Гиттенс смотрит на Бриджмена.
— Он сам не свой.
— Я вижу. Уже несколько недель. Может быть, мы что-то должны…
— Например?
— Не знаю. Спросить, все ли в порядке.
Гиттенс вопросительно смотрит на него. Морган поднимает руки, смиряясь с любым обвинением. За время пути из Марселя Гиттенс продемонстрировал отсутствие некоторых качеств. Такта, к примеру. Похоже, лучше не спрашивать Бриджмена, все ли у него в порядке.
Перед ними возникает уличный торговец с корзиной деревянных фигурок:
— Кукла, сахиб?
Джонатан смотрит на резные фигурки. Это англичане, крохотные разрисованные колонисты в белых мундирах, с круглыми топи на головах. Их лица резко очерчены, глаза, рты и носы слишком велики. Спокойные позы придают им некую упорядоченность.
— Сколько?
Человек называет цену. Джонатан механически торгуется и через несколько минут засовывает две фигурки поглубже в свою сумку. Продавец идет своей дорогой, а Джонатан продолжает работу — ведет переговоры с чиновниками и присматривает за ходом разгрузки экспедиционного оборудования.
Он движется как автомат все последние недели, целиком поглощенный мыслями о Стар. Снова и снова прокручивает сцену в баре. Свитс садится. Целует Стар. Садится, целует, садится, целует. Безостановочная тошнотворная картина. Он не может забыть этот поцелуй. Ссутулившись в партере своего воображения, смотрит снова и снова, мечтает покинуть зал и не в силах сдвинуться с места.
Большую часть путешествия на корабле он провел в шезлонге, глядя на Атлантику через темные очки. Каждый день он просиживал там часами, наблюдая за границей моря и неба, пока сознание не стирало ее. По ночам он стоял возле леера И смотрел, как вода уносится под киль.
Возле того же леера он наблюдал, как профессор Чэпел выходил подышать свежим воздухом поутру. Исполненный достоинства, он выставлял живот и дышал как лошадь. Время от времени он снимал панаму, чтобы промокнуть плешь платком, и свет отражался от кожи ослепительным солнечным зайчиком. Когда морской ветер трепал небрежную окантовку из седых волос, они парили вокруг головы, как лавровый венок. Оказываясь лицом к лицу с таким доказательством избранности, Джонатан приободрялся. Вот — великий человек. А он, Джонатан, — все еще его ассистент. И оба они вот-вот расширят границы антропологической науки. Может ли человек преследовать более высокую цель?
И все же — без Астарты антропология оказалась много менее соблазнительной. Как и жизнь вообще. Он пытается вспомнить прочитанные книги — вспомнить, как исследователи находили смысл жизни в уединении. И все же — Стар. Только она была завершающим элементом головоломки; и только с ней Джонатан Бриджмен мог бы стать целым.
После завершения всех формальностей он рассовывает по карманам бланки, запятнанные неразборчивыми печатями. Остальные ждут его в компании высокого темнокожего юноши, одетого в белые шорты, феску и белый халат с высоким воротником.
— Это Феймоз, — говорит профессор.
— Феймоз, — подтверждает юноша. — Большой парень в ИРК. Подо мной три маленькие парень. Прийти взять вас туда.
Можно смело предполагать, что Имперский речной клуб видал и лучшие деньки. Одноэтажный дом посреди огороженного участка запекшейся земли может похвастаться подъездной дорожкой с бордюром из побеленных камней, флагштоком, на котором полощется выцветший Юнион-Джек, и парой миниатюрных пушек, установленных по сторонам просторной веранды. Их ржавеющие дула направлены на город. Построенный здесь, в речной дельте, дом находится примерно в полумиле от пляжа — достаточно, чтобы приглушить шум рынка, но не запах сточных вод, особенно если ветер дует не с моря. Безрадостность этого места отчасти объясняется вонью — и тем, что попечители клуба так и не собрались посадить вокруг дома деревья, дающие тень. Поэтому жара здесь стоит удушающая.
