— Сейчас да, но полгода назад такие слова были чреваты…

— И за статью вас запрятали за решётку? — усомнился Берия.

— Не совсем так. Я сломал Полуграфову челюсть и два ребра, а потом вызвал на дуэль, которая и состоялась после выздоровления журналиста.

— Вы его убили?

— Нет, — Роман Григорьевич покачал головой. — Зная о моём плохом зрении, Геродот Евграфович предложил стреляться на старинных дуэльных пистолетах…, собака.

— Собак не трогайте, — глаза Израила опасно прищурились.

— Значит её самка, — покладисто поправился Карасс. — Пот из этого пистоля я Полуграфова и того-с…

— Так всё же застрелили?

— Нет, отстрелил.

— Чего?

— А всё что было, то и отстрелил.

— Страсти-то, какие! — ужаснулся Раевский.

— Ага, — грустно согласился Роман Григорьевич. — Только ему всё одно это без надобности было, а я три месяца под следствием провёл. Работу вот потерял, пришлось в такси устраиваться.

— Вы кто по специальности будете, разрешите полюбопытствовать? — Берия достал из кармана блокнот.

— В последнее время занимался проектированием холодильных установок.

Лаврентий Павлович кивнул, перевернул несколько страниц и задумался, делая пометки карандашом. С этим всё понятно. Сейчас из въевшейся привычки к коллекционированию профессионалов подберёт подходящую вакансию, и запузырит Карасса куда-нибудь в жаркие края, в Кушку или Мары, где офицеры от скуки развлекаются гонками на ишаках или метанием на дальность ядовитых змей. А чего? Мне приходилось неоднократно бывать в тех местах по работе и пить тёплую водку. Холодильники там просто необходимы. Но, видимо, у Берии имелось своё видение ситуации.

— Роман Григорьевич, а вы не хотите вернуться на историческую родину?

— Это куда?

— Ну, допустим, в Баварию.

— Простите, но мои предки приехали в Россию из Померании.

— Да? — Лаврентий опять заглянул в блокнот. — Её Антон Иванович не отдаст. Может согласитесь на Шлезвиг-Голштейн?

— Каким образом? — Карасс, не привыкший к глобальности наших мыслей, пребывал в некотором недоумении. ОН даже выключил двигатель своего такси, тарахтевший на холостом ходу и мешающий разговору.

— Элементарно, — подхватил Раевский. — Вы его завоюете.

— Как, я же штатский?

— Не вопрос, — Изя театральным жестом рванул на груди блузу, под которой оказался лейб-гвардейский мундир со всеми регалиями. Потом вытащил неизвестно откуда здоровенный акинак, видимо хранимый ещё с битвы на Каталаунских полях, и плашмя хлопнул Романа Григорьевича по плечу. — Поздравляю вас прапорщиком. Лаврентий Павлович, пишите приказ.

— Уже готово, — Берия протянул лист бумаги. Потом ещё один. — Вот это записка к барону фон Таксу, найдёте его в Советском Союзе. И запомните пароль: — "Здравствуйте, вы не из Конотопа? Могу предложить капканы на волков". Отзывом будет следующая фраза: — "Спасибо, но нам нужны только на Капланов" Всё понятно?

— Так точно! Когда выезжать?

— Не торопитесь, товарищ прапорщик, — укорил Израил, приводя одежду в надлежащий вид. — Мы же ещё не обмыли ваше звание.

— Тогда в "Клозери де Лила"? — Карасс завёл машину.

— Упаси, Господи! — в ужасе воскликнул Изя. — Кто же вспрыскивает новенькие погоны в непотребном кабаке?

— А сам? Напомнить?

— Чего? Ты про "Донон"? Так он стал непотребным только на вторые сутки нашего пребывания там. Так что не надо гнусностей… Едем к "Максиму"!

Житие от Израила

Утро, хмурое утро, кто же тебя выдумал? Что, Гавриил уже когда-то говорил эти слова? Вполне может быть, только легче от этого знания не становится. Где я? Или мы? Да, точно мы, вот Лаврентий Павлович спит в вычурном кресле с позолоченными ножками, а из-за балдахина роскошной кровати доносится знакомое похрапывание непосредственного начальника. А кто тогда на диване калачиком свернулся? Точно, инженер Карасс, нас же вчера четверо было.

