По-прежнему не открывая глаз, она пошарила по столу, нащупала магнитофон и спихнула его на пол. Тишина.

София открыла глаза и посмотрела в блокнот. Три слова.

ПАДЬЕЛАНТА, ЗОЛОТОЙ КОРЕНЬ.

О чем же Виктория рассказывала?

О чувстве бесправия, когда тебя без всякого предупреждения выдергивают из привычной жизни?

О поисках защиты в неприкосновенности, когда ты недостижима?

София ощущала полную растерянность. Ей хотелось понять, но казалось, будто Виктория полностью растворяется. Куда бы Виктория ни посмотрела, она оказывалась лицом к лицу с самой собой, а пытаясь найти себя, она находила лишь незнакомого человека.

София закрыла блокнот и приготовилась идти домой. Посмотрела на часы – без двадцати десять, значит, она проспала почти пять часов.

Тогда понятно, почему у нее разболелась голова.

После встречи с Софией Цеттерлунд Жанетт было трудно сосредоточиться на работе. Встреча взволновала ее, но чем именно, она объяснить не могла. Ей хотелось снова увидеться с Софией. Да, она просто с нетерпением ждала пятницы.

Сворачивая с Нюнесвэген, она чуть не столкнулась с выехавшей слева маленькой красной спортивной машиной, которая, в соответствии с правилом помехи справа, обязана была ее пропустить. Сердито нажав на гудок, Жанетт увидела, что это Александра Ковальска.

Проклятая дура, подумала она, но радостно помахала рукой. Александра помахала в ответ и, извиняясь, покачала головой.

Припарковав машину у дома и войдя в дверь, она обнаружила, что Оке жарит на кухне фрикадельки и прямо светится от радости. Жанетт села за накрытый стол.

– Представляешь? – сразу же начал он. – Заезжала Алекс и рассказала, что выставка в Копенгагене развешана и я уже продал две картины. Вот, смотри! – Он вытащил из кармана какую-то бумагу и бросил на стол. Жанетт увидела, что это чек на восемь тысяч шведских крон.

– Это только начало, – засмеялся он, помешивая в сковородке, а потом подошел к холодильнику и достал две бутылки пива.

Жанетт сидела молча и размышляла. Значит, вот как бывает, когда все меняется кардинальным образом. Утром она волновалась, хватит ли им денег до конца месяца, а сейчас, несколько часов спустя, она сидит с чеком на больше чем два месячных оклада.

– Ну что опять не так? – Оке стоял перед ней, протягивая откупоренную бутылку пива. – Тебя не радует, что я наконец стал немного зарабатывать на том, что ты все годы считала моим хобби?

Она услышала в его голосе разочарование.

– Оке, ну почему ты так говоришь? Ты же знаешь, что я всегда в тебя верила. – Она собиралась погладить его по руке, но он уклонился и отошел обратно к плите.

– Да, так ты говоришь теперь. Но всего пару недель назад ты ныла, утверждая, что я безответственный.

Он обернулся и улыбнулся ей. Но не своей обычной улыбкой, а скорее надменной.

Видя его самодовольство, она почувствовала, что начинает злиться. Разве они не вместе проделали этот путь? Неужели он закрывает глаза на то, что в течение всех лет их совместной жизни наличие еды на столе и красок на его палитре обеспечивала она? Оке подошел к ней и обнял.

– Извини меня. Я наговорил глупостей, – сказал он, но ей показалось, что его слова прозвучали неискренне. – Алекс говорит, что в воскресенье “Дагенс нюхетер” опубликует рецензию, а потом они еще хотят взять у меня интервью для субботнего приложения.

Черт, я действительно это заслужил!

Он вскинул руки так, словно забил гол.

– Трудно было найти? – спросила София, открыв дверь. – Вовсе нет, – ответила Жанетт. – Моя карьера копа началась много раньше, чем изобрели GPS.

София фыркнула и пригласила Жанетт войти.

– В кухне, как я говорила, сейчас обстановка нежилая, поэтому нам придется обосноваться в гостиной.

