В ветре ощущалось стужа, удивительная для этого времени года. Даже учитывая близость предгорий, здесь, на равнине, в последние дни мая никак не могло быть так холодно.

-Зря вы с ней возитесь, ваше сиятельство, - услышала она голос Альбероника Эаприна. - Повесьте девчонку, пока не случилось от нее какой новой подлости. Мало из-за нее бед было, что ли?

-Мне интересно ее сломать, Альбероник, - ответил граф. - Малявка упряма, как чистокровная арденка. У меня не вышло победить гордость арденских женщин, но с этой я еще поэкспериментирую.

-Хм. Женщин ломают не только побоями, ваше сиятельство. Даже и не столько побоями...

-Окстись, Альбероник! Она же спала с грязнулей своим бородатым, я уверен. Я не унижусь до того, чтобы прикоснуться к истонской подстилке.

-Ну и бросили бы эту подстилку, зачем она вам в таком случае? Неужели, ваше сиятельство, вашу гордость потешит победа над таким жалким существом, как она?

-Сложно ответить на твой вопрос, Альбероник. Я словно чувствую, что она должна ехать с нами и увидеть все, что случится, своими глазами. Не знаю точно, почему. Не исключаю, что в моем роду наконец просыпается положенный нам по степени Старшинства пророческий дар.

-И что же должно случится с нами, ваше сиятельство?

-Всему свое время, Альбероник. Увидишь.

Слова 'пророческий дар' всколыхнули в памяти то, что она услышала от ардена Сантора. Неужели ее способность самой выбирать собственный путь ограничилась одной разбитой рюмкой в руке Таларика? А как же вышедший из берегов Аррис, буря с поваленными деревьями, враги в засаде?

Поразмыслив как следует, девочка пришла к выводу, что Сантор мог, в конце концов, и ошибаться. Он сам говорил, что не прорицатель - откуда ему знать? Развлечения ради она попыталась представить какую-нибудь гадость, которая может случиться с отрядом алагоров, но как назло, в голову ничего не приходило. Какие неприятности могут ждать отряд в чистом поле? Аррис далеко, и деревьев тут никаких нет, да и засаду врагам устроить негде. Даже рюмки ни одной под рукой не имеется.

Задумавшись, она даже не удивилась толком, когда поняла, что под копытами лошади земля покрыта снегом. Разочаровавшись во всем, что видела и слышала в последние дни, Лорбаэн уткнулась взглядом в холку своей кобылы и ехала так, пока крики из арьергарда отряда не привлекли ее внимание. Обернувшись, она увидела, что по дороге их преследует конный отряд, числом превосходящий ее похитителей втрое.

-Враги, ваше сиятельство! - взвизгнул Альбероник. - Бежим!

-Заткнись, трус! - взревел граф. - Принимаем бой! Разворачивайтесь, все!

Граф был прав - после ночного перехода лошади устали, и бежать от врагов было бесполезно. Лорбаэн оттиснули в сторону и потеряли к ней всякий интерес. Алагоры строились в три шеренги, вытягивая фланги, чтобы избежать бокового удара и окружения. Враги тоже растекались по полю; приподнявшись в стременах, Лорбаэн увидела, что центр отряда преследователей составляют эйторийские рыцари, а по флангам, обходя алагоров, скачут светловолосые всадники с каплевидными щитами, на каждом из которых наверняка скалится стальная волчья морда.

Серый волк наконец пришел, чтобы спасти ее. Четыре сотни серых волчьих пастей на щитах арденских всадников. И не меньше двухсот эйториев в латах, на конях-тяжеловозах.

Рядом с ней уже не было никого из алагоров. Осторожно двигая поводьями, она отъезжала все дальше по дороге, стараясь не привлекать к себе внимания. А два отряда всадников сближались, набирая скорость, и когда грохот стали заставил ее на миг зажмуриться и прижать ладони к ушам, Лорбаэн наконец решилась, схватила поводья и, ударив кобылу пятками, понеслась вскачь, не оглядываясь, пригнувшись к холке лошади, и холодный ветер засвистел у нее в ушах, и холодом резало голые ноги.

