Если у Виктории Бергман София отмечала лишь некоторые признаки диссоциативного расстройства, то у Самуэля Баи таковые, похоже, были представлены в полном объеме. Она подозревала, что вследствие пережитых в детстве мерзостей Самуэль испытывает посттравматический стресс, обусловивший диссоциативное расстройство идентичности. Он демонстрировал признаки наличия внутри нескольких разных личностей и, видимо, непроизвольно переключался с одной на другую.

Этот феномен иногда называют “расстройством множественной личности”, но София предпочитала термин “диссоциативное расстройство”.

Она знала, что такие люди очень плохо поддаются лечению.

Во-первых, лечение требует долгого времени, как при каждой беседе, так и в целом. София прикинула, что обычного сеанса – от сорока пяти минут до часа – будет недостаточно. Ей придется продлить каждую беседу с Самуэлем до полутора часов и предложить социальной службе минимум три визита в неделю.

Во-вторых, сложность лечения заключается в том, что требует от терапевта полной включенности.

Во время первого разговора с Самуэлем Баи она сразу узнала то, с чем столкнулась в монологах Виктории Бергман. Самуэль, как и Виктория, прекрасно владел искусством автогипноза, и его сонное состояние заражало Софию.

Она знала, что сможет помочь Самуэлю, только если будет выкладываться полностью.

В отличие от работы в судебной психиатрии, где вовсе не шла речь о лечении людей, с которыми ей приходилось встречаться, здесь она чувствовала, что способна помочь.

Они проговорили больше часа, и после ухода Самуэля Софии показалось, что картина его поврежденной психики начала проясняться.

Она очень устала, но знала, что рабочий день не закончен, поскольку ей надо завершить дело Тюры Мякеля, а кроме того, подготовиться к проверке фактов в книге мальчика-солдата. В рассказе о том, что происходит, когда детей наделяют властью убивать.

София достала имеющийся у нее материал и немного полистала английскую версию книги. Издательство прислало ей ряд вопросов, на которые надеялось получить ответы во время встречи в Гётеборге, однако она быстро осознала, что с ходу ответить на них не сможет.

Это слишком сложно.

Книга уже переведена, и ей предстояло помочь лишь с техническими деталями.

А книга Самуэля Баи еще не написана. Она находится прямо перед ней.

Пожалуй, я на это наплюю, подумала София.

Она велела Анн-Бритт сдать билет на поезд и отказаться от гостиницы в Гётеборге. Пусть издательство думает, что хочет.

Иногда импульсивные решения оказываются наиболее правильными.

Прежде чем уйти с работы, она завершила дело Тюры Мякеля, отправив следственной группе в Худдинге свое окончательное заключение по электронной почте.

По сути дела, лишь еще одна техническая деталь.

Они сошлись на том, что Тюру Мякеля следует приговорить к принудительному психиатрическому лечению, как и рекомендовала София.

Но она чувствовала, что ей удалось изменить ситуацию. Повлиять.

После ужина София с Микаэлем вместе убрали со стола и загрузили посуду в машину. Микаэль сказал, что хочет просто отдохнуть перед телевизором, и София сочла это удачей, поскольку собиралась немного поработать. Она пошла в его кабинет и села за письменный стол. На улице снова пошел дождь. София закрыла маленькое окно и открыла ноутбук.

Она достала из сумки кассету, помеченную “Виктория Бергман 14”, и вставила ее в магнитофон.

Ей вспомнилось, что во время этой встречи Виктория Бергман была расстроена, что у нее явно что-то произошло, но в ответ на вопрос об этом Виктория лишь покачала головой.

София услышала собственный голос:

“Можешь рассказывать все что угодно. Если предпочитаешь помолчать, мы можем посидеть молча”.

“Мм, возможно, я и предпочла бы, но считаю, что тишина-то как раз и бывает безумно неприятной. Невероятно интимной”.

Голос Виктории Бергман стал хрипловатым, София откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

У меня сохранилось воспоминание с тех пор, когда мне было десять лет. Дело происходило в Даларна. Я искала гнездо и, обнаружив маленькое дупло, осторожно подкралась к дереву. Подойдя вплотную, я сильно ударила по стволу рукой, и писк внутри смолк. Не знаю, почему я так поступила, но мне это показалось правильным. Потом я отошла на несколько шагов, уселась в черничнике и стала ждать. Через несколько минут прилетела маленькая птичка и села на край дупла. Она заползла внутрь, и писк возобновился. Помню, я рассердилась. Когда птичка вылетела, я отыскала старый пень и подтащила его к дереву. Взяла достаточно большую палку и влезла на пень. Затем я принялась сильно колотить палкой чуть наискосок вниз и продолжала до тех пор, пока писк не прекратился. Я снова слезла с пня и стала поджидать птицу, которая должна была скоро вернуться. Мне хотелось посмотреть, как она отреагирует, обнаружив своих птенцов мертвыми.

