Сусанна Михайловна Георгиевская
Тётушка Зубная Боль
Глава первая. Сад тётушки Милэ
Всё было бы хорошо, всё было бы прямо-таки отлично, если бы по вечерам на землю не ложились тени.
Однако надо всё по порядку, с начала, с начала…
…Девочка Маша (она всего несколько дней как приехала с папой в Эстонию) всё время удивляется и вздыхает: ей уже пять лет, но никогда она не видала такого!
Вот он, сад около города Таллина, — очень маленький, но необыкновенный: места здесь нету, до которого не дотронулись бы руки тётушки Милэ́ — хозяйки.
Цветы, трава и деревья здесь, как и повсюду, растут из самой земли, но ещё вдобавок в горшках и кадках, как будто им не хватило места в саду. А где бы вы думали стоят горшки и кадки?
А на камнях!
Ну, а какие эти садовые камни? Вот то-то и оно! Не какие-нибудь обыкновенные, которые вечно лежали тут. Ничего подобного… Их собрала и приволокла в свой сад тётушка Милэ.
Она говорит, что камни, как и растения, — часть земли. Особенно северной. Особенно той, что близко от моря. Вот она и подумала, что они должны быть частью её небольшого сада.
В других садах, если в них густая поросль кустов, то между кустами — земля. Земля и земля. А здесь меж кустов — посыпанные жёлтым песком дорожки, такие узкие, что по ним не пройти.
В несколько шагов — садовый участок тётушки Милэ и совсем недалеко от города. А в нём… бассейн! Видали? Не такой, чтоб очень широкий и длинный, но в этом бассейне могли бы поплавать гуси. Да нет! Пожалуй, всё же не гуси, а гусенята. Но гусей здесь нет. Для кого же тогда?
Бассейн весь выложен камнем; когда идёт дождь, он наполняется водой, по его поверхности бьют дождевые капли: плюх-плюх, плях-плях.
Но и это ещё не всё.
Посредине сада стоит камин.
Может, вы и внутри домов никогда не видывали каминов? Ведь говорят, они бывали только в старых-старых домах. Когда на улицах становилось холодно, в каминах горел огонь.
А тут — никаких тебе стен: сад как сад, и вдруг посредине сада — камин… Зачем?..
Когда тётя Милэ разводила по вечерам огонь, пламя в камине казалось не красным, а беловатым, потому что ночи здесь белые.
Говорят, такие ночи бывают только на Севере. Они приходят, когда наступает лето. Не темнеет над землёй небо, хотя солнце куда-то всё же закатывается.
Светлое, как огромная серая простыня, висит над землёю небо. И нет в нём звёзд, и нет полумесяца. Нет и тьмы, про которую говорят: на землю спустилась ночь. Ночь-то ночь, только белая — вот как здесь её называют!
Поэтому не становится красным огонь в камине у тётушки Милэ. Он белый — не спорит с темнотой. А она сидит и любуется на огонь — Маша сама видала.
За изгородью сада тёти Милэ — дорога!.. По ней спокойно и величаво катит на велосипеде трубочист, через плечо у него перекинута лестница. Человек в саже — весь с головы до пят: ведь это он проверяет тягу в каминах и печах.
Когда он проезжает мимо дома тётушки Милэ, она всегда его окликает и чем-нибудь потчует.
Была она женщина добрая и угощала всех, кого ни попало: хоть мальчика, а хоть девочку.
У неё в буфете и на столе всегда очень много мармелада, и недорогих вафель, и слив, и яблок. Некоторые сливы и яблоки прямо из сада — ведь на яблонях (как оно и положено) растут яблоки: белый налив, ранет и антоновка.
Но вот чудеса! Если ты возьмёшь ненароком с тарелки яблоко, совершенно похожее на другое, то иногда вместо терпкого его вкуса во рту окажется что-то похожее на рассыпчатое тесто. С привкусом миндаля. Чудеса, да и только! Верно?
А тётя Милэ, чтоб было ещё чудесней, хохочет и говорит: «Мар-ци-пан!»
Вот и думай что хочешь! А?..
