Потом кто-то окликнул меня по имени. Я оглянулся. Оказалось, это другой мой сосед, довольно приятный на свой лад мужик, которого звали Деметрий.

— Кое-кто тебя разыскивал, — сказал он. — Чужеземец.

Я спокойно сказал себе, что в Филе слово «чужеземец» не обязательно означает не-грека или даже не-афинянина; это вполне может быть кто-то из города, из Паллены или Арахны.

— Серьезно? — сказал я. — Он сказал тебе, как его зовут?

Деметрий вскинул голову.

— Он только спросил, знаю ли я, где можно найти крысолицего чувака по имени Гален. По правде говоря, мне не понравился его вид, так что я сказал, что никогда не слышал ни о каком Галене. Извини, ты не ждал никого в гости?

— Нет, — сказал я. — И как выглядел этот мужик?

— Чужеземно, — сказал Деметрий. — Здоровый, грубого вида, соломенные волосы редеют на макушке. Одет с понтами, впрочем. Я решил, что он из вышибателей долгов или от правительства. В любом случае, надеюсь, я не ошибся.

Я пожал плечами.

— Не припомни никого похожего, — сказал я. — И я слишком стар, чтобы заводить новых друзей. Спасибо.

— Да не за что. Если он еще раз появится, дам тебе знать. Когда он уже ушел, я было подумал — а вдруг это твой старый армейский приятель или типа того.

Я вскинул голову.

— Как выяснилось, у меня не было друзей в армии, — сказал я. Он не знал, как это понимать, но ничего не спросил. Мы немного поговорили о винограде и он ушел домой.

Мне удалось сохранить самообладание в его присутствии, но скажу вам честно, я был напуган. В моем прошлом не было никого, кого я был бы рад снова увидеть — уже не было — и я не думал, что этот парень был законником, который пришел сообщить мне, что у меня, оказывается, был дядя в Коринфе, который умер и оставил мне целое состояние. Вопрос заключался в том, что делать дальше.

Инстинкты говорили: беги. Не трудись даже заходить домой за сменой одежды, он может быть уже там. В конце концов, я был обут; это будет не первый раз, когда я отправляюсь в дальнее путешествие, не имея ничего, кроме пары башмаков. Но меня охватила усталость; я устал от путешествий, устал вообще от всего.

Знавал я одного парня — здоровенного толстого мужика — так вот он как-то заработался и слишком поздно заметил, что на поле забрел бык. Бык атаковал его, а он стал убегать, но поле окружала каменная стена, слишком высокая, чтобы перепрыгнуть; так что ему ничего не оставалось, кроме как продолжать в том же духе. И вот он бежал, а бык бежал за ним, и так они бегали, пока чувак не выбился совершенно из сил, а ноги у него стали как щупальца осьминога — мягкие и гнулись во все стороны. И тогда, — рассказывал он мне, — я сказал себе, да кой хрен, он меня всего лишь забодает. Он перестал бегать, и бык тоже перестал. Некоторое время они стояли так и таращились друг на друга, а потом бык отошел в сторонку и принялся пастись, а мужик добрел до ворот и был таков.

Так почему нет? — сказал я себе. Это не может быть Аминта, потому что я собственными глазами видел его смерть. Вряд ли это Стримон, потому что Стримон, скорее всего, тоже мертв.

Это может быть кто-то еще из примерно миллиона людей, которым я так или иначе насолил в старые времена, но опять же, это мог оказаться кто-нибудь совершенно другой; скажем, ищущий работу бездельник, случайно услышавший где-то мое имя. По правде говоря, если бы мне сказали о нем в какой-нибудь другой день, то я вел бы себя совершенно иначе. Но после всего, что произошло сегодня, меня было уже не прошибить.

Я посмотрел на небо. Оно уже начинало темнеть и я решил, что Птолемей и Смикрон, наверное, уже закончили, так что можно было, не опасаясь, вернуться в сарайчик и немного поспать. И я не торопясь пошел домой. В сарае никого не оказалось, поэтому я забрался внутрь, скинул сапоги, улегся на свой матрас и заснул.

Проснулся я из-за того, что какой-то ублюдок пихал меня в ребра. Я открыл глаза и обнаружил не кого иного, как собственную мать. И не слишком трезвую при том.

— Ладно, — простонал я. — Где, блин, горит?

