Конечно, я стал подслушивать, потому что такова моя природа.
— Только прибыл, — говорил один из возчиков. — Не знаю, каков этот ублюдок сам по себе, но вряд ли сильно хуже или лучше любого другого ублюдка. Все они одинаковы.
Его приятель рассмеялся.
— Насчет этого не уверен, — сказал он. — Сдается мне, этот может оказаться пободрее, по крайней мере поначалу. Слышали про его сына?
Второй возчик и тот парень, которого мы не видели, не слышали, и он принялся рассказывать.
— Я слыхал, что его сын приехал за несколько дней до старика, чтобы немного поохотиться или еще чего, прежде чем приступить к службе при папочке. В общем, пару дней назад он отправился по деревням, и в итоге этого обмудка ограбили.
— Да пошел ты.
— Будь я проклят! Как я слышал, к нему подкрались со спины, огрели по башке и забрали все добро. Даже одежду с него сняли. — Он вздохнул. — Ну, можете сами сообразить, что это значит. Новый наместник еще даже должность не принял, а его сына зверски ограбили. Это, стало быть, что? Это солдаты повсюду, выборочные обыски, и если не сможешь доказать, что занят законным делом, отправишься в каталажку, пока не найдется кто-нибудь, кто за тебя поручится. — Невидимый собеседник что-то согласно буркнул. — Я хочу сказать, через несколько месяцев все успокоится, особенно если тех подонков поймают, но не удивлюсь, если первое время нам придется туго.
Собеседники возчика нашли историю забавной.
— И что, даже обувь у него увели, что ли?
— Так я слышал. Пацан говорит, что не видел их, но мужики в полях заметили парочку подозрительных незнакомцев, которые странновато себя вели — здоровенного широкоплечего италийца с толстой шеей и маленького грека с рожей, как у хорька. Вроде как они из тех осужденных, которые уделали стражу по дороге в каменоломни; эта парочка соответствует описаниям.
— А, — подал голос молчаливый участник беседы, вероятно, тот парень, которого я не мог разглядеть. — Это все объясняет. Наш сержант говорил что-то насчет проверки одной деревни, где видели двух чужаков, и мы понять не могли, к чему это все. А оно вон что.
И вот мы сидим с Луцием Домицием и не можем двинуться из страха, что этот парень, который оказался солдатом, повернется и увидит нас. К счастью, вскоре они закруглились и ушли. Мы досчитали до двадцати и выскочили из кабака.
Сеновал показался нам относительно безопасным место, туда мы и направились.
— Это ужасно, — сказал Луций Домиций. — Я просто не верю. Как будто кто-то специально все это планирует.
На сей раз был мой черед сидеть тихо. Я всегда смотрю на вещи с оптимизмом, но теперь он мне отказал.
— Серьезно, — продолжал он. — Не будь все так ужасно, это была бы чистая комедия. Нас преследует весь сицилийский гарнизон за убийство римских солдат и побег с каторги; наместник вот-вот сложит два и два отправит за нами свою личную стражу; наконец, выясняется, что рубашку, которая сейчас на тебе, ты спер у его сына. В совокупности этого достаточно, чтобы назавтра на охоту вышла вся римская армия целиком, — он издал какое-то бульканье. — Это поразительно, — сказал он. — Безо всяких усилий мы превратились в двух самых разыскиваемых преступников в истории Сицилии.
В обычных условиях я бы нашел в этом и светлую сторону, но на сей раз почему-то не смог ее разглядеть.
— Есть идеи? — спросил я, что само по себе показывало, насколько я был подавлен.
— Конечно, — сказал он. — Давай убьем себя и избавим их от хлопот. Единственное, что меня успокаивает — это что нас распнут, как заурядных преступников, прежде чем Сульпиций Аспер сообразит, кто я такой, а это значит, что я избегу всех тех ужасных вещей, которые мне светят, если нас поймают. Благие небеса, благодарю вас за милосердие, право слово.
— Прикрути фитиль, блин, — рявкнул я. — Им нас не поймать. Должен быть выход, подожди и увидишь. Выход всегда есть, надо только не терять выдержки и верить.
— Серьезно? — он посмотрел на меня так, как будто я выполз из яблока. — А сейчас ты скажешь, что бывал и в худших переделках.
