— Почему же? — возразил Комаров. — Здесь присутствуют товарищи со строительства, из совнархоза, им и карты в руки. Что касается товарища из милиции, то и у него наверняка есть интересные наблюдения.
Валя заметила, что Волобуев вопросительно смотрит на нее, видимо недоумевая, почему оказалась здесь эта девушка, которую Комаров назвал студенткой.
— Итак, разговор без повестки дня. Поговорим о движении ударников коммунистического труда на Энергострое, если нет возражений, — продолжал Комаров. — Начнем с вас, товарищ Пивоваров.
— Несколько необычное начало, — с иронией сказал Волобуев.
— Зачем идти проторенной дорожкой, Иннокентий Гаврилович? — добродушно отозвался Комаров. — Целиной шагать иногда и ближе, и интересней… Итак, товарищ Пивоваров…
Пивоваров поспешно вскочил.
— Нет, нет, сидите! — остановил его Комаров. — Разговор у нас неофициальный…
Пивоваров послушно опустился на стул.
— Извините… я не вполне понимаю, — нерешительно начал он. — Меня не предупредили… я не захватил с собой материалы…
— В них нет необходимости, — успокоил его Комаров. — Не будем утруждать вашу память, тем более что не дали вам возможности подготовиться. Коснемся, скажем, происшествий на Энергострое за последние месяц-два… Не возражаете?
Пивоваров бросил растерянный взгляд на Волобуева и сказал:
— Происшествий серьезного характера за последнее время не наблюдалось. Мелкое хулиганство, два или три случая хищения…
— А что вы считаете происшествием серьезного характера? — прервал Комаров.
— Ну… увечье, насилие над человеческой личностью.
— Насилие над человеческой личностью, — как бы про себя повторил Комаров. — Понимаю. По вине работников Энергостроя никто не пострадал?
— В общем, нет… — Пивоваров снова метнул взгляд на Волобуева, но тот слушал спокойно, даже безучастно. — Впрочем, да, — как бы решившись, оборвал себя Пивоваров. — Был случай наезда. Состоялся суд. Виновные понесли наказание.
— Послушайте, Борис Васильевич, — неожиданно вмешался Волобуев, — о чем тут говорить? Мне известна эта история. Двое наших парней — водитель и монтер — ехали на грузовике; монтер взял руль и сшиб велосипедиста…
— Я слышал, это были ударники коммунистического труда, — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Комаров.
— Они… — начал Пивоваров.
— Были, Борис Васильевич, были! — уже с оттенком раздражения прервал его Волобуев. — Главный виновник этой истории — монтер Харламов. Хулиган, склочник…
Валя сделала протестующее движение, но Комаров строгим взглядом остановил ее.
— Каким же образом, Иннокентий Гаврилович, — спросил Комаров, — хулиган и склочник мог стать членом бригады коммунистического труда?
— Борис Васильевич, — Волобуев решительно поднялся, — разрешите, как говорится, в порядке ведения… Мне не очень понятно, чем мы сейчас занимаемся. Как будто речь должна идти о моем докладе на бюро. Однако слово получил не я, а милицейский работник. Теперь мы начинаем топтаться вокруг истории с Харламовым. У меня сто тридцать пять бригад коммунистического труда! Они охватывают почти полторы тысячи рабочих. Это… громада! Сейчас наши люди готовятся достойно встретить великий праздник — Октябрьскую годовщину. Нам есть чем гордиться, есть что показать труженикам области… Зачем же вооружаться микроскопом и рассматривать частный, нетипичный случай… Нельзя так, право! — Волобуев оглядел присутствующих, как бы прося у них сочувствия, и сел на свое место.
— Вы очень к месту упомянули микроскоп, товарищ Волобуев, — медленно, будто раздумывая, начал Комаров. — Правда, вы произнесли это слово с осуждением. Напрасно. Микроскоп помогает людям проникнуть в суть многих явлений…
— Извините, я погорячился, — примирительно сказал Волобуев. — Разумеется, вы секретарь обкома и можете интересоваться любыми аспектами. Но поймите и мою обиду…
— Обижаться пока нечего, — заметил Комаров. — Кстати, на вашем месте я непременно заинтересовался бы Харламовым. Согласитесь, все-таки это странно: хулиган и склочник был членом бригады коммунистического труда!
