"Известия. Москва. 14 июля 1934 года.

Рабочие нижегородских заводов с горячим одобрением приняли постановление Конотопского районного суда о лишении британского гражданина Георга Фридриха Эрнста Альберта Саксен-Кобург-Готского звания адмирала Российского Флота, лишении его государственных наград, и возбуждении уголовного дела по расследованию совершённых преступлений.

Данный гражданин в настоящее время под псевдонимом Георга Пятого Виндзорского является королём соединённого королевства Великобритании и Северной Ирландии. С 1910 года он вступил в преступный сговор со своим двоюродным братом, печально известным Николаем Романовым, для ведения антироссийской, а с 1917 года и антисоветской деятельности по дискредитации монархического строя в нашей стране и подрыва экономической и военной мощи путём втягивания в череду бессмысленных войн.

Профсоюзный комитет Горьковского Автомобильного завода на проведённом митинге выступил с инициативой проведения коммунистических субботников, а заработанные средства назначить в качестве премии за поимку особо опасного преступника"

Лондон. Прохладное лето 34-го.

— Нет, вы видели это, сэр Джеймс? — худощавый джентльмен в несколько старомодном сюртуке был взбешён до крайности, о чём можно было судить по некоторым косвенным признакам. Но лицо, как обычно, оставалась бесстрастным, а голос спокойным. Разве что бакенбарды чуть более топорщились в стороны.

Его собеседник, названный Джеймсом, не ответил. Он невозмутимо ковырял серебряной ложечкой в мозговой говяжьей косточке, поданной клубным поваром со свежей клубникой и молодым горошком. Разве можно обсуждать что-то, если ещё ждёт восхитительная холодная телятина с крыжовенным джемом?

Но мистер Джозия Кроншоу не унимался, так и зудел над ухом своим резким выговором, выдававшем уроженца Девоншира, и мешал сосредоточиться на еде. И эта дурацкая привычка называть всех сэрами! Будто другие смогут переступить порог викторианского особняка на Пипкингей-стрит, в котором и располагался Клуб.

Именно так, просто, скромно и без затей Клуб назывался в последние сто тридцать лет и ни в каких дополнительных титулах не нуждался. Так же как на танке была бы неуместна весёленькая, в цветочек, раскраска.

— Не желаете присоединиться, Джозия? — Джеймс Клаттон, восьмой граф Блохловилл, промокнул губы салфеткой, покончив с телятиной, и ожидал десерта.

— Как вы можете спокойно есть, когда в мире творится чёрт те что?

— А что, разве от этого poires flambées стали хуже?

— Нет, но…

— Вот именно, дорогой Кроншоу, вот именно. Может, всё же попробуете? Нет? Зря вы так — груши в горящем коньяке прекрасно излечивают чёрную меланхолию и сплин, а если есть их с fromage Brie…. Попробуйте!

— Неужели настоящий сыр бри? — бакенбарды мистера Джозии зашевелились, как уши почуявшей вальдшнепа легавой, а нос будто вытянулся, вдыхая аромат, способный вызвать рвотный рефлекс у профана, но заставляющий учащённо биться сердце ценителя и знатока. — Контрабандный, разумеется?

Странный, на первый взгляд, вопрос имел под собой глубокую политическую подоплёку. Хитросплетения внутрисемейной борьбы Ротшильдов английских, обидевшихся на своего парижского родственника за поддержку просоветской тирании Соломона Боруховича Сагалевича, лишили старую добрую Англию настоящего французского сыра. Его просто запретили вывозить из страны, объявив стратегическим продуктом, а швейцарские подделки гурманов не устраивали. И потому цены на дефицитный товар резко поползли вверх, чем не преминули воспользоваться предприимчивые британские контрабандисты. За определённую мзду их суда беспрепятственно грузились в Нанте или Бресте, а не заплативших с трогательным единодушием топили как сторожевики Французской Республики, так и подводные лодки Корсиканского королевства. Злые языки поговаривали, что при выполнении совместных операций воюющие между собой стороны одалживались у противника то торпедами, то снарядами. А в часы затишья распивали бочонок-другой Beaujolais Nouveau…

