— Наверное, ты права. Я никогда об этом не думала.

— Потому что тебя волновала только твоя карьера. Если бы у тебя на уме был брак, ты бы не связывалась с Дэвидом и Питером.

— Кто такие Дэвид и Питер? — спросила Джоан.

— Моя друзья, — ответила Лу, показывая глазами Симоне, чтобы та сменила тему.

— Приятели? — настаивала Джоан.

— Да.

— Они красивые?

— По-своему.

— Что это значит?

— Это значит, что я так думаю, но не все разделяют мое мнение.

— А почему?

— Потому что у людей разные взгляды. С каких это пор ты начала задавать так много вопросов?

Джоан вздрогнула от резкого тона Лу.

— Я не знала, что у тебя есть приятели. Вот и все.

— Ну, теперь узнала.

Но почему она рассердилась? Вопросы были вполне безобидные. Любую одиннадцатилетнюю девочку интересует любовная жизнь старшей сестры. Лу огляделась. Она увидела двухэтажную кровать, покрытую дешевым покрывалом, два желтых шкафчика и спящего на нижней кровати пуделя. Джоан все еще сидела за столом с обиженным видом. Квартира находилась в состоянии явного упадка, и Лу удивилась, как такая привлекательная и смышленая девушка, как Симона, может жить здесь. Подобно многим одиноким девушкам с ограниченными средствами, Симона, видно, решила все деньги тратить прежде всего на поддержание своей внешности. Это одна из особенностей жизни девушек в этом городе. Встретив их вне квартиры, трудно определить, на какой социальной ступени они находятся. Приемщица белья с девяносто пятью долларами в неделю может выглядеть, как богатая наследница.

— Когда свадьба? — спросила Лу. — Меня пригласишь?

— Конечно. Это в следующем месяце. Всех приглашу. Это не настоящая свадьба, а как бы только половина.

— Как это?

— Ну, священник проводит свадебную церемонию, ты выполняешь все формальности, но не заполняешь брачного контракта. Последнее достижение. Гражданское неповиновение проникает в институт брака. Я надену длинное белое хлопчатобумажное платье с белыми бумажными розами.

— И будешь жить в белом бумажном доме.

— Нет, какое-то время мы поживем здесь, — очень серьезно ответила Симона. — Стив уже живет здесь, но пишет в мастерской, которую снимает с приятелем. Он пока не может позволить себе собственную студию, а я не могу переехать в квартиру побольше, пока не найду работу, а я не очень много умею.

— А снова стать моделью?

— Ты шутишь? До конца своих дней не смогу смотреть на меха, если только они не мои собственные.

— Я подумала о женском белье. Может, я найду тебе работу. Я знаю некоторых продавцов.

— Значит, я буду бегать по залу в маленьком лифчике и бикини?

— Что-то в этом роде?

— Великолепно. И толстые уродливые покупатели будут щипать меня за задницу?

— Вероятно.

— Когда приступать? — ухмыльнулась Симона, закатив глаза.

В Радио Сити Мюзик Холле показывали мыльную комедию с Дорис Дей, которая не понравилась даже Джоан, хотя сам театр поразил ее своей роскошью. Она плюхнулась в плюшевое кресло и несколько раз зажгла маленькую лампочку рядом с ним, чтобы посмотреть программку.

— Я могу просидеть здесь всю жизнь, — прошептала она Лу.

Лу поцеловала ее в щеку, и в приятной темноте зала ее захлестнула волна любви к дочери, которую она должна бросить, дав ей только жизнь. Ее родители удивились, когда позднее Лу позвонила им и сообщила, что отсылает Джоан одну. Она сказала, что редактор дал ей срочное задание, и они ее поняли. Они всегда ее понимали, если речь шла о работе, потому что гордились ею. Много лет тому назад, когда она забеременела, им было так стыдно, они не знали, что с ней будет в будущем. Теперь знали. Посвятив себя трудной и успешной карьере, Лу оправдала себя в их глазах. Она отчаянно хотела оправдаться в собственных глазах, чувствовала себя очень виноватой из-за внебрачного ребенка. Из-за этого Лу никогда не говорила им о своей личной жизни, о мужчинах. Я не знала, что у тебя есть приятели, — сказала Джоан, а она рассердилась на эти невинные слова, потому что ощутила себя работающей машиной, у которой нет нежности, нет потребности в любви, которой управляет одно честолюбие. Конечно, на деле это не так, но такой должна выглядеть в глазах родителей, чтобы оправдать свое существование и искупить прошлые ошибки. Возможно, не понимая этого, Лу долгие годы убеждала себя, что не заслуживает любви, иначе (и Симона это отметила) почему она всегда связывается с женатыми мужчинами, которые не собираются бросать своих жен?

