Впереди камни перегораживали тропу, лишь узкая трещина в черном монолите указывала на то, что путь дальше существует. Она пригнулась, подобрав подол белого платья, боком протиснулась в трещину и пошла дальше, вниз по ступеням. В ее ладони затеплился огонек, освещая путь.

Еще несколько поворотов, и стены расступились, образуя большой грот. Здесь уже не было никакого подобия естественной формы камня: и стены, и пол, и потолок были зеркально-гладкими. Таким же был и постамент в середине грота - массивная широкая плита, на которой лежало исполинское тело в латах. У изголовья стоял мужчина, в руке его теплился огонек, с трудом разгонявший тьму.

Был он в темно-бордовом плаще, капюшон которого свободно падал на плечи. Стриженые ежиком волосы, орлиный профиль... если быть очень внимательным, то легко обнаружить сходство черт исполина на плите и того, кто стоял над ним. Отец и сын - она знала, кого тут встретит.

-Лайта? - бросил он, не оборачиваясь.

-Элбис.

Она подошла ближе, легко переступая босыми ногами по ледяному полу. Остановилась в изножье плиты. Исполин ее не пугал - сложно бояться того, кто нянчил тебя еще ребенком, кто вытирал твои первые слезы, и кто однажды спас тебе жизнь. Да и спал исполин... пока еще спал.

-Не рано ли ты взялся за дело?

Черты лица Элбиса скривила усмешка.

-Не бойся, тетя Лайта. Я не смогу разбудить отца. А мог бы - так не стал бы. В этом мы все едины.

Лайта кивнула - скорее своим мыслям, чем Элбису. Нет смысла говорить об этом. Никто не желал пробуждения Амунуса. Но это не помешает ему проснуться, когда придет время.

-Ты знаешь, о чем я спрашиваю.

Конечно, он знал.

-Более подходящего времени у меня не будет. Прежние ушли на края мира. Старшие ослабли. Младшие никак не выйдут из варварства, зато они многочисленны и легко управляемы.

-Что же ты задумал?

Элбис хитро взглянул на нее. Пожал плечами.

-Все равно ты узнаешь... Затея моя проста: я подниму силы, которые лишат власти Катаара.

-Не боишься такое говорить?

Он опять повел плечами, уже раздраженно.

-Каждый день о моем дяде говорят такое, что слух отнимается. Ты же знаешь его позицию: не вмешиваться. В этом он, как я понял, хочет уподобиться Прародительнице.

-Но...

-Ты задаешь слишком много вопросов, Лайта. Можно, я тебя спрошу: тебе-то до Катаара какое дело?

-Мне есть дело до людей, чьи жизни ты собрался искромсать.

Элбис помолчал.

-Верю. Верю и уважаю твой путь. Но уважай и мой. Узнай же, что будет, Несущая свет...

Его голос загремел под сводами зала. В нем, в этом голосе, и была сила Элбиса, сына Амунуса, сила, ставившая его вровень со Вторым богом, лежащим тут уже больше полутора тысяч лет, но по сей день внушающего ужас всем живущим. Амунус был могуч и всегда шел напролом. Не устояла перед ним даже сила стража Сихарна. Лишь жизнь арденского лорда Кастая смогла остановить поступь исполина.

Элбис - иной. Он обычно не доводил споры до битвы. Он выигрывал их словами. И неясно было, какая сила могла остановить племянника Лайты.

-Есть слабость у людского племени, одна из главных. Имя ей - себялюбие. Давно уж люди убеждены, что боги ни во что не ставят человеческую жизнь. И они правы. Убеждены люди и в неблагодарности богов. Тому примером - судьба Прежних и Старших, особенно же - арденов. И они правы. А уважать богов люди перестали после грязной склоки между моим отцом и Катааром. И тут они тоже правы. А вот в чем они не правы, так это в гордыне своей, утверждая, что нет силы, способной остановить Младших. Я излечу их от этого заблуждения - после того, как они сметут для меня Катаара, а заодно и докажу, что такая сила есть. Но пока что - люди любят себя, и мне это на руку. Пять сил подниму я: одна придет с Востока, две с Юга, одна с Запада и одна с Севера. И будут то: дикари из-за Великого восточного океана, коим имени даже я не знаю; алагоры и дессалии, младшие народы Старших севера; империя Регад; обитатели Нерберии и Вессея, кои есть потомки эйториев; и, конечно, Кассория и Лиртодия, еще одни отпрыски арденов. Кто остановит их?

