сторонам.

— Да, — встрепенулся Гоша, — второй акт нашей постановки — посещение рыбацкого стана и уха. Ну и,

конечно, байки у костра. Куда без них?

И невольно встретил взгляд Данки. Оба немного смутились. Наверное, они боялись довериться этому

мимолетному чувству единения, которое всколыхнула в них глубина моря. Он по жизни был один не потому, что не

хотел! Попросту последние годы никого близко к себе не подпускал. Так камни выпали. И она была со многими, но

не оставалась ни с кем надолго. И тоже кого-то ждала, надеялась. Так показывали ее звезды.

Они со страхом чувствовали все возраставшую симпатию друг к другу. зная наперед взрослую истину, что все

это закончится, как обычно. Ведь чудес не бывает… Но в глубине души, сквозь дожди житейских разочарований,

как дети, верили в радужные рассветы. Надеялись, а вдруг на этот раз все случится по другому. Будет, как в сказке

про прекрасного принца и пробудившуюся принцессу. Господи, почему нет? Так пусть это произойдет хотя бы один

раз в жизни!

* * *

На Атлеше, древнем прибежище пиратов и рыбаков, их уже ждали. Атлеш величественно возвышался диким

утесом, отвесно обрывавшимся в море. И гнездившиеся в каменной сорокаметровой круче чайки пели здесь свои

надрывные предвечерние песни.

Удивительно быстро с этими погружениями пролетел день. Спокойный серый сумрак наступал с моря, сменяя

алый горизонт безумного заката. Голод судорожно сжал внутренний мир. Тот перестал мудрствовать и завопил о

пище. И костер внизу с душистой ухой в бурлящемкотле был как раз вовремя.

Как по мановению волшебной палочки на струганном деревянном столе появились закуски и бутылка

запотевшей водки. Все проводили первую рюмку, закусив неимоверно вкусной прессованной икрой кефали с

хлебом. А с ними лук и помидоры, и поверх — крупной солью. Неизменные рыбацкие угощенья утолили первый

голод в ожидании главного блюда –царской ушицы.

— Эта икрица, кефалиная, — начал первую баечку костровой, старый матрос рыбачьего стана, — она того…

дуже ценилась в древности. Эти, как их… О, византийцы, так те ценили ее выше черной. Ну и мы ее под водочку

полюбляем. А можно и с пивом! Эх! Это Константиныч, его благодарите, — он кивнул на Гошу, — он у нас всегда

дорогой гость. Ну и его друзья — наши друзья. Потому вам такое редкое угощение. Клюзив, як кажуть у кини, — на

какой-то смеси языков закончил он.

— Сразу не представил — думал, что вы его уже знаете. Его знают все. Вот, знакомьтесь, это вездесущий

Рачибо. Местный дух, моряк, старый пират и баечник. Как кот-баюн… и старуха Изергиль в одном лице.

— Нет, Рачибо больше на краба схожий, — улыбнулся молодой моряк. — Атлешский краб-баюн Рачибо.

Все повернулись к догоравшему костру. Дана мягко пригрелась под крылом у Гоши. И теплом своим

растапливала его гордое и неприступное эго.

— Эк, — крякнул Рачибо, — такий я потому, что предки мои из этих мест. Помесь степняков и мореходов.

Вообще древние это места, — начал он. — Это сколько рокив? Двадцать, а може, и тридцать тому. Заходили до нас

на рыбачий стан ахренологи. Чи археологи. Кумедные хлопцы. Так они за чарочкой да под таку саму ушицу сказки

сказывали. Я цю ихню баечку наизусть знаю. Слухайте.

Пришли якось издалека люди. Чи марийцы, чи арийцы. Огнепоклонцы були ти перши люди. Хоч и

трудолюбны. Нарыли землянок у степу, шатров походных соорудили, привели конячок да верблюдов, баранов та

коз всяких. Только до моря подходить еще близко боялись — больно страшным оно им казалось после

неподвижных степных просторов. Вроде как враждебная стихия.