Джоан так поразила группа «Ракеты», что она хотела остаться на другой сеанс.

— Не сегодня, — сказала ей Лу.

— Интересно, как они могут танцевать, когда у них месячные? — заинтересовалась Симона. — Это же больно.

Снег тихо падал на праздничные толпы на Седьмой авеню, когда они шли в «Русский чайный дом», любимый ресторан Симоны. Они заняли круглую кабинку и заказали чай с пирожными.

— Жаль, что с нами нет Чу-Чу, — сказала Симона. — Это и его любимый ресторан. Козероги так чувствительны к социальному статусу.

— Кто такой Козерог? — спросила Джоан.

Симона уже раскрыла рот, чтобы ответить, как Лу прервала ее:

— Извини, мне надо позвонить в редакцию.

Когда она вернулась в кабинку, Симона заканчивала свой рассказ о звездах завороженной Джоан. Лу сказала, что девочке придется сегодня ехать в Филадельфию одной.

— Но ведь ночью Рождество. — На лице у Джоан отразилось горькое разочарование. — Почему ты должна работать?

— Это газета, дорогая, а один из репортеров заболел гриппом. Я должна быть на благотворительном бале вместо него.

— Они работорговцы, — заявила Симона, помахав рукой мужчине средних лет с маленькой бородкой.

— Кто это? — рассеянно спросила Лу.

— Один из постоянных посетителей. Прошлой зимой я встретила его в баре.

— Это нечестно, — надула губки Джоан. — Сейчас же Рождество.

— Я тогда думала, что у него больные легкие, но оказалось, что он играет на виолончели и влюблен в танцовщицу из балета Джоффри. Мы вместе провели интересный вечер. — Симона со значением посмотрела на Лу. — Ты меня понимаешь.

Лу допила чай и почувствовала усталость. Было только начало четвертого, но ей хотелось как можно быстрее посадить Джоан в поезд, вернуться домой и лечь спать. Возникло легкое чувство паники. Она молилась, чтобы удалось поймать такси.

— Балерины принимают такие сложные позы, что они не под силу нормальному человеку, — говорила Симона, пока Лу подзывала официанта, чтобы расплатиться. Джоан мрачно смотрела на недоеденное пирожное.

Когда Лу проводила дочь на вокзал и посадила ее в поезд, сердце у нее колотилось как бешеное. Чувство паники не только не исчезло, но еще больше усилилось. Мысли метались по кругу: Дэвид, Питер, а теперь и Джоан. Мертв, потерян, уехала. За год она растеряла всех их и никогда раньше не чувствовала себя такой одинокой. Царившее вокруг грубое веселье только подчеркивало ее одиночество, и она хотела, чтобы ей на самом деле нужно было писать о благотворительном бале, что-то делать, чтобы паника рассеялась. Она ни за что не сможет поехать домой и поспать в таком состоянии, но что остается делать? Куда пойти? Редактор детской одежды приглашала ее на вечеринку, но тогда Лу думала, что поедет в Филадельфию, и отказалась от приглашения. Она могла позвонить ей и сказать, что планы у нее изменились. Но сейчас ей меньше всего хотелось оказаться среди веселящихся людей. Ее передернуло. Ей нужна пара успокоительных таблеток, стакан теплого молока и крепкий сон. И тут она подумала о Роберте Фингерхуде.

— Да, у меня есть таблетки, — сказал он, когда Лу дозвонилась ему. — Заходи. Ты знаешь, где я живу.

— Я скоро буду. Спасибо.

Лу с чувством огромного облегчения села в такси и назвала адрес. Затем откинула голову на холодное кожаное сиденье и смотрела, как снег лениво покрывает землю. На следующий уик-энд она все-таки поедет кататься на лыжах.