волна дремала. Пользуясь штилем, зашли в Атлешскую бухту мореходы.
Тогда ще люди только начали осваивать море. Блуждали по нему на хрупких утлых суденцах. Може, лучших
мест для жизни шукали. Или вообще тикали от кого — теперь уж не разберешь. Добрые были моряки — ни бури, ни
штормы не могли сбить их с пути. Даже Повелитель моря, морской Батя , проникся уважением к их безрассудной
смелости. - Рачибо остановился, важно окинув слушателей взглядом , и снова продолжил на смешанном своем
языке:- Той наварх-предводитель представ до ней, заслонив солнце. И тики побачила морехода дивчина , — сразу
впознала героя снов своих. А он, оценив молодую красавицу, сам набросился на нее с утроенной страстью. Мы,
моряки, все так!- дед прикрякнул , встрепенулся,— Ну в общем, так в жизни бувае, спочатку трохи побились. А
потом сдружились они с ней, Слюбились, и миловались в чаше. И так зажигали с той Атлешкой — аж ховайся.
Да только побачил то Дэв. И возненавидел их. Порешил он погубить мореходов. Однажды под вечер подкинул
им свой шкуряной мешок. Ну такой, мешок,чувал-не чувал , бурдюк — не бурдюк! И зашептал разными голосами
Дэв, проникнув в сознание моряков предвечерним ветром: «Откройте, откройте мешок, не пожалеете».
Дождались-дочекались моряки, когда уснул на корабле их утомленный утехами предводитель. И вскрыли
бурдюк наспех. Но так неумело, что разлетелись из него вокруг с диким свистом и стоном души погибших
мореходов, а злые ветры наполнили паруса и понесли их судно прочь, в открытое море. Не знаю, что было с ними,
но до сих пор потомки их скитаются по свету. С тех давних пор и у нас в скалах и лагунах поселились эти ветры.
Много их — от легкого бриза и до штормового шквала. — Он снова окинул взглядом аудиторию, заинтригованную
его рассказом, и продолжил: — И что же та Атлешка? Долго рыдала она на самом краю обрыва, взывая к
удаляющемуся суденышку, протягивала вдаль руки. Молила вернуться обратно любимого. Но все дальше уносили
ветры мореходов. Распалила тогда та Атлешка на утесе самом высоком кострище. И стала заклинать в этом месте
путеводный огонь, изо дня в день, из ночи в ночь. А Дэв напьется ветра из своего мешка и дует потом что есть
мочи, старается потушить огонь. Но только сильнее его раздувает.
И повелось с тех пор в наших местах палить огонь на самой высокой скале. Чтобы видели его далеко в море и
возвращались домой, спешили на его яркий отблеск мореходы.
А как померла Атлешка, то и поховали ее в каменной могиле, как прародительницу огненного культа. И ее
именем наш утес назвали — Атлеш.
Отсюда моряки пошли в наших краях. Ну, и пираты. Вот от них, смеси степняков и мореходов, кажуть, и пошла
наша порода. Мы доси такие. Он в прошлом годе лесовоз ветром на Джангуле выкинуло, прямо на скалы. Так за
неделю с него бревна растаскали. Не смотря, что обрыв метров пятьдесят, шторм — не шторм, буря— не буря! И те
тоже, жгли костры, зазывая к себе мореходов. Если в течение попал, и ветер прижимной — то знай, на скалы
выбросит. А потом грабили их, а корабли сжигали в большом атлешском гроте. И сейчас сохранились на верхнем
своде грота следы от тех огромных костров. Бачили?
Много всякого видели наши места. Кажуть, яки тильки народы их не заселяли. И каждый приносил с собой
свои верування, сказки и легенды. Своих богов и духов. Потим народы счезали, може, вымирали, а може, мешались
с другими, а демоны и духи залышались. Оттуда взялись наши демоны огня и ветра. Еще духи подводных гротов,
пещер и колодцев. У нас потому залышылись, что в других местах их вытеснила эта… цивилизация. Люди
понастроили города, заковали в бетон берега, распахали всю землю, даже речки пустили по трубам. А тут у нас
захолустье, ученые кажут, чи не едине у Европе. Самэ глибоке захолустя. От.
