Он сам не понимал, почему не может стряхнуть с себя депрессию, которая на него навалилась. Это был славный момент. Он придет к ней победителем. Но…

Вздохнув, он поднялся, так как приближалась его остановка. Вдруг его пронзила боль. Он подпрыгнул, споткнулся и упал на колено. Молодой Стар нагло ухмылялся ему в лицо, помахивая электрошоком. У Кенри руки тряслись от боли, а все четверо принялись хохотать. Смех преследовал его, когда он выходил из скайвея и спускался на землю.

В рубке больше никого не было. Здесь в огромном пустом просторе между солнц увидеть одного человека — это уже много. Комната представляла собой полое углубление, в котором царил полумрак, там было тихо, если не считать монотонного шума корабля. Тут и там мерцал приглушенный свет приборных панелей, а иллюминатор освещался преломленным свечением отдельных звезд. Больше никакого освещения не было. Кенри его отключил.

Войдя через дверь, Дорти остановилась, ее платье своей белизной прорезало темноту. Когда Кенри посмотрел на нее, у него перехватило дыхание, а от приветствия у него закружилась голова. Когда она приближалась, послышалось приятное шуршание ткани. На ней была длинная просторная тога, символизировавшая свободу, а по спине струились распущенные шелковистые волосы.

— Я никогда в жизни не была на мостике, — сказала она. — Я не знала, что пассажиров сюда пускают.

— Это я пригласил вас, Фриледи, — ответил он срывающимся голосом.

— Очень мило с твоей стороны, Кенри Шаун. — Она потрепала пальцами его руку. — Ты все время так любезен со мной.

— Всякий бы так себя вел на моем месте.

От этой фразы просияло ее лицо, в глазах, которые она обратила к нему, загорелся свет. Она улыбнулась странно робкой улыбкой.

— Спасибо, — прошептала она.

— Я… — он сделал жест в сторону иллюминатора, который, казалось, висел у них над головами. — Он расположен непосредственно на оси вращения корабля, Фриледи, — пояснил он. — Поэтому вид постоянный. Естественно, «с любой точки мостика, на котором вы сейчас стоите», вы не заметите, что письменные столы и панели приборов расположены по окружности вокруг внутренней стены, используя преимущества этого факта. — Его голос показался ей странно далеким. А вот астрогационный компьютер. Наш сейчас остро требуется перезагрузить, поэтому у меня на столе и лежат все эти книги и расчеты.

Она прикоснулась рукой к спинке его стула.

— Это твой, Кенри Шаун? Я почти вижу, как ты над ним работаешь, какое у тебя смешное насупленное лицо, словно ты имеешь дело не с проблемой, а с личным врагом. Потом ты вздыхаешь, запускаешь пальцы себе в шевелюру и, закинув ноги на стол, некоторое время что-то обдумываешь. Правильно?

— Как вы догадались, Фриледи?

— Я знаю. Я о тебе много думала. — Она отвела взгляд и стала рассматривать скопление ярко-бело-голубых звезд. Вдруг ее руки резко сжались в кулаки. — Жаль, что ты заставил меня почувствовать такую пустоту, — прошептала она.

— Вы…

— Здесь — жизнь, — она говорила быстро, проглатывая слова, торопясь их высказать. — Своими грузами вы сохраняете жизнь на Земле. Вы сражаетесь, трудитесь, думаете о… о чем-то реальном, а не о том, во что нарядиться к ужину и чем заняться вечером, когда беспокойство и горькие мысли не дают усидеть дома. А вы сохраняете Земле жизнь. Я уже это говорила, и мне хотелось бы делать то же. Я завидую тебе, Кенри Шаун. Жаль, что я не родилась Китом.

— Фриледи…

— О чем говорить, — рассмеялась она, безнадежно махнув рукой. — Даже если бы меня взяли на корабль, я бы ни за что не полетела. У меня нет ни подготовки, ни врожденной выносливости, ни терпения или… Нет! Забудь об этом. — В ее глазах сверкнули слезы. — Когда я вернусь домой, зная, какие вы, китмэны, попытаюсь ли я хоть помогать вам? Хватит ли мне сил распространять среди окружающих меня понимание, уважение, доброту, хотя бы простую порядочность в отношении к вам? Нет. Я пойму, насколько это бесполезно, и у меня недостанет мужества.