Голос Элбиса утих; Лайта поняла, что дрожит.

-Буду честен, тетя. Не все встанут под мои знамена. Сильны еще и упрямы ардены. Поумнели в соседстве с ними и миакринги. Не убедить мне и бродяг эйториев, циников и скептиков. Будь еще на свете Старшие востока и юга, не подчинились бы и они. Но это неважно. Их всех слишком мало.

Элбис с наслаждением потянулся, разрушив мрачное наваждение.

-Думай, тетя. Я предпочитаю побеждать малыми усилиями, но приму все, что ты выдвинешь против моего замысла. Тем интереснее мне будет. Вот только - что противопоставить ты сможешь пяти силам, движимым людским себялюбием?

Элбис вышел, не ожидая ответа. Огонек в руке Лайты задергался и потух.

Но и во мраке видела она черты Амунуса, резкие и решительные.

Пять сил себялюбия?

-Пятью, - прошептала она. - пятью ненавидящими себя я остановлю тебя, Элбис.

Глава 1.

Дигбран. Бросая камни.

Бросая камни. И нет дела до кругов на воде. Их нет - вода дыбится мартовским половодьем, и камни тонут с едва слышным глухим бульканьем. Как время, что уходит.

И вся жизнь - это серые вечерние сумерки. В этом есть странное удовольствие - в беспомощности, ненужности и бесцельности. Время собирать камни и время разбрасывать камни. Глупое занятие. Как и любое другое.

Бросая камни. И нет дела до кругов на воде. Их нет.

-Что ты делаешь, Дигбран?

-Бросаю камни.

Ланнара. Вот ведь надоедливый ребенок.

-Ты совсем как маленький, Дигбран. Лучше расскажи что-нибудь.

-Иди спать, Лани. Время... позднее. И называй меня "дедушка Дигбран".

-Ты слишком молод для "дедушки", Дигбран.

Чушь. Он стар. Да что взять-то с ребенка?

Перестук сапожек: удаляющийся, потом - обратно.

-Называй меня Ланнарой. Я никак внучка барона, а ты - безродный.

-Иди спать.

Барон Дох Глойдинг сидел на краю большого дубового стола.

Стол занимал большую часть зала, отведенного бароном под свой кабинет. Был он круглый, как и все столы арденов от начала времен, отделанный тяжеловесной, но искусной резьбой, и старый, как и сам замок Дубр. С какой целью использовали стол ардены, бывшие хозяева замка - про то одним арденам и ведомо, а они - народ неразговорчивый. Нынешний барон Глойдинг употреблял его как рабочий и как обеденный, как полку и как хламник, а также с совсем уж специфической целью, от которой у создателей стола, прознай они об этом, отвисли бы их истлевшие в земле арденские челюсти.

Барон любил сидеть на краю стола и грызть ногти.

Злые языки утверждали, что занятие сие барон предпочитает всем прочим баронским утехам, в том числе охоте и доброй сече, и регулярнейше сгладывает ногти до крови. Оттого-то и носит Дох Глойдинг алого цвета перчатки - дабы не выдавать сего увлечения, достойного младенца, но никак уж не зрелых лет воина и сеньора благородных кровей.

Насчет перчаток злые языки не заблуждались. Но истинная причина глодания заключалась в том, что таким образом барон побуждал к работе свои мозги. А побуждать их приходилось - барон, как и все миакринги благородных кровей, не любил изнурять свою голову мыслительными процессами.

Скорость этих самых процессов в баронской голове определялась скоростью роста ногтей. В этот день первая превзошла вторую. Но у барона была достаточная причина, очень даже веская, чтобы его ногти кровоточили.

-Уезжаю, - заявил барон похоронным голосом.

Дигбран кивнул. Потом сел на изящный стул аглайльской работы. Взял предложенный слугой-арденом бокал вина. Вино было кислое - прошлый год урожай в Нерберии был никудышный.

-Слышал о зеленокожих?

Дигбран опять кивнул и проводил взглядом слугу, отошедшего в дальний угол кабинета и застывшего там каменной скульптурой. Серый плащ поверх темно-бурого кожаного панциря, плотно облегавшего фигуру и поблескивающего в полумраке бронзовыми заклепками; такие же бурые, но из плотной шерсти штаны; острые носки изящных сапог, которые ни один миакринг не смог бы купить ни за какие деньги; руки на широком поясе и длинный меч в зажиме без ножен; светлые, слегка вьющиеся волосы, лицо Ровенда Великого со старинных гравюр и прямой, устремленный в никуда взгляд.