– Теперь вам придется меня вести, – сказал он. – Я ослеп!

Я повел его. Мы поднялись по лестнице. Но после того, как он уже скрылся за дверью своей комнаты, я еще долго стоял, опершись на перила, в лихорадочном волнении. Я старался найти какой-нибудь предлог, чтобы подняться во второй этаж и хотя бы на минутку еще раз увидеть мадемуазель Грив. Сердце мое так сильно билось, что я слышал его удары. Я радовался звуку раздавшихся наверху голосов, как влюбленный мальчишка…

Вдруг мне пришло в голову, что на меня сквозь толщу стен, может быть, смотрит необычайный слепой; я медленно стал спускаться по лестнице, размышляя над чудом, которое он мне открыл.

Смею вас уверить, что я впервые задался целью написать рассказ. Но тем не менее, когда я перечитал все предыдущее, я испытал искреннее огорчение от сознания, как плохо мне удалось выполнить свою задачу. Я стремился к тому, чтобы дать короткое, простое и фотографически точное изложение происшедших событий. Но, против моей воли, я останавливался на описании зародившейся в моем сердце любви или же предавался восторженным размышлениям над чудом открытия шестого чувства. Собственно говоря, я должен был бы высказывать свое мнение и давать известное освещение фактам лишь постольку, поскольку это необходимо для ясности рассказа. И здесь совсем не место говорить о токах Фуко, о самоиндукции, и гистерезисе. Ведь в моей памяти и без того прекрасно сохранились все те технические подробности, в которые посвятил меня Жан Лебри, благодаря своим глазам-электроскопам. Отныне я приложу все усилия к тому, чтобы идти к цели более прямым путем.

Прошло несколько недель с того дня, как Жан Лебри открыл мне свою тайну. В моей душе они оставили воспоминание об исключительно богатом переживаниями времени. Любовь, дружба, преданность больному, научная любознательность – вот те причины и поводы, которые побуждали меня принимать близкое участие в жизни моих соседей. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что через несколько дней мы стали почти неразлучны. Но я отчетливо припоминаю, что мне стоило громадных усилий заставить себя уделять одинаковое внимание всем и скрывать под видом обычной любезности все возраставшую в моей душе страсть.

Мадам Фонтан и мадемуазель Лебри очень привязались друг к другу и почти не расставались. Фанни, пользовавшаяся полной свободой, была вечно охвачена жаждой деятельности, постоянно искала случая помочь ближнему и, вместе с тем, всегда была готова наслаждаться жизнью и делила свое время между слепым, спортом и маленькими вечеринками, пикниками и т. п., которые мы сообща устраивали.

Все двери были широко открыты перед ее очарованием; все восторгались ее жизнерадостностью и соболезновали ей в постигшем ее несчастии. Со всех сторон сыпались приглашения. Она не колеблясь и с удовольствием пользовалась ими.

Следует сказать, что в течение лета наш скромный Бельвю становится очень модным местом благодаря тому, что в его окрестностях расположено много поместий и больших дач. По воскресеньям, после мессы, здесь можно встретить множество светских элегантных людей, и по окончании обедни от церкви всегда тянется длинная вереница автомобилей. Сам я люблю заниматься спортом и далеко не склонен презирать радости современной жизни. Я всегда с удовольствием посещаю это великосветское общество, где занимаю скромное место добросовестного и опытного врача, который, при всем том, недурно играет и в бридж и умеет сразиться в теннис.

Мадемуазель Грив произвела настоящую сенсацию. Ее приглашали всюду.

Я об этом не жалел. В большинстве случаев мадам Фонтан, во время отсутствия своей племянницы, оставалась дома. Таким образом, Фанни Грив и я постоянно одни, без третьего лица, бывали в обществе. Результатом этого явилась некоторая близость, доставлявшая мне безграничную радость.