Говорил Рачибо, складно выговаривая умные слова. Когда-то услышав, их крепко держала его память.

Казалось, он сам менял облик, преображаясь в того археолога, заморочившего ему голову когда-то своими

застольными, за рюмкой, рассказами.

— Прошло время, и сильные стали поджимать до самой кромки земли, к морю, слабых. А травы — ну вы ж

сами видели — никакие. Скудные и соленые. Да кручи — опасные и обрывистые. В общем, не дюже.

И была у этих кочевников-степняков дивчина прекрасная. Чародейка и жрица, хранительница священного

огня. И звали ее Атлеш, что значило на их древнем языке «огненная». Може, руденька була. Таки и доси в наших

местах девчата. Первая из своего народа испробовала она в эту теплую морскую купель — Чашу. Почувствовала

здесь, в природных разломах, присутствие великого духа. Только, казали те археологи, уровень моря тогда был

набагато меньший, чем сейчас. Так что в той купели воды було, може, трохи бильше, чем мне о… — показал он

рукой под пояс глубину. — Ну вам, девчатам, буде по эти...

— Нет, дед, ты точно озабоченный! — почему-то смутилась Лариска.

— Слухай, то ли будет! Понравилось ей отдыхать в прозрачной воде нашей каменной чаши. Нежилась она как

рыбка золотая, только без чешуи. И дневала в той купели и ночевала. Здесь и подкараулил ее хозяин здешних мест.

Дэв Тархан. Дэвы эти когда были? В совсем стародавние времена. Так и он был тогда великаном, устроил туннели,

гроты и пещеры. Вымастил для себя в рифе купель. Баньку. Это когда молодой был. Може что планировал себе, як

кажуть. Сильные и хитрые были те одароблы. Злые и одинокие. Моя хата с краю. А обвал устроить или шторм

закрутить — на раз. Отаки. Но проиграли ци великаны свою главную битву богам, а може, архангелам. Тела их

низвергли в тартарары, глубоко под землю. Та деяки под видом ветра повернулись. Одна суть бестелесая. Потому,

кажуть, с тех пор существовали они на грани миров. Мощные бестелесые духи-демоны. Повелители ветров, снов и

туманов.

И каково же было удивление того страшного духа-демона, когда увидел он в своей купели Атлеш. Такую юную,

с прекрасным крепким телом. Хотел он сначала поднять огромную волну с моря, через край купели, чтобы

размозжить о камни незваную пришелицу. Но не смог устоять Дэв к красоте девушки. Полюбил ее крепкой и

нелюдской любовью. И ласкал ее, сонную, обволакивая теплым туманом. И проникал дуновением мягкого ветра во

все ее девичьи тайны. Принимал в ее снах прекрасные образы. А она стонала в видениях, представляя себя в

объятиях морехода. Вот так!

Уже собрались кочевники обратно в Великую степь, по Большому пути. А Атлешка осталась, не в силах

бросить свои наваждения.

Надеялся Дэв, что будет Атлеш принадлежать только ему. И никогда ее никто не увидит. Крепко охранял он эти

места. Много раз, увидев мореходов, незваных пришельцев, призывал суровые ветры и разбивал их лодки о камни.

А души их ловил и хранил там же, где и ветры — в шкуряном мешке. Мучались вместе там они, бились о стенки и

просились на волю.

Она же нежилась в чаше, приходя каждый раз на это место, не зная, что Дэв завладел ею. И обладал в ее

полусне, представляясь образами погибших мореходов. Много сил уходило у него на это. И утомленный Дэв

отдыхал в прохладных темных скальных гротах. А Атлеш, напуганная неимоверными снами, собирала обломки

лодок и зажигала очищающий огонь. Молила своих богов прервать это сладостное безумие. И вняли боги молитвам

девушки.

Как-то под вечер Дэв наслаждался сладостным эфиром после любовных утех. Вместе с ним ветер спал и