Жанетт вошла и почувствовала раздражающий обоняние незнакомый запах. Если дома в атмосфере доминировали терпентин и старая спортивная форма, то здесь атмосферу отличал запах почти стерильной чистоты, смешанный со слабым цветочным ароматом и духами Софии. Жанетт это понравилось, или же она просто оценила разницу.

Она давно не ходила ни к кому в гости и впервые за очень долгое время чувствовала, что ей рады.

– Некоторые живут на широкую ногу, – сказала Жанетт, оглядевшись в просторной, не перегруженной мебелью гостиной. – Я имею в виду в центре города, да еще в одиночестве.

София попросила ее сесть на диван, а сама повесила ее плащ.

Жанетт уселась, издав глубокий, облегченный вздох.

– Иногда я готова отдать все что угодно, лишь бы прийти домой и просто посидеть. – Она откинула голову на спинку дивана и посмотрела на Софию. – Никаких нетерпеливых взглядов, никаких крадущихся шагов, планирований ужина, вымученных разговоров перед телевизором – мечта!

– Возможно, – многозначительно улыбаясь, проговорила вошедшая в комнату София, – правда, бывает и довольно одиноко. Иногда мне хочется просто продать квартиру и переехать. – Она достала из горки два бокала, наполнила их вином и села рядом с Жанетт.

– Вы очень хотите есть или можем немного подождать? Я купила разной итальянской еды.

– Я спокойно могу подождать.

Они посмотрели друг на друга. София подняла бокал и предложила перейти на “ты”. Жанетт с удовольствием присоединилась к тосту.

– А куда бы тебе хотелось переехать? – возобновила тему Жанетт.

– Ну, если бы я знала, то продала бы квартиру прямо завтра, но я не имею понятия. Возможно, за границу.

– Звучит увлекательно, но вряд ли излечит от одиночества.

– Наверное, я поверила мифу о замкнутости шведов, – засмеялась София, – и полагаю, что, стоит переселиться в континентальную Европу, как все вокруг сразу станет душевным и приятным.

Жанетт рассмеялась в ответ, но уловила в этом утверждении серьезность. Холод. Можно подумать, она сама его не ощущает. – Меня скорее привлекает мысль о возможности не понимать того, что говорят люди.

Улыбка сошла с лица Софии.

– Серьезно? Ты действительно так думаешь?

– Вообще-то нет, но иногда приятно было бы оправдывать языковым барьером то, что ты не понимаешь чьих-то слов…

Жанетт почувствовала, что, возможно, слишком открылась. Однако что-то в Софии располагало ее к тому, чтобы не цензурировать, как обычно, свои мысли, прежде чем облечь их в слова и высказать.

– А если бы у тебя появилась возможность выбрать любое место в мире, куда бы ты переехала? – спросила она, чтобы сгладить сказанное.

София задумалась:

– Меня всегда привлекал Амстердам, но, если честно, понятия не имею. Возможно, это немного отдает клише, но мне хочется уехать к чему-то, а не от чего-то, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Что все, о чем мечтаешь, на поверку оказывается клише? – задиристо уточнила Жанетт, и София рассмеялась.

– Мне знакомо это чувство, и если сказать откровенно, а ведь говорить надо именно так, то…

Жанетт выдержала паузу и начала заново:

– Ну, мы с тобой пока еще не очень хорошо друг друга знаем. – Она внимательно посмотрела Софии в глаза и пригубила вина. – Ты умеешь хранить тайну?

Она незамедлительно пожалела о том, что, выразившись таким образом, придала разговору драматизм. Будто они подростки, совместными усилиями познающие мир, будто слова являются единственной гарантией, которая требуется для того, чтобы чувствовать себя защищенным.

С таким же успехом она могла спросить: хочешь быть моей лучшей подругой? То же наивное желание пытаться контролировать хаотическую действительность словами, вместо того чтобы предоставить реальным обстоятельствам решать, что следует говорить, а что нет.

Слова прежде действия.

Слова вместо защищенности.

– Это зависит от того, не идет ли речь о чем-то преступном. Впрочем, тебе же известно, что я обязана соблюдать профессиональную тайну. – София улыбнулась.

Жанетт испытала благодарность за то, как София обошлась с ее пубертальным вопросом.