Что касается Жана Лебри, то нечего и говорить, что он как чумы боялся всякого случая, который заставил бы его побороть присущую ему застенчивость и дикость. Уже для одного того, чтобы приучить его к обществу очаровательной беженки, понадобилась вся сила ее непреодолимого обаяния. Однако вскоре, благодаря ее внимательной заботливости и ее постоянному стремлению поделиться своими впечатлениями, благодаря ее «товарищескому» отношению, которое было особенно ценно ввиду того, что исходило от такой исключительно одаренной и жизнерадостной девушки, он стал ценить ее услуги. Он полюбил голос своей лекторши, он привык к ее заботливому вниманию во время прогулок. Тем не менее, болезненный и нелюдимый, он всегда отклонял наши настойчивые просьбы принять вместе с нами участие в каком-нибудь маленьком празднестве.

Несмотря на всю силу охватившей меня любви, Жан Лебри занимал в моем сердце очень большое место Я лечил его с самой сердечной внимательностью, пользуясь всем своим опытом, всеми знаниями. А его благодарность проявлялась главным образом в том, что он охотно предоставлял мне возможность пользоваться им для всяких научных исследований.

Как явствует из моего научного отчета, я пользовался редкими способностями Жана Лебри и его исключительной наблюдательностью для нескольких целей.

При его посредстве я делал наблюдения над зрительными впечатлениями, которые возникают при разных электромагнитных явлениях. По своему образованию я никоим образом не могу считаться специалистом в электротехнике, но я приложил все старания к тому, чтобы восполнить этот пробел. Я выписал себе новейшие журналы, приобрел несколько аппаратов. Под предлогом того, что я желаю расширить свои знания, я добился разрешения властей осмотреть вместе с Жаном динамомашины и трансформаторы огромной электрической станции, которая превращала гидравлическую силу реки Соны в электрическую энергию. Таким образом Жану удалось восстановить в памяти почти все опыты, проделанные в свое время Прозопом.

Сотрудничество Жана Лебри было мне не менее ценно и в моей профессиональной области. Сидя в комнате, соседней с кабинетом, где я принимал пациентов, он свободно различал сквозь стену нервную систему больных, которых я считал желательным подвергнуть электроскопическому осмотру. Я должен сказать, что мне удалось излечить многих лиц именно благодаря указаниям, полученным таким образом от Жана Лебри.

Кроме того, я не считаю себя вправе умолчать о некоторых психофизиологических опытах, для которых я пользовался услугами этого замечательного ясновидца человеческой души. Но опыты эти дали нам малоудовлетворительные результаты ввиду крайней сложности и тонкости аппарата, механизм которого был совершенно неизвестен. Для того, чтобы они были более удачны, нам необходимо было иметь в распоряжении какой-то другой аппарат, который для электроскопов Жана Лебри играл бы такую же роль, какую играют для наших глаз увеличительные стекла, и который дал бы ему возможность легче разобраться в часто сменяющихся, едва уловимых явлениях.

К сожалению, мне приходилось ограничиваться лишь тем, что я пользовался его глазами-электроскопами для своих медицинских работ. Но я не имел никакой возможности хотя бы что-нибудь узнать о самом их строении и устройстве. В этом отношении Жан продолжал проявлять все то же упорство и неизменно восставал против всякой попытки исследовать его глаза. «Когда я умру, – отвечал он, – когда я умру, вы можете спокойно и не торопясь заняться их изучением».

Фраза эта производила на меня такое тяжелое впечатление, что я в конце концов перестал настаивать. Да, кроме того, эти искусственные глаза были мало доступны для медицинского осмотра. Правда, был один способ… Но о нем я буду говорить несколько позднее.

Я чувствовал себя бесконечно счастливым и был исполнен самых радостных надежд. Незаметно для себя я прожил в таком настроении несколько недель, богатых всевозможными впечатлениями, и по временам, со свойственным людям эгоизмом, забывал о том, что дни Жана Лебри уже сочтены. Забывал я об этом главным образом потому, что сам он в то время тоже наслаждался жизнью, и его исхудалое, изможденное лицо дышало таким безграничным счастьем, какого ни в силах было затмить ни сознание приближавшегося неизбежного конца, ни отсутствие настоящего зрения, ни даже мысль о том, что страшный и грозный для него Прозоп все еще где-то существует.