Члены клуба — суровая компания. Новичков они встречают отталкивающей смесью зависти и презрения. Подобное отношение к новичкам можно встретить в любом месте Империи. Конкретные поводы могут различаться, будь то телосложение вновь прибывшего, внешность новичка или его жены или еще не утраченная способность получать удовольствие от жизни на побережье. Каким бы ни был стимул, зависть всегда проявит себя. Но конце концов новичок станет таким же тертым калачом, такой же озлобленной развалиной, как и все остальные. Это schadenfreude[204] обостряется в дни похорон, каковые случаются два-три раза в месяц. Когда кто-нибудь погибает (на этом побережье никто не умирает, все погибают), члены клуба пьют больше обычного. Они выясняют, что именно мог бы сделать покойный, чтобы остаться в живых. Лучше бы он принимал больше хинина, или меньше местных девиц, или…
Антропологи оцениваются довольно скептично. Но поскольку критика не озвучивается, гости спокойно располагаются в своих комнатах. Им предстоит много хлопот. Экспедиционное оборудование лежит на портовом складе. Нужно получить ряд разрешений и вступить в контакт с различными правительственными департаментами. Вскоре в штабном автомобиле приезжает офицер, некто Смит, и представляется, показывая Джонатану пропуск, украшенный печатями и слишком большим числом подписей важных людей. Предъявитель сего, гласит пропуск, уполномочен находиться в любом месте и в любой форме одежды на свое усмотрение. Все лица, подчиняющиеся правопорядку, обязаны предоставлять ему всю необходимую помощь.
Смит на некоторое время уединяется с профессором, затем выходит и кладет папку на стол в курительной.
— Видимо, все это ваше, — говорит он Джонатану. — Приятного пребывания в Фоцеландии. Пока-пока.
Профессор выходит с озабоченным лицом. Джонатан отрывает глаза от полки с заплесневелыми книгами.
— Похоже, — говорит профессор неуверенно, — что со времени моего последнего визита дела существенно изменились. Правительство установило более плотный контакт с фоце.
— Контакт? — переспрашивает Гиттенс. Они с Морганом выглядят удрученными. Что вполне понятно. Если все подряд будут общаться с туземцами, как прикажете изучать их в естественном состоянии?
— По вашим работам, профессор, — говорит Морган со своей обычной медлительностью, — я полагал, что они сравнительно первобытны.
— Я думаю, они все еще таковы, — говорит профессор. — Относительно. Тем не менее Северная администрация считает, что настало время для основательной переписи населения, за которой последует введение налога на хижины. Очевидно, какие-то шаги в этом направлении уже сделаны, но они хотят, чтобы мы продолжили работу за них.
Гиттенс приходит в негодование:
— Но ведь это не наше дело!
— Очень может быть. Но понять их можно. Видимо, возникли проблемы с финансированием, или им не хватает рабочих рук, или еще что-нибудь в этом роде. Так что, хотим мы или нет, они ставят это условием для выдачи разрешения на путешествие. В любом случае, Гиттенс, вам не придется об этом беспокоиться. Перепись будет задачей Бриджмена.
— Моей? — спрашивает Джонатан.
— А! — говорит Гиттенс. — Бриджмена? Тогда ладно.
— Итак, Бриджмен. Здесь все необходимые бумаги. Все, что от вас потребуется, — заполнять бланки. — Видя ужас на лице Джонатана, он хлопает его по спине. — По крайней мере, — говорит он, глядя на джин с тоником, — у нас есть лед. В ИРК всегда есть лед.
Джонатан растерянно глядит на папку. Гиттенс пытается его приободрить.
— В этом парне есть что-то странное, — говорит он, имея в виду Смита. — Вы заметили, он вырядился, как морской офицер бельгийского флота?
Профессор откидывается на спинку одного из скрипучих тростниковых стульев, стоящих в гостиной.
— Кстати, — сообщает он, — я пригласил остальных членов нашего отряда поужинать с нами сегодня.
— Остальных, профессор?
— Да, — говорит Чэпел, выуживая из стакана какое-то насекомое. — Два парня из Королевского географического общества. Они поедут с нами, чтобы нанести кое-что на карту. Еще одно условие разрешения на поездку. Правительство хочет получить подробный отчет о состоянии дел в регионе Фоцеландия.
