— Нашего Миколу Нагнибеду туда бы! — засмеялся Недведкин. — Отвел бы душу.

— Ну, если душа у него в брюхе, то отвел бы.

Оба посмеялись, представив себе товарища с деревянной ложкой в руке за царским столом. Вскоре вышли на просторную, мощенную булыжником Якорную площадь. Впрочем, все площади и улицы Кронштадта были мощены булыжником, ибо здешняя почва вспучивала и разрывала асфальт.

За площадью лежал глубокий и широкий овраг, поросший кустарником. Узкая, спускающаяся вдоль склона тропинка привела их на дно оврага, и они не спеша пошли дальше, огибая кусты, за которыми то здесь, то там виднелись сидевшие на траве матросы. Перед многими на расстеленных газетах была немудреная снедь — чаще всего колбаса и булки. Пили здесь не таясь — городовые в овраг заглядывать побаивались, а офицерам тем более делать тут было нечего.

Краухов и Недведкин дошли до условленного места встречи — большого покрытого мхом валуна, из-под него бил ручеек. Однако никого у валуна не было — видимо, друзья пришли рано. Оставалось ждать.

Встречи с ними добивался комендор Королев — матрос, служивший на «Императоре Павле I» второй год. Был он подвижен, неусидчив, резок в движениях, решителен в поступках. Вид, как говорил Сергей, «цыганистый». И действительно, было в лице Королева что-то цыганское — смуглая кожа, темные волосы, быстрые глаза. Очень редко товарищи видели на его худощавом лице улыбку, обычно был он хмур и неразговорчив.

С месяц назад — еще до того, как Сергея перевели из Гельсингфорса в Кронштадт, Королев однажды вечером, улучив минутку, когда они с Недведкиным оказались в носовой артиллерийской башне, сказал вдруг, что настоящим матросам — тем, кто ненавидит опостылевшие порядки, надо держаться друг друга. В тот вечер Недведкин промолчал, опасаясь возможной провокации, но через связного навел справки о Королеве — известно было, что тот до службы работал на заводе Эриксона. Ответ пришел через неделю. Товарищи из Питера сообщали, что Королев, по их сведениям, — боевик-эсер, участник революции 1905 года. В последнее время не проявлял активности.

Недведкин советовался с Крауховым, стоит ли вступать в связь с Королевым, Сергей колебался — у эсеров с конспирацией плоховато, можно и влипнуть. А вчера Королев ночью подошел к койке Недведкина, шепнул на ухо, что ждет его завтра во время увольнения в овраге, возле валуна, и добавил, что есть дело, важное для революции. Недведкину и Краухову пришлось ждать минут двадцать, прежде чем из-за ближайшего куста появился Королев со свертком в руках. Извинившись за опоздание, он развернул ловким движением бумагу и продемонстрировал три бутылки пива.

— Угощайтесь, — сделал широкий жест комендор. — Как-никак царский праздник нынче.

— Ты же не из-за этого меня пригласил, — серьезно сказал Недведкин.

— Конечно… не из-за этого, — согласился Королев. — И к тому же одного приглашал…

— Ничего, не помешает… — оборвал Недведкин таким тоном, что сразу ясно стало: обсуждать факт присутствия Сергея он не намерен. Пришли вдвоем — и все тут!

Королев на минуту задумался, оценивающе глянул на Краухова и снова — на Недведкина.

— Вишь какое дело… разговор серьезный, очень даже серьезный… Ты не обижайся, и твой товарищ пусть не обижаемся, но только это такой разговор, что довериться могу тому, кого знаю. Прямо скажу: тут промашку дать — головы не сносить… а я ее ценю, свою голову-то!

Он вдруг втянул голову в плечи, сузил глаза, необычно, углом губ усмехнулся. Сергей даже вздрогнул, увидя эту улыбку — было в ней что-то жутковатое. Такая улыбка бывает, когда идут с голыми руками на нож. Но Королев мотнул головой, словно приходя в себя, желваки перекатились под смуглой кожей, и опять он стал такой, как всегда — подобранный, пружинистый, в глазах недоверие.

