— Как вы думаете, где вы находитесь? В «Модерне»?

Беверли скрыла, что ничего не поняла.

— Чья это выставка?

— Моя.

— А! А кто вы?

— Стив Омаха.

— Рада познакомиться. Я Беверли Нортроп. Я так понимаю, вы знаете способ, как довести женщину до оргазма.

В эту секунду ей показалось, что у него сейчас отвалятся усы.

— Погодите. Как, вы сказали, вас зовут?

— Беверли Нортроп. Я подруга Симоны. Я удивлена, что она не говорила вам обо мне.

— Нортроп. Нортроп. А, да, вы та сумасшедшая леди с буферами!

— Она меня называет сумасшедшей?

— Кажется, я сболтнул лишнее.

Стив Омаха сунул руки в карманы.

— Как вам моя выставка?

— Очень необычно.

Бетти Хаттон и Эдди Бракен на лошадях. На другой картине на лошадях сидели Вера Хруба Ралстон и Джон Карролл. Верхом были и Джордж Брент с Мерл Оберон.

— Я понимаю, что задаю глупый вопрос, — сказала Беверли. — Но почему все верхом?

— Вы были правы. Дурацкий вопрос.

У Мерл Оберон были усы Стива Омахи, но после картин Розенквиста, Раушенберга и Олденбурга Беверли уже ничему не удивлялась. Завершали выставку Ивон де Карло и Турхан Бей. Рядом с портретами Джона Пейна, Кармен Миранды и Джорджа Брента висели красные звезды.

— Вы их продаете? — спросили Беверли. — Или это просто выставка?

— Попробуйте купить и узнаете.

Блестящая мысль. Если Питер завел сраных попугаев, у нее на стене может висеть Джордж Брент (или Джон Пейн). Любой из них будет хорошо контрастировать с пейзажем Халтберга. Беверли распирало от цитат. Столько лет не зря ездила по вторникам в галереи из Гарден-Сити! Она тогда читала путеводитель, в котором говорилось, что сюрреалистическая живопись так же красива, как сочетание зонтика со швейной машинкой на анатомическом столе.

— Я действительно хочу купить одну из ваших картин. Завтра я переговорю с Лео.

— А почему не сейчас?

— У меня очень болит голова. В таком состоянии я не хочу обсуждать денежные вопросы. Но я действительно заинтересовалась вашими работами.

— Хорошо. Смотрите, кто пришел на ужин!

Это была Симона в том же черном дождевике, который был на ней, когда Беверли заметила ее в вестибюле отеля «Мария Кристина» в Мексико-Сити.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Симона.

— Хочу подцепить твоего красавчика, но не очень в этом преуспела.

Симона и Стив счастливо улыбнулись друг другу.

— Стив — не Роберт Фингерхуд в той квартире, — сказала Симона. — Этот номер не пройдет.

— У меня давно никого не было. Ты не знаешь, каково мне. Я только что обедала с Йеном. Я хотела переспать с ним, но ему нужно искать новых болванов для своего шоу. Такие дела.

— Беверли хочет купить мою картину, — сказал Стив, обнимая Симону за талию.

— У нее бабки есть.

— Я не считаю, что Йен интересуется ими, — сказала Беверли. — Правда. (Но в глубине души она именно так и думала. Его интересовали не деньги сами по себе. Но устроенная жизнь, готовые дети, легкая жизнь. Да, в самом деле, он бы хотел тут же переехать и занять жилище другого мужчины. Беверли была убеждена, что, если бы не Питер, Йен вообще не обратил бы на нее внимания.) — У меня теплые воспоминания об этом плаще, — сказала Беверли Симоне. — А что под ним?

— Ничего.

Беверли разозлилась, что Симона побеждает ее на ее же площадке. Как можно сравнить ночную сорочку с наготой? И все же…

— А у меня только рубашка. — И Беверли распахнула полы пурпурного пальто, чтобы все удостоверились, что она говорит правду.

— У вас могут быть проблемы, — сказал Стив, уставившись на потрясающие соски.

— Хотите поспорить?

— Ты все еще ведешь двойную жизнь? — спросила Симона.

— Если двух полумужчин считать двойной жизнью, тогда — да.

— Пойдемте выпьем, — сказал Стив. — Может, «У Мэдисона»?

Девушки согласно кивнули.

