— Но вы кажетесь взволнованной, ваше величество.

— Тогда как взволнованной следовало быть вам, не правда ли? Что сделала я вам, княгиня, что вы стали постоянно распространять произведения, опасные для престола и императрицы?

— Вы не можете так думать, ваше величество.

— Вам знакома эта книга?

— Да, это последний том «Российского Феатра».

— И вы знаете, что он будет сожжен палачом?

— Мне это безразлично, ваше величество, так как мне не придется краснеть по этому случаю. Я не верю своим ушам, что моя обожаемая просвещенная монархиня способна на подобный поступок. И умоляю ваше величество об одном: прочтите сами трагедию и убедитесь, что ее развязка способна удовлетворить любого сторонника монархического правления. Вам пересказали, смею предположить, пьесу те, кто не умеет читать литературных произведений. Я не автор пьесы и не заинтересована нисколько в ее распространении, поэтому, поверьте, мой суд о ней достаточно беспристрастен, а руководить мною может только величайшее уважение и любовь к вашему величеству.

— Довольно, княгиня. Меня ждет карточный стол. Думаю, и вас также. Мы просто не понимаем друг друга.

— Как вас приняла императрица, ваше сиятельство? Я весь вечер не находила себе места и молилась, чтобы вы не приезжали как можно дольше — знак того, что все обошлось.

— Благодарю вас, мисс Бетс. Граф Самойлов сразу же меня предупредил, что гнев императрицы на меня прошел и мне нечего опасаться его дурных последствий. Мне оставалось ему ответить, что я ничего и не опасалась, не сделав никаких дурных поступков, несправедливость же сама по себе не может меня волновать — слишком часто мне приходилось ее испытывать.

— И все же это должно было принести вам облегчение, не правда ли, ваше сиятельство?

— Простое восстановление справедливости, не более того. Императрица действительно сразу по своем выходе обошлась со мной очень милостиво и пригласила следовать за ней во внутренние комнаты.

— Какое счастье, что дурные люди не смогли настроить императрицу против вас!

— На этот раз, мисс Бетс. Я хорошо сознаю, что только на этот раз. Наедине с императрицей я попросила ее величество забыть события последних двух дней. Государыня хотела все же объясниться, но я не дала ей дойти до слова, сказав, что между нами пробежала черная кошка, которую не следует звать назад. Ее величество стала смеяться и осталась в прекрасном расположении духа на весь вечер.

— Счастливый день, ваше сиятельство!

— Вы правы. Но именно счастливый день снова навел меня на мысль об отставке. Жить в вечном напряжении, без уверенности в завтрашнем дне, не знать, кто и что может о тебе сказать государыне и настроить ее против тебя — нет, я не способна более этого переносить. Надо раз и навсегда покончить со службой.

— Но вы так ею дорожите!

— Все так, но Зубовы не дадут мне спокойно работать. Оба брата ревнуют меня к государыне и сделают все, чтобы постоянно восстанавливать ее против меня. Наши дружеские отношения им не нужны. Впрочем, хоть мне и горько в этом признаваться, государыня заметно изменилась.

— Годы, ваше сиятельство.

— Но они касаются и меня. Возможно, поэтому нам становится труднее понимать друг друга.

— Ведь у вас столько планов, ваше сиятельство, в вы так легко могли бы их осуществить.

— Могла бы… Порой мне начинает казаться, что ее величество теряет интерес к новым затеям, предпочитает покой и размеренность былой склонности к опытам. Помню, как государыня говаривала после успеха своих литературных сочинений, что не придает им никакого значения и что интересуется во всех областях одними опытами. Но это в прошлом. Вы поехали бы со мной в деревню, мисс Бетс?

— Я никогда не оставлю вас, ваше сиятельство, если вы сами не захотите со мной расстаться.

— Вот и чудесно. Вы единственный человек, который необходим мне в моем деревенском уединении. Петербургский дом я думаю продать. Он не понадобится мне больше.

— Но почему же? Такой прекрасный дом!