— Тут один человек хочет тебя видеть? — И следи за языком, когда с матерью говоришь.

Я натянул сапоги и потопал к дому. Там, за моим собственным столом, с таким видом, будто это он тут хозяин, а я бродяга, сидел Титир — кормчий с зерновоза.

Что ж, пожалуй, подумал я, если присмотреться, то он действительно крупный, опасного вида светловолосый мужик. Но я был уверен, что он мертв. Тем не менее, я прославился умением ошибаться в этом вопросе.

— Привет, Гален, — сказал он. — Выглядишь говенненько.

Я увидел у него на поясе здоровенный армейский кинжал; при моей жизни быстро учишься замечать оружие. Но насколько я помнил, я не причинил ему никакого вреда. — Титир, Бога ради, — сказал я. — Я думал, ты утонул.

Он ухмыльнулся.

— Был близок к этому, — сказал он. — Я плавал кругами несколько часов. Видел корабль, но эта сволочь не видела меня. Думал, мне конец, но чтоб мне провалиться на этом месте, если другой корабль не выпрыгнул ниоткуда, как раз когда я собирался пойти на дно. На нем я добрался до Акрагаса, а там записался на корабль до Александрии, потом по большому кругу вдоль Италия, оттуда вниз по фракийскому побережью, с заходами в каждую жалкую дыру. Мы встали на три дня в Пирее, я сошел на берег и как раз болтался по рынку и жалел, что просадил все денежки — и вдруг увидел тебя. Ты очень торопился и был верхом; я побежал, но не смог тебя догнать. Тут я вспомнил — Фила, ты говорил, что ты оттуда. Я решил попытать удачу и направился в Филу, часть пути проехал на попутной телеге, — он покачал головой. — Не знаю, чем тебе удалось так запугать соседей, но никто здесь сроду о тебе не слышал, кроме этой дамы, — он кивнул моей матери, которая злобно смотрела на него поверх носа.

— Это моя мама, — объяснил я.

— А, понятно, — сказал он. — В общем, приятно было повидаться. В какой-то момент я решил, что видел привидение — наверное, перебрал соленой воды, — он нахмурился. — Поглядеть кругом, так ты неплохо устроился.

При общении с гостями из прошлого, сваливающимися нежданно-негаданно прямо на голову, я всегда руководствуюсь двумя правилами. Если в чем-то сомневаешься — лги. Если не сомневаешься ни в чем — все равно лги.

— Я тут не при чем, — сказал я. — Когда я вернулся, то узнал, что мои двоюродные братья умерли. Так что теперь это хозяйство мое, чего б оно ни стоило.

Я почти ожидал, что мать подскочит и заявит, что я вру, как дышу, но для разнообразия ей хватило ума не открывать рта; в конце концов, это был и ее дом тоже, и она решила, что если уж я езжу по ушам старому приятелю, то не без причины.

— Ну что, — сказал Титир. — Значит, тебе повезло. Но как тебе удалось тогда спастись, ради всего святого? Я был уверен, что я один такой.

Я рассказал ему — как; большую часть истории, во всяком случае: я умолчал про плавучий гроб, сказав, что первый из его кораблей подобрал меня, и ни словом не обмолвился также и о Схерии; подозреваю, он бы не пришел в восторг, узнав, что я передал кому-то все права на сокровища Дидоны, которое принадлежало ему ничуть не меньше, чем мне. Это напомнило мне о том, что я ни разу не вспомнил о сокровище с тех пор, как оказался дома. Но у меня и в мыслях не было, что Титир отмахал весь этот путь только для того, чтобы поболтать о старых добрых временах. О Луции Домиции я тоже не упомянул. Если не считать этих мелких деталей, а также золотого пояса, я рассказал ему чистую правду.

— Удивительно, — сказал он, выслушав меня. — И говори об одном шансе на миллион после того, как я приметил тебя на рыке. Как будто тут замешано какое-то предназначение.

Он посмотрел на меня.

— Не желаешь прогуляться? — спросил он. — Покажешь мне свои владения.

Я посмотрел на маму, уши у которой развевались и хлопали, как у слона в грозу.

— Почему бы нет? — сказал я. — И ты, конечно, останешься на ужин.

Мама громко фыркнула носом, но я не обратил на нее внимания и вышел вслед за Титиром. Как только мы оказались снаружи, где женщины нас не слышали, он схватил меня за руку и спросил: