— Счастливого Рождества. — И Джоан застенчиво вручила пакет Лу. — Надеюсь, тебе понравится. Я не знала, что тебе подарить. У тебя такой тонкий вкус.

Церемонно расцеловались. Последний раз они виделись несколько месяцев тому назад, поэтому им потребовалось некоторое время, чтобы восстановить сестринские взаимоотношения. После рождения Джоан Лу видела ее четыре или пять раз в году и всегда только в Филадельфии. Это был первый визит Джоан в Нью-Йорк, и ее поразили толпы на Седьмой авеню.

— Обычно здесь не так людно, — пояснила Лу. — Перед праздниками начинается настоящий сумасшедший дом. Надеюсь, хоть такси поймаем.

Джоан была потрясена квартирой Лу, особенно прозрачными софой и креслом. Мистер Безумец обнюхал туфли Джоан, потерся о ее ноги и ретировался в свою плетеную корзину в углу.

— А, у тебя сад! — глянула Джоан на клочок голой земли и уселась на софу. — Смешно. Никогда такого не видела. А если я ткну в нее иголкой?

— Я тебя убью.

— Нет, понимаешь, она так выглядит, будто рассыплется в любой момент.

— Не надо пробовать, ладно?

— Ладно, — добродушно ответила Джоан. — Не хочешь взглянуть на мой подарок?

— Сейчас.

Джоан с трепетом смотрела, как Лу разворачивает бумагу и достает овальную сумочку летних оранжевокрасных цветов.

— Называется «кукабурра», — сказала Джоан. — Нравится? Смешно дарить вещи не по сезону, да?

— Ну, теперь и у меня есть такая. Спасибо, любимая. Очень красивая. Это мои цвета.

Она размышляла: это Джоан сама выбрала сумочку или ей помогла мать? Подбирая рождественский подарок для Джоан, Лу посоветовалась с редактором детской одежды «Тряпья», которая предложила что-нибудь типа пижамы, красивой шкатулки с набором кремов и шампуней.

— В одиннадцать они сейчас выглядят на пятнадцать, — сказала редактор.

Лу приняла ее предложение и теперь с удовлетворением смотрела на радостное лицо Джоан, когда та раскрыла свои подарки.

— Очень изысканная пижама, правда? — спросила она у Лу, прикладывая одежду к себе.

— Очень.

— О, шампунь для ванны! Потрясно. Я обожаю шампуни.

— Я так и думала, — улыбнулась Лу.

— А что ты купила народу?

— Это секрет.

— А я знаю, что они тебе купили.

— Не говори, я хочу, чтобы это был сюрприз.

Народом они называли родителей Лу, это была их личная шутка, и им нравилось употреблять ее как можно чаще, потому что создавалось ощущение большей близости, чем это было на самом деле.

— Ну, повидаешься с народом через пару дней, — сказала Джоан, — так что ожидание не убьет тебя.

— Я потерплю.

Все магазины на Пятьдесят седьмой улице были празднично украшены. Лу увидела свое отражение в витрине отеля «Букингем» и поразилась выражению своего лица. Вечером будет сочельник, и она собиралась вернуться с Джоан в Филадельфию сегодня днем, но разговор с Фингерхудом изменил ее планы. Она отправит Джоан одну, а родителей навестит на следующей неделе или чуть позже. Сейчас Лу была слишком расстроена, чтобы обсуждать с ними то, что узнала сегодня утром. Ей самой нужно переварить все это. Самое главное, как можно быстрее расстаться с Джоан. То, что она отправит ее одну, было не очень существенным шагом, но для нее он означал начало новых взаимоотношений с дочерью. Сестрой, поправилась Лу.

Она остановилась перед маленьким невзрачным зданием посреди квартала и поискала фамилию «Ласситье» у дверного звонка. Лу никогда не была у Симоны, но утром она на такси отослала Джоан к ней и сказала, что заберет ее после встречи. Доктор Гарри Хокер уволил Симону на прошлой неделе за некомпетентность (неосмотрительно наступила на мозоль старой леди). Поэтому она решила сходить с Джоан и Лу на фильм в Радио Сити Мюзик Холл.

Мужчина, стоявший в дверях дешевого мехового магазинчика, сказал:

— Похоже, пойдет снег, да?

— Точно.

— Вы подруга француженки?

— Верно. — Лу ждала ответа Симоны по домофону.

— Она славная малышка. — Он повертел пальцем у виска. — Но крыша meshugah.

