— Все женщины хотят детей. Это естественно.

— А я не хочу. С меня хватит Чу-Чу.

— Проблема только в том, — продолжала погруженная в свои мысли Анита, — к какой религии они будут принадлежать? Роберт еврей, а я лютеранка.

— Тогда буддизм. Счастливый компромисс.

— Мои родители — страшные антисемиты. Как же я приеду с Робертом в Кливленд? Надо будет предупредить их заранее, чтобы не болтали о пейсах и прочих вещах.

— Возможно, тебе следует подождать, пока Роберт сделает предложение, а потом уже суетиться насчет семьи и религии?

— Ты намекаешь, что он не сделает предложения?

— Ты должна признать, что он не производит впечатления человека, озабоченного женитьбой.

— Из-за того, что он не сделал предложения тебе… — горячо начала Анита.

— Не надо меня кусать. Мой тебе совет — не слишком бегай по магазинам в поисках орехового гарнитура. Фингерхуд — засранец, и мы обе это знаем.

— Полагаю, твой вшивый художник такой же?

Симона вздохнула.

— У нас теперь новый способ. Оказалось, что если я отдаю честь и говорю: «Да, сэр!», то оргазм вдвое сильнее.

— Ты ненормальная.

— Все эти цепи и кнуты могут кости переломать, а хороший оргазм никому не повредит.

Этот обмен мнениями с Симоной состоялся около месяца назад, но ни Роберт Фингерхуд, ни Стив Омаха предложения не сделали. Анита, однако, не была обескуражена. Роберт по крайней мере говорил, что хочет жениться, а Джек всегда утверждал, что не хочет. При всем своем сарказме Симона была права, говоря, что большой прогресс уже то, что она оставила мечты о браке с Бейли. Надежды на это разрушали ее, и Анита часто удивлялась, почему она так долго не верила, что Джек говорит серьезно. Он ее не обманывал, она обманывалась сама из-за упорного нежелания принять слово «нет». У нее всегда будет болеть сердце при мысли о Джеке Бейли. Он негодяй. Но за пять месяцев после аборта она полюбила Роберта Фингерхуда так, что и сама себе не верила. Он летал с нею в Пуэрто-Рико. Симона не зря называла его доктором Добротой, хотя и произносила эти слова обычным для нее уничижительным тоном.

Роберт был с ней добр до и после ужасной операции, во время которой она орала двадцать минут. Без его заботы просто не выжила бы. Последовавшее чувство утраты было горше, чем боль. О боли, как выяснилось, легко забыть, а депрессия — это совсем иное, серое, мрачное, не отпускающее ни на минуту чувство. К ее ужасу, это состояние длилось несколько месяцев, она начала уже думать, что никогда от него не избавится. Часто начинала беспричинно плакать, тело содрогалось от рыданий, а потом слезы так же внезапно исчезали, она весь день занималась обычными делами, но чувство усталости и безнадежности не покидало ее. И только в последние несколько недель слезы прекратились, туман начал рассеиваться, появились первые радостные просветы. Она даже перестала винить Джека Бейли в своей беременности и в его бегстве.

«Бог велел прощать», — говорила Анита себе, когда вспоминала о прощальной записке в пакете с салатом перед его отлетом в Индиану.

— Это не самый сухой мартини в мире, — пожаловался пассажир первого класса. — Не будете ли вы добры плеснуть еще водки?

Анита профессионально улыбнулась.

— Извините, сэр, но они смешаны заранее.

— Предполагается, что в первом классе сухой мартини, не так ли?

Анита снова улыбнулась, пожелав в душе скорой его смерти.

— Извините, сэр. Мы стараемся изо всех сил.

— Да. Конечно. Ну, это не ваша вина. Вы не знаете, мы прилетаем в Нью-Йорк вовремя?

— Думаю, мы прилетим по расписанию, сэр.

Мужчина прищурил глаза.

— Вас очень хорошо тренируют. Сукины дети.

Жалобы, насмешки, неудовлетворенность. Она привыкла ко всему этому. А через несколько часов, когда пассажиры выходили из самолета, этот мужчина потрепал ее по плечу и пожелал ей съесть завтра, в День благодарения, кусочек индейки.

