Нет, погоди. Он следил за работой на Тахоэ с интересом. Она включала не только восстановление чистоты воды и дикой природы вокруг. Работа простиралась и на часть Сьерры. Кроме водопадов, дикой жизни, леса и отдыха, в планы входит и сельское хозяйство. Аккуратно построенные фермы, поля с пшеницей и технологии, которые в последнее время были разработаны для высокогорья, не просто бросят немного дополнительной еды в широко раскрытый от голода рот человечества. Они могут сделать и достойный вклад в поддержание естественного баланса в природе, и хозяева будут выполнять добавочную функцию стражей. Небольшой, изолированный этот размах движения был сделан с целью для добровольцев — и правительство пообещало права на участок для квалифицированных людей, которые работали на всем протяжении этого проекта, — и ближайшие добровольцы в Тахоэ были в округе Мендосино, и были друзьями Скипа…

— Эй, бармен, не знаешь, никто сегодня не едет на север?

Автобус был переполнен. Почти все располагалось вокруг населенных центров. Мозайа тянулся как сверкающий аккуратный, небольших размеров новый городок; Солт-Лейк-Сити — Прово спрутом обвивал его. Поездка не должна была быть длинной, так как они ехали прямо через Рено, Скип никак не мог смириться с тем, что рядом с ним сидит зануда.

— …варварство, — говорил седой человек. — Не декаданс, а варварство. И вы — тому пример, извините за сравнение. Это не ваша вина. Вы — продукт промышленности, не школы, и даже не колледжа. А почему? — Он похлопал своего соседа по коленке.

— Потому что никому нет дела. Никакого уважения к образованию, дипломам, человеколюбию, и уверенность в том, что такие явления существуют, вряд ли выживет.

Скип вздохнул и выглянул в окно. Автобус громыхал по местности, которая снова стала блаженно пустой. Сквозь пыль, поднятую ездой на воздушной подушке, Скип видел солончаковую почву, с маленькими побегами полыни то там то сям, далекие сиренево-коричневые горы, пару канюков, парящих далеко впереди. Ему хотелось бы, чтобы окно было открытым, или, по крайней мере, со стеклами-хамелеонами — воздух был горячим и едким, накаленным солнечными лучами… След от самолета пересек небо, потом — еще и еще. Ему хотелось бы ехать первым классом в реактивном самолете. Или в скотовозе — не менее переполненном, чем тот, в котором он ехал, но который доставил бы его быстрее.

— Вы не получали образования, вы участвовали в процессе, — говорил седой человек.

Скип подумал, уж не показать ли ему корочки колледжа Робинсона Джефферса, которые лежали у него в кармане рубашки. Нет, это может только придать ему бодрости. Ну, может быть, бросить ему в лицо что-нибудь вроде: «Мои родители, сэр, насколько я понимаю, объяснили мне ситуацию правильно. Они — интеллигентные высокообразованные люди, которые задумываются, прежде чем что-нибудь сделать. Я несколько отличаюсь от них, но от этого уважения к их мыслительным способностям у меня не уменьшилось».

— Детьми они были свидетелями последнего модного радикализма и незрелости. Годами после того они слушали жалобы стареющих членов Нового поколения о том, как неблагодарно молодежь отказывается от мудрости старших. Однако поколение моих родителей было слишком занято тем, чтобы пережить курс на капитализм, слишком заняты тем, чтобы выжить интеллектуально, а иногда и физически, в школах более переполненных, более взрывоопасных с каждым проходящим годом. Сэр, как могли дети, в первую очередь, бедняков, а теперь и дети всех, за исключением очень богатых, чему-то научиться, пока не возникло свежего взгляда на эту проблему, пока любая философия образования от Платона до Скиннера не была названа научным вопросом, пока инженерный подход не выбросил за борт метафору, которую неправильно назвали «психологией», и не стали применять результаты точных изысканий к человеку, как целому организму?

— Учебная машина была только началом. Затем последовали психофизиологические меры. Выражение подсознательного было аспектом, который вызвал много противоречий, но более простые и невыразительные подходы зашли глубже. Например, после этого было обнаружено, что наиболее эффективный вид положительного принуждения-награда, если можно так выразиться, ребенку за правильный ответ, скорость обучаемости и запоминания возросла до небес.