Спасение. То, что она никак не могла себе вообразить. Теперь бы ускакать подальше, да подождать, пока ардены и эйтории разделаются с графом Гиссом. А потом назад, на юг, наверное... потом. Стук копыт кобылы словно эхом разносился по равнине, и не сразу она поняла, что за ней кто-то гонится. А когда наконец обернулась, то увидела всадника в латах эйторийской работы, но эйторием он не был, потому что развивался за его спиной красно-оранжевый плащ. Девочка узнала графа Гисса и заколотила пятками по бокам кобылы, выжимая из нее все, на что та была способна. Графский жеребец был быстрее ее лошади, но ему приходилось нести всадника в полном вооружении, и это давало ей хоть какое-то преимущество в гонке.

Волосы Лорбаэн развевались на ветру. Верхом она ездила по-прежнему отвратительно, но сейчас, в момент, когда ее жизни наконец угрожала реальная опасность, ей удалось и удерживать скорость, и самой из седла не выпасть. А кобыла показала, что даже гирисская порода в определенных обстоятельствах может тягаться со скаковыми лошадьми. Несмотря на усталость, лошадка неслась очень резво. Впереди дорога резко забирала левее, и Лорбаэн, чтобы не сбавлять ход, понеслась прямо через поле, по заснеженной земле, забирая по широкой дуге обратно к дороге. Она гнала и гнала лошадь, оглядываясь на графа, который не желал от нее отставать, а следом за ним мчались еще два всадника, один из них был на белой лошади, но разглядывать его у нее не было времени. Обернувшись в очередной раз, она увидела, как оступился наконец графский жеребец и рухнул в снег, подминая под себя седока, и осадила кобылу, не задумываясь соскочила с коня и побежала к графу, поглядывая на двух неторопливо приближавшихся всадников.

Граф копошился, пытаясь не то выбраться из-под жеребца, не то дотянуться до меча, который он выронил. Лорбаэн метнулась к клинку и подхватила его, направив острие на графа.

-Обман... - стонало его сиятельство, кривясь и сжимая кулаки. - И бог тоже обманул меня... лжецы, все вы лжецы. Ну бей же, что уставилась? Бей, пока можешь!

Лорбаэн не могла. В первый момент она еще ударила бы мечом, если бы не прислушалась к тому, что бормочет граф. Но сейчас, когда порыв миновал и ушел, убивать ей не хотелось. Мелькнула на краю сознания едва заметная мысль, что кровожадность, преследовавшая ее с тех пор, как армия графа Гисса вошла в Гирис и сделала ее своей добычей, ушла, похоже, безвозвратно.

Обернувшись на всадников, девочка увидела, что они ускорили ход и стремительно к ней приближаются. Так ничего и не придумав, что сказать графу, она отвела клинок в сторону и бросилась бегом к взмыленной от скачки кобыле. Вскочила в седло, положила перед собой меч и пустилась вскачь, не желая выяснять, кто ее преследует и зачем. Кто бы ни был. Если это друзья, то не станут они за ней гнаться, а если, как она подозревала, эти двое - из числа алагорских всадников, то ей следует поспешить.

И она поспешила, да так, что на краю рощи, за которой в вечерних сумерках виднелась белая гладь покрытой льдом реки, кобыла ее пала замертво, и на глаза Лорбаэн, сидевшей на снегу рядом с мертвой лошадью, спасшей ей жизнь, навернулись слезы и не прекращали течь, пока не замерзла она до костей и не побрела вдоль опушки неведомо куда, не особо надеясь даже, что доживет до утра в обступившей ее со всех сторон зиме.

Когда-то Лорбаэн прочла в одной из книг, что лучший способ пережить мороз на открытом воздухе - закопаться в снег. К тому моменту, когда она вспомнила об этом, сил у девочки хватало лишь на то, чтобы упасть и лежать. Как она сгребала сугроб, Лорбаэн, во всяком случае, не запомнила. Утром она проснулась свернувшая калачиком, закутавшаяся целиком в медвежью шкуру и приваленная сверху снегом, с затекшими руками и ногами, заложенным носом - но живая. Выбравшись на воздух, растерла руки и ноги снегом, чтобы восстановить кровообращение, а потом пошла к реке умываться.

Речка была совсем узкой, и если Лорбаэн все правильно помнила, это была Катаста. Вода выше по течению разбивалась о каменные пороги, и стекала с них, обращаясь в ровное зеркало, чуть дальше подернувшееся ледяной коркой. Подойдя к берегу, она опустилась на корточки и склонилась над гладью прозрачной воды, вглядываясь в свое едва заметное отражение.