М
ы расстались несколько неловко, Северин и я. Скачок был со
в
ершен более точно, чем рассчитывалось, и даже с неограниченным
р
асходом топлива на то, чтобы достичь планеты максимально быст
р
о, у нас его еще очень много осталось. Так что мы просто сброси
л
и топливо перед посадкой. Ты можешь вообразить? Тысячи литров
в
прыснули в космос, вместе с отходами нашей жизнедеятельности,
г
рязными салфетками, пустыми контейнерами из-под еды. Я не мог
н
е сказать: «Определенно, можно было что-то придумать». Северин
о
биделся (я думаю, он защищал Тушку, который технически ответ
с
твен за это решение, – у них странные отношения от любви до не
н
ависти). Так или иначе, Северин спросил меня – не думаю ли я, что
в
озможно посадить корабль с таким количеством топлива «в задни
ц
е». Он сказал, это все равно что сбросить бутылку молока с небоскре
б
а и надеяться, что она приземлится в целости и сохранности. Я отве
т
ил, что если наука додумалась до Скачка, она определенно могла бы
с
ообразить, как решить проблему отходов. Северин уцепился за сло
в
о «наука». Наука, сказал он, не есть нечто таинственное, не какая-то
и
сполинская сила, это просто название для тех блестящих идей, кото
р
ые приходят в голову некоторым парням, когда они лежат ночью в
п
остели, и если проблема с топливом так уж меня беспокоит, то никто
н
е мешает мне найти ее решение и сообщить о том СШИК. Сказано
б
ыло вежливо, но агрессия явно чувствовалась. Ты же знаешь, что
е
сли мужчине вожжа под хвост попадет…
Н
е могу поверить, что пишу о том, как повздорил с инженером!
В
олею Господней меня послали в иной мир, первого христианского
м
иссионера, а я склочничаю о своем попутчике!
М
оя дорогая Беатрис, пожалуйста, расцени это «Первое посла
н
ие» как прелюдию к грядущему испытанию, как первую борозду,
п
роложенную на пашне, прежде чем заронить в нее что-нибудь пре
к
расное. Частично поэтому я решил перенести каракули, накорябанн
ые карандашом на корабле, в это сообщение для Луча как есть.
Е
сли я изменю хоть одно предложение, тогда возникнет искушение
п
оменять все. Если я разрешу себе опустить хоть одну глупую деталь,
к
ончится тем, что я все вычеркну. Лучше ты получишь этот бессвяз
н
ый и невразумительный лепет, чем ничего.
Я
иду спать. Уже ночь. Ночь тут будет три дня, если ты понимаешь,
о
чем я. Неба я еще не видел; вернее, видел на миг через прозрач
н
ый потолок зала прибытия, когда меня вели на квартиру. Очень за
б
отливый координатор СШИК, забыл имя, болтал со мною и пытал
с
я поднести багаж, а я еле плелся. Окна в моей квартире огромные,
н
о закрыты жалюзи, вероятно управляемые электроникой, и я слиш
к
ом устал и дезориентирован, чтобы догадаться, как это работает.
М
не надо немного поспать, прежде я начну нажимать кнопки. Ис
к
лючая, конечно, кнопку, которую я сейчас нажму, чтобы отправить
э
то письмо. Превратившись в лучики света, оно помчится сквозь
к
осмос, отскакивая от спутников, чтобы добраться до женщины, ко
т
орую я люблю. Но как могут эти слова, переведенные в двоичный
к
од, лететь так невозможно далеко? Я не поверю в это, пока не полу
ч
у ответ от тебя. И если ты можешь совершить такое чудо, остальные
п
оследуют, я уверен.
С
любовью,
Он спал и проснулся от шума дождя.
Он долго лежал в темноте, слишком ослабевший, чтобы перевернуться с боку на бок, и прислушивался. Дождь шумел не так, как дома. Его сила убывала и прибывала в стремительном циклическом ритме, три секунды, самое большое, между порывами.
Он синхронизировал колебания со своим дыханием, вдыхая, когда дождь чуть затихал, выдыхая, когда усиливался. Что заставляло дождь вести себя подобным образом? Естественно ли это или связано с конструкцией здания – воздушные перегородки, вытяжки, неисправная дверь, то открывающаяся, то закрывающаяся? Или что-нибудь столь же земное, как окно его дома, хлопающее на ветру. Он не видел ничего дальше полосок жалюзи.