Глава вторая. Длинная тень
Маша с папой приехали из Москвы. В Москве Машин папа работает на фабрике «Красный Октябрь» — на той знаменитой фабрике, где делают шоколады и мармелады. Его прислали в Таллин на фабрику «Калев», где тоже делают шоколады и мармелады, чтоб он поглядел, нельзя ли чему-нибудь дельному научиться на фабрике «Калев».
И вот они прибыли в Таллин и поселились у хорошей знакомой папы — тёти Милэ, в её пригородном домишке.
Папа у Маши был молодой, удалой, весёлый. Ещё бы! Ему хорошо жилось: каждый день он, сколько ему угодно, наедался шоколаду и мармеладу.
Так и жили они втроём: отец — что ни день, он ездил в город, Маша — она гуляла в саду под присмотром тёти Милэ, а тётя Милэ — у неё был отпуск — с утра до вечера поливала кусты и грядки.
Хорошо ещё, что в соседнем доме жил человек, которого звали Ганс. Гансу минуло семь лет, и Маше было с кем слово сказать. Его папа был русский, а мама — эстонка, поэтому он умел говорить и по-русски и по-эстонски. Мальчик приехал на лето в гости к своему деду. Дед был очень умный, солидный дедушка. Но и Ганс был неглупый мальчик. Он хорошо читал, считал и придумывал разные разности. И разные разности рассказывал ему дедушка. А Ганс их отлично запоминал. Ганс и сам умел хорошо рассказывать сказки, а Маша отлично умела слушать.
Она совсем не мешала тёте Милэ.
Тётя Милэ и Маша ходили вдоль грядок и улыбались друг другу — молча, не говоря ни слова…
Тётя Милэ совершенно особенная, удивительная — вся золотая: волосы ярко-рыжие, щёки и нос в веснушках, таких, как будто на носу и щеках у неё очень много маленьких солнц. Когда она улыбалась, становилось видно, что у неё два красивых передних золотых зуба. Маше очень хотелось бы иметь хоть один такой блестящий, золотой зуб. Но ничего не поделаешь, у неё и вообще то не было никаких передних зубов: молочные зубы у Маши выпали. Выпали, и не видно было, чтобы взамен прорезался хотя бы один золотенький.
А тётя Милэ улыбалась почти всегда. Ещё бы! Ведь у неё такой расчудесный сад! Одно только огорчало её: она никак не могла объясниться с Машей. Ведь тётя Милэ эстонка — она говорила и пела по-своему, по-эстонски, а Маша русская — она понимала только по-русски.
Поэтому если тёте Милэ, например, хотелось сказать ей: «Маша, иди-ка в дом и пей молоко», — она кричала: «Ганс! Ганс!»
Из соседнего дома сейчас же выходил умный Ганс. Он останавливался у изгороди.
— Маша, тётя Милэ велела, чтобы ты пошла в дом и выпила молока.
— Маша, — сказал он однажды шёпотом, — ты видела? Нет, погляди, погляди… Вот он, вот!.. Теневой человек у изгороди.
— Какой ещё такой теневой человек?
И вдруг Маша сама увидела…
От большого дерева, что на той стороне проезжей дороги, когда садилось солнце, осторожненько отделилась тень. Очень длинная!.. Высокая, узкая…
Был ветер — ветки дерева едва приметно раскачивались, и получалось, что человек закутан в плащ. Плащ шевелится. А зубы у человека подвязаны были большим носовым платком. Кончики носового платка — словно уши у зайца.
Никто почему-то не обращал на него внимания. Странные люди взрослые. Им бы только работать, кататься в автобусах, троллейбусах и загорать.
Теневой человек опирался локтем об изгородь… Вот он, вот!.. На голове у него большущая шляпа, накидка вздувается на остроконечных плечах. Бедняга подпирает свободной рукой раздутую щёку…
— А ты слышала, Маша, что он сказал? — шёпотом спросил Ганс.
— Нет, — ответила Маша. — А чего он такое сказал?
— «Грамапутра, гу-гу! Грамапутра, гу-гу!» — ответил Ганс.
— Это что ж?.. По-эстонски?