— Но его же исключили! — воскликнул Волобуев. — Очистили бригаду! А сначала прикинулся передовиком, ввел в заблуждение товарищей. Впрочем, если вы хотите разобраться в судьбе этого преступника, то чего же проще! Перед вами сидит Воронин, он возглавляет бригаду, в которой работал Харламов. Спросите его!
— Что ж, спросим Воронина, — спокойно сказал Комаров. — Итак, Харламов вступил в вашу бригаду коммунистического труда…
— Нет, — будто отрубил Воронин.
— Как это «нет»? — переспросил Комаров. — Разве Харламов не вступил в вашу бригаду?
— Нет, — повторил Воронин. — Он нас… втянул.
— Втянул? — недоуменно переспросил Комаров.
— С него все и началось. Сначала мы были просто бригадой. Обыкновенной. А потом эта… кампания началась. За стопроцентный охват. Он в цехком пошел и принес эти… бланки. Обязательства. Давайте, говорит, заполним…
— Погоди, Воронин, — остановил его Комаров. — Все это не очень понятно. Получается, что вы эти обязательства брать не хотели, а он…
— Не так! — воскликнул Воронин. — Мы хотели. Бригада наша была хорошая, план ниже ста не давали. Решили, почему не заполнить? Почет будет, ну и все такое… Впрочем, я ведь вам уже все рассказал, Борис Васильевич, — бросил он с укоризной, — чего же снова…
— Верно, — кивнул Комаров, — но ведь я здесь теперь не один…
Воронин помолчал немного. На его худощавом лице еще резче обозначились скулы.
— Ладно, — он тряхнул головой, — начистоту — значит начистоту. Мы, когда бланки заполняли, думали, это так, для проформы. Как раньше жили, так и дальше будет. До сих пор без вымпела, теперь с вымпелом, вот и вся разница. Конечно, работать надо хорошо. Но мы и раньше неплохо вкалывали. А Володька на другой день говорит: «Мало»…
— Он потребовал увеличить план? — уточнил Комаров.
— Не в том дело! — покачал головой Воронин. — Ребятам показалось, что он в душу к ним залезть хочет… И мне тоже показалось, — добавил он негромко.
— Погодите! — Волобуев с размаху хлопнул ладонью по своей папке. — Теперь я уже просто ничего понять не могу! Что за околесицу ты несешь, Воронин?!
— Мы эти бланки вроде для проформы заполнили, — не обращая внимания на гнев своего начальника, продолжал Воронин, — а для него… Для него слово «коммунизм» как святое было. Он честный парень, Володька. Понимаете, честный!
— Кажется, понимаю, — жестко сказал Волобуев. Его лицо изменилось. Теперь на нем было просто невозможно представить себе веселую, заразительную улыбку. Глаза сузились. Нижняя губа брезгливо оттопырилась. — Кое-что понимаю, — продолжал он. — Но прежде всего скажу о другом. Не понимаю, где я нахожусь? Что тут происходит? Серьезные, авторитетные люди слушают какие-то сумбурные словоизлияния! Увидев здесь Воронина, я подумал, что он приглашен вместе со всеми остальными. Секретарь обкома вправе приглашать всех, кого считает нужным. Но теперь я начинаю догадываться. У вас, Борис Васильевич, видимо, состоялся с Ворониным предварительный… сговор? Простите, я оговорился, — разговор… Что это значит? — Он в замешательстве провел рукой по своим глянцевитым, гладко зачесанным назад волосам. — Теперь о Воронине. Интересно, до чего может дойти безответственность! Знаете ли вы, товарищи, что именно этот самый Воронин написал рапорт, где требовал, чтобы из его бригады убрали Харламова, как склочника и карьериста?! — Волобуев обвел присутствующих победоносным взглядом. — Знаете ли об этом вы, Борис Васильевич?
Комаров хотел что-то ответить, но Воронин его опередил. Схватившись руками за край стола, он перегнулся к Волобуеву и воскликнул:
— Да, да, писал! И только потом понял, что сподличал. Потом, когда она к нам пришла! — Воронин сделал движение рукой в сторону Вали. — Только тогда до нас дошло, что виноваты мы, кругом виноваты! Володька хотел, чтобы если ударник, то не только на работе — во всем! Чтобы о плохом в лицо говорить — не жаться, не трусить. Если в другой бригаде туго — на выручку идти. Если у кого жизнь не удалась, всем быть в ответе!..