— Часто тампоны не спасают от холода, — говорила Симона, когда они выходили из двери. — Даже если на улице не очень холодно.

После трех порций виски Беверли уехала домой. Швейцар Генри спросил, как она себя чувствует.

— Спасибо, Генри, гораздо лучше.

На самом деле ей было гораздо хуже, голова раскалывалась, а Питера долго не будет. Когда она поднялась, дети на кухне обсуждали с Маргарет проблемы сексуального воспитания.

— Вылупились яйца, что появляется? — спросила Салли.

— Цыплята, — ответил Питер-младший.

— У других животных тоже есть дети, — напомнила Маргарет. — Но яиц у них нет. Откуда же они появляются?

— Из капусты? — истерически захохотал Питер-младший, а сестра ущипнула его.

— Мама хочет выпить мартини, — объявила Беверли, — а потом ждать, когда позвонит дядя Йен.

— Кто это? — спросила Салли.

— Новый мужчина, дорогая.

Анита наливала мартини для одного из пассажиров первого класса рейса 431 из Каира. Она вспомнила последний полет в Каир и мужчину, который пригласил ее на ужин в Нью-Йорке. Ему было около сорока лет, красивый, неженатый (как он сообщил) и очень вежливый. Пережевывая кусочек седла косули, он сказал, что она может существенно увеличить свои доходы во время следующего полета в Каир, если привезет в Нью-Йорк маленький пакетик.

— А что в нем?

— О, — вкрадчиво сказал мужчина, — немножко героина.

— За такие вещи можно угодить в тюрьму.

— Это не очень опасно для стюардессы. А даже если вас схватят, что маловероятно, вы всегда можете сказать, что вам его подсунул какой-то пассажир.

Анита не могла доесть.

— Нет, спасибо. Не стоит рисковать.

Мистер Вежливость сменил тему:

— Как хотите. У вас есть банковский счет?

Анита едва не сказала, что у нее нет банковского счета, но потом передумала; после этих слов он мог возобновить разговор, который потряс ее. Ей казалось, что за шесть лет работы в авиакомпании она уже все видела, и хотя до нее доходили туманные слухи о том, что члены экипажей занимаются контрабандой, сама она столкнулась с этим впервые. Даже Лайза, стюардесса, которая подрабатывала, как говорил Джек Бейли, не стала бы перевозить наркотики. Анита размышляла, не сообщить ли в ФБР об этом пассажире, но тут представила, как ее убьет преступный международный синдикат, и желание донести пропало.

— Кроме того, — сказала она Симоне, — откуда я знаю, что он меня не разыгрывает? Хочет придать себе больше веса.

Симона как раз перешла из «Мини-Ферс» к доктору Гарри Хокеру, где получала сто два доллара в неделю, на семь долларов больше, чем прежде.

— Сколько денег ты могла бы заработать! — воскликнула Симона. — А как интересно! Помнишь фильм «Я воровала бриллианты»?

— Возить наркотики опаснее, чем красть драгоценности.

— Ричард Грин настиг ее в самом конце.

— Это нарушение закона. Я могла бы загреметь в тюрьму «Синг-Синг» на двадцать лет.

— Тебе было бы всего сорок шесть, когда ты вышла бы. Да еще с деньгами в швейцарском банке. Сделала бы пластическую операцию и остаток жизни попивала бы шампанское на вилле в Каннах.

— Обязательно напоминать мне о возрасте?

— Что ты такая чувствительная? Если тебе станет легче, то скажу, что вчера у меня был день рождения. Мне двадцать пять.

— Обязательно напоминать, что ты на год моложе?

— Могла бы поздравить, — сказала Симона.

— Поздравляю. Как тебе грядущее тридцатилетие?

— Со мной этого не случится.

— Что тебе будет тридцать или что ты выйдешь замуж?

— Я могла бы стать миссис Стив Омаха, если хочешь знать.

— Я могла бы стать миссис Роберт Фингерхуд, — ответила Анита.

— Ну, хоть перестала думать о том, чтобы стать миссис Джек Бейли, и то прогресс.

— Я так и вижу карточку: «Доктор и миссис Роберт Фингерхуд сердечно приглашают вас…»

— Ты все еще хочешь купить ореховый гарнитур для спальни?

— Да. А одежду для беременной я куплю в «Бендел». Там чудные вещички.

— Дети? — с отвращением сказала Симона. — Зачем тебе дети? Фигура испортится.