— Это было бы пустой тратой времени, Фриледи, — заметил он. — Никто не сможет в одиночку повлиять на целую культуру. Не волнуйтесь об этом.

— Я знаю, — согласилась она. — Ты, конечно, прав. Ты всегда прав. Но на моем месте ты бы попробовал!

Они долго смотрели друг другу в глаза.

Тогда он впервые поцеловал ее.

Парадный вход охраняли двое громил в сверкающих униформах, неподвижные как статуи. Чтобы заглянуть в лицо того, который был поближе, Кенри пришлось вытянуть шею.

— Фриледи Дорти Персис ждет меня, — заявил он.

— Что? — От удивления у великана отвисла челюсть.

— Все верно, — улыбнулся Кенри и протянул карточку, которую она ему дала. — Она просила ее немедленно разыскать.

— Но там идет вечеринка…

— Это ничего. Позовите ее.

Охранник вспыхнул, открыл рот и медленно захлопнул его. Повернувшись, он направился к визифонной будке. Кенри ожидал, ругая себя за самоуверенность. Им палец в рот не клади, руку откусят, вспомнилось ему. Но как еще мог вести себя китмэн? Если он будет держаться почтительно, его назовут подхалимом, скажут, что он готов лизать им башмаки; если гордо, сочтут нахальным, пронырливым ублюдком; а если он торгуется, желая получить хорошую цену, то его называют сквалыгой, кровопийцей. Когда они говорят с друзьями на своем старом языке, то людям кажется, будто китмэны что-то скрывают; если больше любишь своих небесных собратьев, чем этот легковесный народец, то становишься в глазах его трусом и предателем, а если…

Громила вернулся, трясясь от изумления.

— Все верно, — хмуро объявил он. — Поднимайся наверх. Первый лифт направо, пятидесятый этаж. Смотри, веди себя хорошо, томми.

Когда я найду общий язык с хозяевами, он у меня этим словом подавится, свирепо подумал Кенри… Но потом он вновь ощутил прилив необъяснимой усталости и неуверенности. «Да ладно… Зачем это мне? Кто от этого выиграет?»

Через широкие двери он вошел в фойе, представлявшее собой грот из светящегося пластика. Несколько Стандартных слуг стали что-то с жаром обсуждать, наверное, говоря о нем, но не попытались вмешаться. Он нашел кабину лифта и нажал кнопку 50. Тот стал подниматься в абсолютной тишине, нарушаемой лишь стуком его сердца.

Он оказался в передней, задрапированной малиновым бархатом. За аркой входа виднелись переливающиеся огни, фигуры людей, утопавшие в мерцании пурпура и золота; воздух был полон громкой музыки и смеха.

— Черт, я не могу, — Кенри силой заставил себя двинуться к арке и войти в зал. Сияние ударило его, как кулаком, и он остолбенел, растерянно моргая среди танцующих, слуг, зевак, затейников, которых под сводами этого зала собралось, должно быть, не менее тысячи.

— Кенри! О, Кенри!

Она бросилась ему в объятия, прижимаясь своими губами к его губам, дрожащими руками притягивая к себе его голову. Он крепко привлек ее к себе, и ее серебристая матовая накидка окутала их обоих, как бы отделяя от окружающих.

Еще секунда, и она отстранилась, задохнувшись, и слабо рассмеялась. Этот род веселья был для него нов, в ее смехе угадывался подтекст, а под ее большими глазами лежали тени. Он заметил, что она очень устала, почувствовал острую жалость к ней.

— Любимая, — прошептал он.

— Кенри, не здесь… Ах, милый, я надеялась, ты вернешься скорее, но ладно, пойдем со мной, я хочу, чтобы они видели мужчину, которого я взяла с собой. — Она уцепилась за его руку и почти силой потянула его за собой. Танцующие останавливались, пара за парой, замечая чужака, и так, наконец, на него обратились ледяные взгляды всей тысячи собравшихся. Внезапно наступило молчание, поражавшее как удар грома, но музыка не замолкала. В наступившем безмолвии она звучала неуверенно.