— Ну, да, — сказал я. — Да и ты тоже. Совсем недавно мы ехали в телеге на каменоломни, а посмотри на нас сейчас — свободны и безгрешны. Есть все основания полагать, что мы такими и останемся, если будем сохранять спокойствие и не паниковать.
Я думал, он разорется, но нет.
— Ну хорошо, — сказал он. — И в чем на сей раз состоит твой сногсшибательный план?
— Не знаю точно. Возможно, исходный план — по-прежнему самый лучший. Сейчас мы должны быть недалеко от Камарины. Нам надо только попасть на корабль — и все наши проблемы позади. Но, — продолжал я, — я нутром чую, что это плохая идея. Типа, если уже известно, что мы сперли одежку пацана, более чем вероятно, что по побережью разослали всадников с посланием, так что легавые повсюду нас высматривают — и в Камарине нам придет кукан.
Луций Домиций медленно кивнул.
— Разумно, — сказал он. — И какова же альтернатива?
— Двинуться вглубь острова, — сказал я. — Может быть. Если они не ожидают от нас такого поворота, мы выиграем очко. С другой стороны, уже очень скоро весь остров станет нас искать, особенно если объявят вознаграждение. Мы чужаки, и в любом месте будем торчать, как чирьи на верблюжьей заднице. Если бы мы оказались у нас дома, я бы выбрал горы. Я знаю тысячи пещер и потайных мест вокруг Филы, где можно сидеть месяцами. Но шляться по этим холмам — значит напрашиваться на неприятности... и это если допустить, что нам удастся пересечь равнину незамеченными, а это вряд ли.
— Проклятье, — произнес Луций Домиций задумчиво. — А ведь ты у нас весельчак. Я же прав, так? Мы покойники.
— Нет, не покойники, — сказал я. — Я просто размышляю вслух, вот и все.
— Это конец, — повторил он. — Ну что ж, прекрасно. Ты давай думай. Лично я собираюсь помолиться.
Я вот, значит, я сижу на сеновале на Сицилии и пытаюсь придумать простой, но эффективный способ остаться в живых; наверное, я думал так напряженно, что надорвал мозги и отключился, потому что когда я пришел в себя, свет струился сквозь щелястую дверь.
То ли во сне я продолжал размышлять, то ли молитвы Луция Домиция для разнообразия дошли по адресу и боги прислали мне ответ.
Фиг знает. Не думаю, что это вообще имеет значение. Значение имело то, что едва продрав глаза, я уже все знал. Все было очень просто.
— Эй, — окликнул я его. — Ты тут?
Я услышал, как он хрюкнул и повернулся.
— Вщемдело?
— Я нашел, — сказал я. — Нашел выход.
Он застонал.
— Всякий раз, когда ты начинаешь вещать этим уверенным, самодовольным тоном, я знаю, что дело плохо. Ну давай, выкладывай свою блистательную идею.
Хорошо, что я такой толстокожий, а то мог бы и обидеться.
— Закрой рот и слушай, — сказал я. — Где нас будут искать в последнюю очередь?
Он немного подумал.
— В Экбатане, — ответил он. — Но толку-то, дотуда три тысячи миль.
Я притворился, что не расслышал.
— Кто нас ищет? — спросил я. — Солдаты, вот кто. Значит, нам надо стать солдатами. Я хочу сказать, — продолжал я, — кого ты видишь, глядя на солдата? Ты видишь доспехи, сверкающий шлем, красный плащ, здоровый щит, вот это все. А на лицо никогда и не смотришь, так? Ну то есть, между этими ихними широченными нащечниками хорошо если кончик носа торчит, а главное, ты и не станешь туда смотреть. Как я тебе уже говорил, когда ты беспокоился, что тебя узнают — люди видят то, что ожидают увидеть. Они смотрят на мужика, который сидит на курульном кресле — и видят императора. Смотрят на мужика в одежде раба — видят раба. А мужик в броне и красном плаще...
Он уставился на меня, как будто у меня пена со рта пошла.
— Ты что, спрыгнул со своего крохотного умишка? — спросил он.
— А кроме того, — сказал я. — Представь: ты сидишь у кабака, или пасешь коров, или ковыряешься в поле, появляются два чувака в униформе и спрашивают, не видел ли ты двух чуваков. Да тебе в голову не придет, что чуваки, которые спрашивают — это чуваки, которых они ищут.