— Жить здесь и участвовать волей или неволей в придворных играх мне не по летам. Оказаться под одной крышей с детьми невозможно, да и они этого никогда не пожелают. Мое единственное обязательство — долги дочери. Продажа дома позволит с ними окончательно расплатиться. В деревне я смогу надеяться на покой и счастье. В той мере, в какой его дает душевная независимость и отсутствие необходимости подчиняться суетности двора. К тому же мне так хочется хоть ненадолго встретиться с братом. Граф Александр одинок, и нам было бы хорошо вдвоем.

— Вы хотите поселиться в его имении?

— Нет, нет, в лучшем случае провести там несколько месяцев. Вы же знаете, как я привязана к Троицкому. Там мне хотелось бы дожить свой век и быть похороненной. Только там.

— Вы разрываете мое сердце своими словами, ваше сиятельство! Вы еще так молоды — разве пятьдесят лет можно назвать возрастом! — и вы непременно еще будете покойны и счастливы.

— Моя милая мисс Бетс, лучше подумать, как устроить имения дочери и обезопасить их от нее самой и господина Щербинина, который вновь и вновь дает о себе знать. Если не положить конец их проделкам, дело дойдет до продажи моих деревень. А это было бы для меня настоящим ударом. Меня считают скаредной, но никто не догадывается, каких усилий стоит мне содержание моих детей, которых жизнь так ничему и не смогла научить.

— Но, может быть, мисс Анастасия последует за вами?

— Вам хочется меня утешить. Еще раз спасибо. Одно решено: как только дело дочери завершится в Сенате, я подам заявление об отставке от обеих академий. И не надо плакать, мисс Бетс. Всему в жизни приходит срок. Просто его не следует пропускать. Дальше окажется тяжелее.

— Вы напрасно обратились к императрице с письменным прошением, княгиня. Вам следовало при личной аудиенции разъяснить государыне мотивы, по которым вы хотите получить отставку сразу по двум академиям. Императрица не только вами недовольна, но решительно отказала в вашей просьбе.

— Граф, мы столько лет знаем друг друга, и неужто граф Безбородко не мог понять, как тягостен был бы для меня подобный разговор. Любой упрек императрицы вызвал бы у меня поток слез, которых императрица не любит. В письме все можно было изложить проще и точнее.

— Тем не менее государыне непонятна причина, побудившая вас так неожиданно просить об отставке.

— Я написала ее. Это поправление здоровья и устройство моих дел.

— Но ведь дело вашей дочери было только что решено в Сенате в ее пользу. Она получила имение, и государыня утвердила это решение.

— Все не так просто, граф. Мне тяжело касаться моих семейных неурядиц, скажу только, надо мной продолжают тяготеть долги, которые я не собираюсь оставлять в наследство моим детям.

— Вам смешно говорить о наследстве и завещании, княгиня. Вспомните, насколько старше вас государыня. Ваша ссылка на возраст может быть воспринята как намек.

— Упаси Бог! Я всегда выглядела и чувствовала себя старше своих лет, а государыня много моложе. Наши возрасты нельзя сравнивать.

— И тем не менее. Значит, вы положительно утверждаете, княгиня, что никакой иной причины отставки у вас нет?

— Уверяю вас, граф.

— Тем лучше. Государыня приказала мне удостовериться в этом и в таком случае милостиво разрешить вам отпуск по обеим должностям с сохранением оклада на два года. Этого времени вам должно с лихвой хватить.

— Но, граф, Академия наук, тем более Российская академия не могут столько времени оставаться без директора. Множество дел академических требуют повседневного разрешения.

— Что из этого? Императрица разрешила вам найти нужного заместителя. И вряд ли вам стоит пускаться в подобные споры. Ее величество и так проявила к вам редкое сочувствие. Им следует дорожить. Заканчивайте свои дела, готовьтесь к отъезду и можете рассчитывать на прощальную аудиенцию. Императрица готова пожелать вам счастливого пути.