— Я хотела бы поговорить с вами, княгиня.
— Я вся внимание, ваше величество.
— Нет, не здесь и не в такой толпе.
— Когда и где прикажете, ваше величество.
— Подождите, я дам вам знак, и тогда вы подойдете ко мне. Постарайтесь быть внимательной. Наш разговор должен состояться сегодня.
— Слушаюсь, государыня.
— Ну вот, наконец-то нас никто не услышит. Не удивляйтесь, княгиня, моему предложению. Оно продумано во всех мелочах и принималось далеко не второпях. Я предлагаю вам стать директором Академии наук. Никто лучше вас не справится с этими обязанностями.
— Но, ваше величество…
— Понимаю ваше удивление.
— Я женщина…
— Тем лучше. Мы лишний раз докажем Европе, что в просвещенной монархии женщины располагают самыми широкими возможностями и необходимыми знаниями.
— Но как раз у меня нет никаких систематических знаний.
— Вы достаточно много читали, наблюдали, встречались с лучшими умами Европы. У вас есть склонность к составлению разумных планов и — что самое главное — способность их воплощать в жизнь. Вы совершили подлинное чудо педагогики, сами определив программу образования князя Павла. Он блестяще образован, не переставая при этом быть светским человеком.
— Государыня, как вы можете равнять сердце матери с необходимыми для такой высокой должности талантами администратора!
— Как раз наоборот. Этими талантами вы наделены в полной мере, как и способностью убеждать людей. Мне сообщили о содержании вашего спора с князем Кауницем, и хотя я решительно не согласна с вашим взглядом на роль моего великого предка Петра Первого, не могу не отдать должного тому, что вы своими доводами заставили задуматься, а в чем-то, возможно, и принять вашу точку зрения, такого изощренного политика и дипломата.
— Нет, государыня, решительно нет. Я не могу воспринять ваших слов иначе, как шутку.
— Я усматриваю в этом совсем другое, княгиня, — ваше нежелание служить моему престолу. Вы разлюбили свою государыню.
— Как вы можете такое говорить, ваше величество! Сделайте меня начальницей ваших прачек, и вы увидите, с каким рвением я вам буду служить.
— Теперь вы изволите смеяться над своей государыней, княгиня, предлагая занять столь недостойное место.
— Ваше величество думаете, что меня знаете, но вы меня не знаете. Я нахожу, что какую бы вы должность мне ни дали, она станет почетной с той минуты, как я ее займу. И как только я стану во главе ваших прачек, это место превратится в одну из высших придворных должностей, и мне все будут завидовать. Я не умею стирать и мыть белье, но если бы я сделала тут ошибки вследствие своего незнания, они не повлекли бы за собой серьезных последствий, между тем как директор Академии наук может совершать только крупные ошибки и тем навлечь нарекания на государя, избравшего его.
— Дорогая княгиня, я прошу вас припомнить всех тех, кто занимал эту должность. Неужели вы ставите себя ниже их?
— Тем хуже для тех, кто навлекает на себя презрение, принимая совершенно непосильные обязанности.
— Хорошо, княгиня. Пока довольно об этом. Что же касается вашего отказа, то я не принимаю его. Именно он меня ещё более убеждает в правильности моего выбора. Возьмите себя в руки, вы слишком возбуждены и непременно попадете на языки наших дам, которые не преминут сделать из нашего затянувшегося разговора Бог весть какие выводы. Просто вам надо подумать.
— Доложите обо мне князю Потемкину.
— Но Григорий Александрович уже лег в постелю, ваше сиятельство. Времени-то без малого полночь.
— Это не имеет значения. Немедленно доложите ему о моем приезде и скажите, что я готова разговаривать с ним даже в его спальне. Поторопитесь же!
— Князь просил вас проводить в ихнюю спальню. Они очень утомлены и приносят извинение, что не в силах встать.
— Я же сказала, что согласна и на это!
— Княгиня, вы действительно повергли меня в недоумение. Какая причина могла побудить вас искать этого разговора?