— Да, конечно, в основном, образование сегодня освободилось от колледжей, это просто другой техпроцесс. И я рад этому. Это сберегло мне годы от внутренней опустошенности, от того слишком малого, что мне было гарантировано.

— Ваша проблема, сэр, в том, что вы родились слишком поздно. Вы — профессор в эпоху, когда академическое образование не вызывает к себе серьезного отношения. Исследователей ввели в соблазн промышленностью и государством. Редкие, гениальные, учителя от Бога ограничивают число своих дисциплин. У вас есть степень, вы оборудованы целой батареей банальностей, но никто, за исключением маленькой горсточки энтузиастов, похожих на вас, не обращает на это внимания. В общественном мнении преподаватели низведены до класса квалифицированных технических работников, вместе с ремонтными рабочими, офицерами полиции, врачами, астронавтами…

Нет. Это будет слишком жестоко. Скип довольствовался всего лишь высказыванием:

— Не спрашивайте меня, я — всего лишь бродяга.

— Тогда вы перестали бороться.

Скип пожал плечами.

— Бороться? За что?

Профессор крепко сжал губы вместе.

— Чувство, что плывешь по течению, как писал Тойнби. Зачем прилагать усилия, когда течение гонит нас неумолимо к берегу? — Он наклонился ближе. Проницательность его взгляда и резкость тона изумили Скипа. — Мы должны справиться с этой машиной, — заявил он. — Мы должны надеяться на возрождение после темного века падения. Но не тогда, когда этот дьявольский корабль оскверняет небеса.

— Гм?.

— Инопланетянин. Сигманианец. Вещь из другого мира. Разве вы не видите, что хотя и не наделенная человеческим разумом машина, тем не менее, все равно продукт человеческой природы. Но это существо… это чудовище… отвратительное до неприличия, само его тело — это глумление над человеком… неисчислимая энергия, надменность Сатаны — нет, хуже, поскольку Сатана, по крайней мере, человеческий антипод — и мы из этого извлекаем пользу, в некотором отношении буквально — мы ломаем наши лучшие головы, мы тратим биллионы долларов, которые могли бы спасти голодающих детей, — на Молох, на то, что пытаемся так извернуться, таким нечеловеческим образом, чтобы можно было бы общаться с этим Молохом на его собственном языке, оперируя его понятиями.

Профессор глубоко вздохнул. Он откинулся назад и сказал более ровно:

— О, я понимаю аргументы относительно мирных намерений Сигманианца. Я не убежден. И все же они могут быть правы. Не думаете ли вы, что это не имеет никакого значения? Сигманианец — это миниатюра конечной дегуманизации. Нет никакой разницы, умрем ли мы или станем рабами роботов и плоти и крови или двуногих карикатур Сигманианца. Человек исчезнет из вселенной.

— Что же вы предлагаете? — позволил себе задать вопрос Скип. — Нам следует не обращать внимания на корабль, пока пилоту не надоест и он отправится домой?

— Мы должны уничтожить его, — сказал профессор, и теперь он говорил совершенно спокойно, — Я был бы горд, нет, рад, если на его борт тайно доставят атомную бомбу и взорвут ее.

Разочарование порождает фанатиков, решил Скип.

Эта мысль пришла к нему, когда он услыхал еще больший бред о корабле, чем можно было ожидать, особенно от членов низшего сословия Орто, как этот представитель. Эти замечания не произвели на него особенного впечатления, поскольку он в основном избегал обширных словоизлияний с личностями, которых он находил отчаянно скучными. А что может быть более скучно, чем класс, к которому принадлежал его сосед, как типичный представитель?

У таких людей не было таланта, чтобы стать высокооплачиваемыми менеджерами, инженерами, учеными, политиками — любыми профессионалами, которые длинным и прочным канатом удерживают цивилизацию от распада. Не могут они стать и равнозначно дорогими увеселителями, которые смазывают механизм. Они были простыми исполнителями рутинной процедуры, которые редко могут предложить нечто большее, чем монтажная схема связи компьютера с эффектором.