Лу всегда удивлялась, как все люди в Нью-Йорке автоматически усваивают еврейские слова. Ей надо было бы держать в руках какую-нибудь шовинистическую газету, чтобы потрясти меховщика.

— Боже мой. — Симона стояла в дверях квартиры, когда Лу взбиралась по шаткой лестнице. У ее ног скулил и махал хвостом маленький пудель. — А я только что разогрела роскошный готовый обед для Джоан. Жареный цыпленок, а на десерт яблоко и персик.

Девушки обменялись поцелуями.

— Не надо было беспокоиться, — сказала растроганная Лу. — Мы могли бы где-нибудь пообедать.

Когда Лу вошла, Джоан доедала десерт.

— Никогда не ела готового обеда, — радостно сказала девочка. — Вкусно. Не похоже на настоящую еду.

— Потому я их тоже люблю. — Симона села на табуретку, покрытую выцветшим ковриком для автомобильного сиденья, и подвинула Лу другую. — Как можно есть настоящую еду? Это отвратительно.

На Симоне были тонкая блузка, мужской полосатый галстук и оранжевые вельветовые брюки. Лу показалось, что она вся сияет. Симона тут же выпалила:

— Стив сделал мне предложение! Разве не потрясающе!

— Ты приняла его?

— Конечно. Ведь должна же я когда-нибудь выйти замуж, хотя бы для расширения опыта. Я рассказала Аните, и она готова выброситься из самолета. Ты знаешь, что у них с Робертом все кончено?

— Правда?

(В этот самый момент Анита задумчиво созерцала страницу «Лайфа» с рекламой лифчика. Надпись гласила: «Что не сделала природа, сделают Уорнеры!»)

— Роберт, — продолжала Симона, — сказал мне, что терпеть больше не может ее «Норформса», вшивых упражнений для груди и заваленной пергидролью ванной. Но в его случае все объясняется иначе. Рано или поздно ему надоедает любая девушка. Иногда я не понимаю, кого он ищет.

— Совершенство, как и все.

— Мне он сказал, что я легкомысленная и безответственная. А Беверли, что она много пьет и ее дети невыносимы. Теперь он прицепился к гигиене Аниты. Хотела бы я знать, что он сказал бы Джекки Кеннеди.

— Наверное, что у нее большие ноги и что она заядлая курильщица.

— Я не видела фото, на которых она курит.

— Наверное, и не увидишь. Американской прессе велели беречь ее общественный имидж.

Симона раскачивалась на скрипучей табуретке.

— А мне жаль Аниту. Она так отчаянно хотела выйти замуж, а я нет. И вот мне сделали предложение, а ей нет. Противно философствовать, но скажи, есть ли на свете справедливость?

— Надеюсь, нет. — Лу подумала о Дэвиде Сверне. — Иначе у меня была бы масса неприятностей.

— Анита опустила руки, — добавила Симона. — Она сказала, что просит авиакомпанию перевести ее обратно в Чикаго.

— А разве она жила в Чикаго?

— Летала там, пока ее не перевели в Нью-Йорк.

— Не знаю, зачем она это сделала.

— Анита думала, что найдет в Нью-Йорке любовь и счастье. Можешь себе представить такую наивность?

— Ты же нашла любовь и счастье.

— Я нашла Стива Омаху, — рассмеялась Симона. — Это разные вещи.

Лу не могла не рассмеяться тоже. Симона была предельно честна, настолько, что не щадила и себя, и это не могло не восхищать.

— Анита только на год старше меня, — сказала Симона, — но она до сих пор живет в мире фантазий. Верит, что появится человек, который исполнит все ее желания и предложит уйти с ним в уютный домашний мир.

— Но так бывает.

— Не с такими, как Анита, и не в Нью-Йорке. Что значит хорошенькое личико в этом городе? Ни хрена. У девушки здесь должно быть нечто иное. Талант, деньги, положение, экзотичность, что угодно, но должно быть. Я вот француженка, у меня акцент и все такое. Это и заинтриговало Стива. Кроме того, у Аниты невероятная способность связываться с мужчинами, которые, точно, ее отвергнут. Возьми Джека и Роберта. У нее не было ни шанса ни с одним из них. Их обоих не интересует дом. Джек слишком боится еще одного брака, а если бы он спятил и женился, то можно поспорить, что на богатой вдове. А Роберт может забавляться вечно. Он знает ситуацию в Нью-Йорке. Все эти отчаявшиеся незамужние девушки готовы запрыгнуть в любую постель ради перспективы предстать перед алтарем. Мужчинам здесь раздолье.