Наступило неловкое молчание. Но Недведкин рубанул воздух ладонью, сказал как отрезал:

— Вот что, Королев, хочешь — принимай нас обоих, хочешь — иди подобру-поздорову. Мы с Серегой — одно…

И опять помолчали, поглядывая друг на друга. Комендор сдернул с головы бескозырку, бросил на траву и вновь улыбнулся, на этот раз дружелюбно и открыто.

— Ладно, кореши, прошу к столу. Давайте сначала пивка попьем… только стаканом, извиняюсь, не запасся. Но не беда — и из бутылки отопьем!

Он лихо жесткими ударами ладони по дну бутылок вышиб пробки, протянул присевшим на траву Краухову и Недведкину. Когда с пивом было покончено, Королев зашвырнул последнюю бутылку за ивовый куст.

— Ладно, Недведкин, поверю я тебе и твоему корешу. Без веры к людям жить — волком станешь… Хотя, по правде сказать, прежде чем о встрече просить тебя, навел я о тебе справку у ребят на Пароходном заводе. Дядю Васю — твоего знакомого — недавно охранка тю-тю… Говорят, уже в Петербург перевезли, в тюрьму. Вроде бы в Кресты… Товарищи из Питера вчерась жене передали, а жена на завод в мастерскую…

— Это я не знаю, о ком ты, — покачал головой Недведкин, хотя ясно было, что речь идет о Филимонове, через которого он имел связь с петербургской организацией.

— Ну ладно, спорить не будем. Конспирацию соблюдать — твое дело. Ты — воробей стреляный. Я вам, кореши, такое рассказать хочу, что все ваши секреты дешевкой покажутся.

Он настороженно оглянулся вокруг, убедился, что поблизости никого нет, рукой поманил к себе собеседников, чтобы приблизили головы, сказал почти шепотом:

— Все дело, кореши, в том, что через месяц или около того на наш корабль самолично царь пожалует!

— Какой еще царь? — ошалело спросил Сергей.

— А наш — российский. Государь император Николай Второй. Он же Кровавый…

— Ты что болтаешь? — на этот раз оглянулся кругом уже Недведкин. — Откуда у тебя это?

— А вести у меня самые что ни на есть точные…

Персидская пословица гласит: «В стенах мыши, а у мышей — уши». Если бы капитан первого ранга Небольсин хорошо помнил эту поговорку, то он, наверное, избрал бы для своего разговора со старшим офицером Миштовтом вместо своей каюты другое место. Он знал, что может доверять Миштовту самые конфиденциальные сведения — об этом его специально уведомили в Морском генеральном штабе, но откуда мог подозревать Небольсин, что тихий и исполнительный вестовой — матрос Колядин с полгода назад нашел и сам же замаскировал получше щель в переборке и мог слушать все разговоры в каюте.

А этот разговор с Миштовтом ни при каких обстоятельствах для матросских ушей не предназначался!

Небольсин рассказал старшему офицеру о том, что государь император со свитою посетит корабль во второй половине июня. Предполагается, что он осмотрит одну из орудийных башен, ходовую рубку и спустится вниз в машинное отделение. Необходимо тщательно продумать путь следования высокого гостя, осмотреть все заранее, чтобы никакая мелочь не могла испортить настроения, чтобы нигде не было ни пылинки. Известно, что во время смотра государь иногда обращается к какому-либо нижнему чину с вопросом: «Как идет служба, братец?» Нужно позаботиться о том, чтобы любой матрос, который попадется по пути следования высокого гостя, был готов дать надлежащий ответ. Для этого нужно уже сейчас подготовить людей, не открывая, разумеется, кто именно может задать подобный вопрос. И еще одно обстоятельство следовало иметь в виду старшему офицеру: морской министр категорически отказался выполнить просьбу охранного отделения о направлении на корабль своих агентов, одетых в матросскую форму, чтобы расставить их в тех местах, где будет проходить государь. Григорович сказал, что в этом нет никакой необходимости и что он гарантирует безопасность державного вождя флота. Миштовту в связи с этим следовало еще и еще раз прикинуть, кто из надежных людей должен стоять по пути следования государя.

Вестовой Колядин рассказал о подслушанном разговоре комендору Королеву, а теперь, в свою очередь, тот делился услышанным с Крауховым и Недведкиным.

— Так вот, кореши, — заключил он, — через месяц или около того прибудет Николка к нам на корабль. Приготовиться бы надо…