагере, куда мы сбежали из селения вместе с Лючией, жизнь не была такой односторонней, как в городе хищников или деревне вегов. А главное, в каждом поступке, в каждом принципе жизни людей (так жители лагеря называют себя, стремясь сгладить расовые различия между хищниками и вегами) чувствовалась осмысленность. И все благодаря проповеднику, который обучал нас образу жизни древних, тех, для кого, по словам Верена, не существовало ни классовых ни религиозных разграничений.

Но я опять забегаю вперед. Рассказывая свою историю, следует быть последовательной и вспомнить, как же мне удалось спасти Арию из рук, казалось бы, гуманных, вегов.

Была на удивление теплая и сухая осень. Мы с Лючией прогуливались по прямым дорожкам ее селения. Внезапно я ощутила острую боль внизу живота и присела. До предполагаемой даты рождения ребенка оставалось менее двух недель. Я была готова. Боль быстро прошла и через несколько минут повторилась. Так начались схватки.

Рожала я быстро и легко. Спустя несколько часов после появления на свет Арии уже забылись все болезненные ощущения. Моим вниманием всецело завладел крошечный младенец, чьи большие затянутые синеватой дымкой глаза, казалось, заглядывали в самые глубины моей покалеченной души.

Лючия увлекалась древними мистическими учениями, и я уже привыкла к ее редким странным высказываниям, не имеющим ничего общего с классической психологией. Мне вспомнились слова моей удивительной подруги о том, что с рождением ребенка душа женщины перерождается и уже не имеет ничего общего с душой того человека, который обитал в прежнем теле. Именно так я и чувствовала. Я всецело переродилась. Моя душа реинкарнировала. Мой дух воспрял. Мое тело разделилось надвое, оно стало двумя телами, и кто-то новый завладел частицей меня. Ее я назвала Ария.

Я еще лежала на кушетке, когда примчался детский доктор, отнял от груди моего ребенка и взял пробу. Спустя минуты я услышала страшное для прежней меня и безразличное для меня новой заключение. Хищница. Моя дочь унаследовала хищные гены отца. Мне в руки сунули малышку, тогда как все врачи и медсестры, присутствовавшие в большом разделенном ширмами родильном зале, торопливо вышли.

Лючия взволнованно глядела на меня и прежде, чем они успели вернуться, едва-слышно прошептала:

— Два дня. Проси два дня и соглашайся на все! Поняла? Два, Элена!