— Самая серьезная, князь, иначе я бы не оказалась у вас в неположенное время.
— Я слушаю, княгиня.
— Сегодня государыня имела со мной разговор и предложила мне должность директора Академии наук.
— И что же? Я давно осведомлен об этом намерении государыни и со своей стороны всячески его поддерживал.
— Вы сошли с ума, князь! Как можно! Я женщина. Мое образование ограничено пределами моей любознательности и случая. Ни в одной области знаний я не могу считаться специалистом. Каким же образом я могу взять на себя ответственность за руководство учреждением, объединяющим лучшие умы государства? Вы подумали об этом, давая советы государыне? Вот письмо, в котором я категорически отказываюсь от предлагаемой мне чести. Категорически! И не пытайтесь меня переубеждать! Но что вы делаете, князь? Вы осмелились порвать мое письмо? Но это уже слишком!
— Не сердитесь на меня, княгиня! Я делаю это в ваших же интересах. Вы не отдаете себе отчета, какой гнев государыни может вызвать подобное послание. Вы не хотите занимать предложенную должность? Ваше дело! Но сделайте это в разумных формах. Перед вами чернильница, перо, бумага. Сядьте и напишите все то же, что вы написали, но в более спокойной форме. Не прогневайте императрицу. И кстати, знайте, что обдумывая ваше назначение, государыня имела в виду, между прочим, способ удержать вас в Петербурге, рядом с собой.
— Удержать меня? Но зачем? Чем я могу быть полезна императрице после стольких лет…
— Ничего не добавляйте! Лишнего не следует вообще произносить вслух, не то что в присутствии постороннего человека. Не знаю, что вас удивляет в желании государыни. Ей просто надоели окружающие ее дураки. Их развелось слишком много, и ее величеству хотелось бы положить этому предел.
— Нет, я не буду здесь ничего писать. Но если вы так настаиваете, я сделаю это дома и перешлю с лакеем во дворец.
— Только подольше подумайте, княгиня. И совет друга: найдите самые мягкие выражения для своих мыслей, если они так и не изменятся. Думаю, императрица предлагала вам сравнить свои возможности и знания с возможностями ваших предшественников по этой должности. Вспомните, по крайней мере, нынешнего директора — господина Домашнева. Надеюсь, это охладит ваш пыл и непримиримость.
…Ночь без сна не изменила моих мыслей. В семь утра я направила лакея с короткой запиской во дворец, подтвердив свой отказ от высокой и несообразной с моими возможностями должности. Домашнев — я знала о нем не так уж много, кроме разговоров о его постоянных конфликтах с профессорами, в результате которых императрице пришлось создать специальную комиссию по управлению Академией. Помнится, Андрей Разумовский говорил, что Домашнев учился в Московском университете, был выпущен в Измайловский полк, состоял при генеральном штабе и совсем неплохо показал себя в турецкой войне, командуя албанским легионом. Своим назначением на директорскую должность он был обязан своему покровителю Владимиру Григорьевичу Орлову, оставившему Академию наук. О нем отзывались совсем неплохо как о поэте, печатавшемся в журналах Хераскова. Я помнила хорошую оду, которой Домашнев приветствовал восшествие на престол государыни. Ему же принадлежало «Краткое описание российских стихотворцев». Но верно и то, что Домашнев совершенно запутался в академическом хозяйстве, и если сам и не был виновен в злоупотреблениях по финансовой части, не пресек дороги казнокрадам, обиравшим Академию. К великому своему изумлению, я заметила, что уже начала думать о возможных мерах по наведению порядка в Академии. Почти немедленно полученный мною ответ императрицы не содержал ничего, кроме лестных замечаний в мой адрес. Зато к вечеру я получила от графа Безбородко копию уже отправленного в Сенат указа о моем назначении. В своем письме Безбородко ставил меня в известность, что императрица разрешила мне докладывать о всех делах Академии, минуя все административные ступени, и готова помогать мне во всех моих начинаниях. Дальнейшее сопротивление было неуместным, оставалось как можно скорее приниматься за дело.