Осторожно слезаю со стола, на котором лежал, завернувшись в бархатную портьеру, сорванную с окна, и оглядываюсь. Под ногами паркет блестящий, на стенах картины развешаны, в камине дрова потрескивают. А ничего, уютненько так, только на мой вкус комната слишком уж просторная. А сортир куда спрятали? За этой дверью нет, за той тоже, а тут что у нас будет? Пальма экзотическая, в деревянной кадушке, одна штука. Ладно, сойдёт.

И сразу даже и в голове прояснилось, настроение улучшилось, а общее самочувствие поднялось от отметки "и чего я вчера не умер" до уровня "плохо, но не смертельно", да там и стабилизировалось. Без скрипа открылась высокая, под три с лишним метра, дверь, и вошёл странный для этого времени человек. На вытянутых руках, затянутых в белые перчатки, он нёс перед собой поднос. Напудренный парик с косицей сзади, красная ливрея с позументами, на ногах башмаки с бантами, короткие штаны чуть ниже колена и чулки всё того же белого шёлка. Лакей? Мы что, ещё глубже в прошлое провалились?

Человек меж тем подошёл ближе и поклонился, протягивая поднос. А на нём стояли четыре вместительных рюмки и блюдечко с огурчиками. Вот это понимаю, вот это забота! Я только успел выпить ледяную тягучую водку, как лакей всё так же молча подал серебряную вилку с наколотым на ней крохотным, в мизинец величиной, произведением засолочного искусства. Эх, красота! Мечта любого интеллигента и либерала. Чтобы вот так, в ливрее и белых перчатках… В том смысле — им приносили, а не как обычно, наоборот.

— Можешь идти, любезнейший, — отпустил я слугу. — Остальные сахибы ещё спят. А водку оставь.

— Ты кого там гоняешь? — послышался из-за балдахина хриплый голос Гавриила.

— Лекарство от утренней усталости принесли. Будешь?

— Буду! — генерал Архангельский вылез из кровати, на которой спал по-походному, не раздеваясь, и пошёл к столу, царапая паркет подкованными сапогами. — Водка холодная?

— Ледяная.

— И огурцы?

— Не ананасы же…

— Мираж, — Гиви медленно выцедил рюмку сквозь зубы и добавил, как-то странно ухмыляясь: — Зря ты, Изяслав Родионович, вчера ресторан спалил.

— Когда?

— Пожалуй, что и сегодня, — Гавриил посмотрел на часы. — Примерно в половине пятого утра.

— Как?

— Дотла. Да ты не переживай, культурно отдохнуть мы успели.

Не помню, честное слово не помню. Наверное всё же добрался до проклятого абсента. А Архангельский такого рассказал….

Нет, сначала всё было прилично и благопристойно — икра за бешеные деньги и почти бесплатное шампанское, цыганские скрипки и вышитые рубахи польских балалаечников, заменивших вернувшихся на Родину русских. Да…, а потом я всё же потребовал от поляков снять смазные сапоги, от которых воняло дёгтем, и заставил сплясать мазурку Домбровского босиком на столе. Зато потом, после разгона оркестра, как отметил Гиви, стало тихо и спокойно. Это ещё помню.

И даже то в памяти отложилось, как подсел к нам земляк, представившийся майором Филипповым, присутствующим в ресторане инкогнито и с очень секретным заданием. Звание мог и не говорить, всё равно пришёл в форме. Мы с Виктором Эдуардовичем немного поспорили, обсуждая способы убиения генералов Краснова и Шкуро, которых ему зачем-то непременно требовалось устранить. Причём самые изощрённые майор пытался продемонстрировать на официантах, справедливо называя их агентами британской разведки. Кровопролитию помешало только прибытие в "Максим" потенциальных жертв, появившихся для обмытия выхода новой, но лживой книги Краснова. О, вспомнил! И чего Гаврила меня обманывает? Ресторан был подожжён не из прихоти и пьяного куража, а для сокрытия трупов. Кстати, того, который Шкуро, ликвидировал лично Лаврентий ударом шампура в печень. Очень уж Палычу фамилия пациента не понравилась. Я так Архангельскому и сказал. А он… он просто в душу плюнул своим новым вопросом:

— Ты больше ничего не помнишь?

— Всё помню. А что-то ещё было?