София почувствовала, что у нее пересохло во рту, встала и пошла на кухню. Наполнила стакан водой и выпила.

Что-то в рассказе Виктории показалось ей знакомым.

Он ей что-то напоминал.

Может быть, сон? Да, наверное, так и есть. Сон.

Она вернулась в кабинет. Магнитофон продолжал работать – она его не выключила.

Голос Виктории Бергман казался зловеще скрипучим. Сухим.

Когда пленка закончилась, София вздрогнула. Полусонно огляделась. Время уже перевалило за полночь.

За окном все стихло, Эландсгатан опустела. Дождь прекратился, но мостовая по-прежнему оставалась мокрой и поблескивала в свете уличных фонарей.

София выключила компьютер и вышла в гостиную. Микаэль уже отправился спать, и она осторожно улеглась у него за спиной. Она долго не смыкала глаз и думала о Виктории Бергман.

Самое удивительное, что после монологов Виктория незамедлительно возвращалась к своему обычному, собранному “я”.

Будто переключалась на другую программу. Одно нажатие кнопки на пульте – и опять новый канал.

Другой голос.

Так же ли происходит с Самуэлем Баи? Разные голоса, сменяющие друг друга? Вероятно.

София заметила, что Микаэль еще не уснул, и поцеловала его в плечо.

– Я не хотел тебя будить, – сказал он. – Ты там так замечательно смотрелась. Даже разговаривала во сне.

Около трех часов она встала с кровати, достала одну из кассет, включила магнитофон, откинулась на спинку кресла и отдалась во власть голоса.

Фрагменты личности Виктории Бергман стали распределяться по своим местам, и Софии показалось, что она начинает понимать. Может испытывать симпатию.

Видит картины, которые Виктория Бергман рисует словами, столь же отчетливо, как если бы смотрела фильм.

Однако беспросветное горе Виктории ее пугало.

Было слишком велико для понимания.

Бездонная боль, с годами все глубже проникающая в ее плоть.

Вероятно, она день за днем прокручивала в голове воспоминания, создав собственный внутренний мир, где она то утешала себя, то корила за случившееся.

София содрогнулась при звуке рокочущего голоса Виктории Бергман.

Временами шепчущего, временами настолько возбужденного, что брызгала слюна.

София уснула и проснулась, только когда Микаэль постучал в дверь и сказал, что уже утро. – Ты просидела здесь всю ночь?

– Ну почти. Я сегодня встречаюсь с клиенткой и должна понять, как мне с ней себя вести.

– О’кей. Мне надо бежать. Вечером увидимся?

– Да, я позвоню.

Он закрыл дверь, а София решила послушать дальше и перевернула кассету. Она услышала собственное дыхание, когда Виктория сделала паузу. Когда та вновь заговорила, ее голос звучал уравновешенно.

…он покрылся потом и хотел, чтобы мы обнимались, хотя было очень жарко, а он еще продолжал поливать агрегат водой. Когда он наклонялся, чтобы зачерпнуть из деревянной лохани воды, мне был виден мешочек у него между ног, и мне хотелось толкнуть его так, чтобы он упал на раскаленные камни. На камни, которые никогда не остывали, а каждую среду грели теплом, все равно не прогревавшим до костей. Я просто сидела, не говоря ни слова, тихо, как мышка, и все время видела, как он на меня смотрит. Как глаза у него делались странными и он начинал тяжело дышать, а потом мне позволялось пойти в душ и отмыться после игры. Хотя я знала, что никогда не смогу стать чистой. Мне следовало быть благодарной за то, что он показал мне так много тайн, подготовив к тому дню, когда мне предстояло встретить парней, которые, возможно, окажутся ужасно неловкими и торопливыми, каковым он уж точно не был, поскольку всю жизнь упражнялся и впитал науку бабушки и ее брата, причем это ему нисколечки не повредило, а, напротив, сделало его сильным и выносливым. Он сотню раз, не пикнув, бегал Васалоппет[22] со сломанными ребрами и выбитыми коленями, хотя на середине дистанции его рвало. Остававшиеся у меня внизу царапины, после того как он вдоволь наигрывался на банной скамье и вытаскивал пальцы, не считались поводом для нытья. Когда он, закончив со мной, запирал дверь бани, я думала о самке паука, которая после спаривания съедает маленьких самцов…