Как бы то ни было, а сыроварни Франции и Корсики удвоили экспорт продукции, Великобритания потеряла почти половину каботажного флота, Ротшильды с обеих сторон весело хихикали, развлекаясь наблюдением за поднявшейся вознёй, а Сагалевич заказал в Советском Союзе сразу два новых линкора для своего ВМФ — "Гавриил Архангельский" и "Изяслав Раевский"

Так что вопрос мистера Джозии не был праздным. С одной стороны — осознавать, как с каждым съеденным куском пухнут кошельки извечного противника, а с другой… Нет, как истинный джентльмен Кроншоу пересилил себя:

— Нет, спасибо, сэр Джеймс, мне всегда претило всё французское. Англия превыше всего!

— Да, — кивнул восьмой граф Блохловилл. — Боже, храни короля!

Тост поддержали практически все респектабельные джентльмены, обедающие сегодня в Клубе. Они встали и выпили стоя за царствующего монарха. И пусть многие из них не ставили его и в ломаный пенни, но традиция, господа! И только длинная собачка с кривыми ногами, острой мордой и большими повисшими ушами, видимо приведённая кем-то из непременных членов, не встала и не выпила. Она уютно разместилась на кожаном диване под парадным портретом герцога Веллингтона, положив голову на лапы, и просто слушала.

И когда сэр Джеймс Клаттон случайно встретился с ней взглядом, необъяснимая тревога сжала вдруг сердце. Волосы на голове зашевелились, по спине пробежал холодок, а в виски ударила пульсирующая боль.

— Это чья собака, Джон? — спросил он у официанта, наливающего херес мистеру Джозии Кроншоу.

— Скорее всего сэра Уинстона, сэр, — с поклоном ответил официант, до поступления на работу в Клуб бывший Фредериком. Но такова уж традиция — французская прислуга обязательно должна быть Жанами, а английская Джонами. — Эта собака уже третий вечер изволит ужинать в обществе герцога Мальборо.

Такс, не любивший излишнего внимания к своей особе, протяжно, с завыванием, зевнул, спрыгнул с дивана, и заторопился в сторону мужской комнаты. Видимо хотел помыть лапы. Джентльмены проводили его уважительными взглядами; Черчилль занимал пост премьер-министра уже четыре месяца, что после череды отставок правительства, шести за полгода, было уже долгим сроком и говорило о политической хватке и устойчивости. Собака такого человека имела право делать в Клубе всё, что ей заблагорассудится.

Вот только одно непонятно — зачем сэру Уинстону понадобилось заводить именно такую уродину? Ведь есть же вполне достойные и красивые породы, английские бульдоги, например. Недоумевающий Кроншоу задал этот вопрос графу Блохловиллу.

— Ума не приложу, — Клаттон, уже перешедший от десерта к кофе с коньяком и сигарам, как средству обезопасить себя от гастрономического вольнодумства, развёл руками. — Может быть Черчилль увлёкся охотой? И потом, зачем ему бульдог?

— Не знаю, — ответил Мистер Джозия. — Разве что вместо зеркала?

Джентльмены позволили себе коротко хохотнуть, а сэр Джеймс даже чуть прищурил правый глаз, как всегда при безудержном веселье. Нет, надо отдать им должное, смех был более чем добродушным. Новый премьер-министр заслуживал уважения. Ведь именно он и никто иной в одиночестве вёл борьбу с красной угрозой ещё в далёком восемнадцатом году. И пришёл бы к победе, если бы она не была банально упущена этими salle bete из парламента. Эти чёртовы гороховые шуты, обломки викторианской эпохи…. По здравому размышлению стоило бы развести громадный костёр из всех проклятых биллей и хартий, в который и бросать каждого политика, предлагающего любые союзнические отношения с русскими, будь то белые или красные.