— Спасибо, — ответила она. — Обязательно.

Роберт Фингерхуд устраивал в этот день вечеринку, которую Анита с ужасом ждала уже несколько недель из-за списка приглашенных людей, но сейчас она слишком устала и хотела спать, чтобы переживать из-за этого. Стоянка в Каире была короткой, едва удалось вздремнуть несколько часов. Сейчас ей хотелось как можно быстрее очутиться в своей квартире и нырнуть в постель, забыв обо всем на свете.

В середине ночи ей приснился дурной сон. Она повезла Фингерхуда к своим в Кливленд. Был День благодарения, все сидела за столом и смотрели, как ее отец режет индейку. Когда он положил два куска темного мяса в тарелку Фингерхуда, Анита заметила на срезах маленькие, но хорошо различимые свастики. Роберт, однако, ничего не заметил. Анита с ужасом смотрела на отца, который весело ей подмигнул.

Она проснулась в холодном поту и, трясясь от озноба, пошла на кухню подогреть молоко. После этого вернулась в постель, но заснуть не смогла. Остаток ночи она курила и читала в «Космополитэн» новый детектив, но больше всего думала, как примирит своих родителей с мыслью, что зятем у них будет психолог-еврей.

Роберт попросил Аниту прийти завтра пораньше, чтобы помочь по хозяйству. Когда она пришла, он пытался затолкать индейку и поросенка в узкую печь, но ему это не удавалось.

— Может, положить одно на другое? — предложила Анита.

— Это мысль.

Он поставил индейку на поросенка, индюшачьи ноги обняли бедного поросенка, который уставился на странную соседку. Изо рта у него торчало яблоко.

— Когда они зажарятся, то будут жутко влюблены, — сказал Роберт, закрывая печь.

— Странный союз.

— А бывает иначе?

Анита подумала: интересно, на что он намекает, но осторожно решила не уточнять.

— Я принесла тебе подарок. Удалось взять из самолета четыре бутылки шампанского.

— Умница, а то у меня его мало.

— Когда должен начаться этот кошмар? На который час ты их пригласил?

— На пять. Есть еще час. Не хочешь заняться салатом?

Анита боялась, что он попросит ее заняться любовью. Она не хотела, потому что испортился бы грим и ее до сих пор пучило после вчерашнего полета. Под костюмчиком с леопардовым рисунком были надеты самые сексуальные из ее трусиков-поясов с черными кружевами, они хорошо поддерживали отвисший живот. Симона утверждала, что сексуальных трусиков-поясов не существует, это противное изобретение создано лишь для того, чтобы отвратить любого мужчину. Но Анита чувствовала, что легко Симоне говорить это, если у нее нет проблем с животом. Как бы там ни было, ей очень хотелось, чтобы авиакомпании закончили свои исследования в этой области.

Мало того, что живот пучило, так еще и проблемы с грудью и противозачаточными колпачками. Анита иногда считала себя самой несчастной женщиной в мире, но время от времени ловила свое отражение в какой-нибудь витрине, удивляясь собственной привлекательности, тому, как ей завидуют многие девушки, которые не понимают, сколько у нее сложностей, насколько ложно впечатление самоуверенности, производимое ею. Как часто пассажиры верят в стюардесс, тогда как те сами ни в чем не уверены и полагаются только на случай.

— С удовольствием займусь салатом, — сказала она.

На самом деле она была бы без ума, если бы Роберт сам готовил ужин. Анита была сыта этим по горло в воздухе, так что хотелось хоть на земле передохнуть. Ведь одним из качеств, которые привлекали ее в Роберте, была его любовь к кухне, что освобождало ее от неприятных обязанностей. Еще больше привлекал контраст с Джеком Бейли. В холодильнике Бейли редко встречалось что-нибудь, кроме водки и лимонного сока, а у Роберта холодильник был забит. Как напоминала себе Анита, различие между содержимым холодильников отражает контраст между их отношениями к дому, а мужчины, любящие дом, склонны рано или поздно жениться. Ее беспокоило, что Роберт до сих пор не затрагивал наиважнейшей темы, но стоило ей подумать о неизбежном столкновении между ним и ее семьей, она была даже признательна за его колебания.