— А что, и сейчас эти духи и демоны живут здесь? — испуганно спросила старика Данка, еще сильнее
прижавшись к сильному и теплому Гоше.
— А то как же! От, побачьте, как живой ветер поднимает пламя. Бьется с ним, победить хочет. Но только
сильнее его раздувает.
И действительно, вечерний бриз с моря, будто следуя его рассказу, начал задувать порывами. Вихри рвали
пламя костра, обдавая всех вокруг жемчужными искрами. Все сидели, зачарованные пламенем. Казалось, сам
огонь, повинуясь тайному заклинанию, нашептывал сказочные истории. И то, что исходило это из искривленных
временем уст Рачибо, словно бы не имело никакого значения.
— Иной ветер здесь так задувает, что ховайся, — тот, который скалы волнами ломает и корабли кидает на
камни. Другой же, наоборот, игрив до безобразия.
— Точно дед говорит, — откликнулся один дайвер. — Этим летом схватил ветер надувной матрас с какой-то
толстой образиной, отдыхающей, и занес, играючись, далеко в море. Погранцам потом пришлось задерживать
нарушительницу катером. У нейтральных вод. Или на песчаном пляже, в поселке, часто бывает: выберет этот ветер
красивую купальщицу, улучит момент, когда выходит она из моря — да и набежит, наподдаст волной сзади. Да так
кинет, что купальника — как не бывало. И бежит в волнах на берег она в чем мать родила, прикрываясь и
повизгивая от мнимого стыда. Ни дать ни взять прекрасная наяда.
— Во-во, — вставился Рачибо. — А вин ее сзаду подталкует волной. Безцеремонно пхнэ в упругую круглу
попку, прости грешного…
— Ну это ты, дед, уже про стриптиз сказывать пошел, — зашевелилась Лариска, — Вот тоже, старый
проказник! Лишь бы только сам показа не устроил.
— Я то шо? Так, где что чув — под себя переложив. Вот ваш Константиныч — он такое сочиняет! Песни. И как
поет — аж слезу вышибает. Про цих… водолазов,.. — он указал своей рукой-клешней в сторону Гоши.
— Да ну тебя, старый! Так, песня, не песня. Зарисовочка под гитару. Из жизни дайверов, — заулыбался Гоша.
— Нет, просим, просим! — все, и гости, и рыбаки, наперебой принялись уговаривать его.
И Данка с надеждой глядела на него во все свои ясные глаза:
— Гошик, Трепа, ну пожалуйста! Ну спойте!
— Дайвинг-блюз. Давай! — запросили дайверы с лагеря.
— Ладно. Все равно уговорите. Давайте гитару.
Шустрый морячок быстро принес из служебки рыбачьей бригады гитару. Все затихли. А Гоша, быстро
отстроив инструмент, объявил:
— Дайвинг-блюз. - И заиграл на гитаре в блюзовом стиле. Его сильный, немного хриплый баритон разрывал
тишину мелодичным надрывом:
— Я и мой старый акваланг,
участник в глубине забав,
идем мы вместе на погруженье!
Забыв про мира суету,
я погружаюсь в глубину,
влечет меня пучины наважденье…
И царь морской, владыка вод,
он будто за душу берет…
Он пел вдохновенно- надрывно блюз, грустную песню о жажде жизни и роковых приключений, подыгрывая
себе на гитаре И при свете костра казался Данке тем смелым мореходом, которого, может быть, именно здесь
полюбила одинокая красавица Атлеш вопреки козням злых демонов.
И снова его голос зазвучал в ночи;
— И царь морской, владыка вод,
несет меня в водоворот,
уносит вниз, в свои владенья.
Он обещает в тишине,
в безмолвной синей глубине,
