- Ты не виновата, - тихо шепнул он ей. – И я не виноват. Виноват только тот, кто стрелял, и тот, кто приказал ему выстрелить. Может, уже попрощаемся? Скоро закат, а хоронить человека на закате – плохая примета.

Высвободившись, ведьма вытерла слезы и кивнула, стараясь держаться прямо и уверенно, но сбиваясь на каждом шаге. Ее новое платье уже напоминало лохмотья, кожа посерела от пыли, а босые ноги покрылись коркой запекшейся крови, но Лори шла вперед, к костру, который вскоре станет его могилой.

Джерард шел рядом. Когда они дошли до бездыханного тела Тома, он перехватил посох двумя руками и осторожно положил его рядом с хозяином.

- Вставай, - вдруг прошептала стоящая рядом Лори. – Вставай! – добавила она чуть громче и яростно толкнула труп рукой. – Чего разлегся, а? Ну же, очнись, черт тебя подери! Дьявол! Это все ты, ты виноват, слышал? Только не ври, что не заметил его, я все равно не поверю, понял?! Решил меня бросить, а? Так бы и сказал, хмырь! Глупая, тупая шутка!

Принц поспешно схватил ее за талию и оттащил в сторону, пока разгневанная ведьма не разнесла всю сложенную им пирамидку из дров.

- Тише, тише, - он ее еще раз обнял, тщательно прижав руки к туловищу, чтобы она не попыталась высвободиться, и приподнял подбородок, уклоняясь от ее затылка.

Минут через пять Лори успокоилась и пришла в себя.

- Отпусти, - мрачно сказала она, и принц послушался.

- Надо зажечь, - он поднялся и кивнул на погребальный костер. – Сможешь?

- Не хочу. Надо его похоронить, сделать надгробие, нельзя просто его сжигать!

- Он сам так хотел.

- Вот как? – она попыталась изобразить на лице некое подобие усмешки, грозясь снова выйти из себя. – Скажи еще, он знал, что умрет…

«Знал, - мысленно сказал себе Джерард. – Знал, но все равно умер»

- Он так хотел, - снова повторил Джерард, и на этот раз ведьма повиновалась.

Она тихо прошептала заклинание, указывая пальцем на дрова, и те с треском разгорелись.

- А теперь пойдем отсюда, - он взял ее за руку и потянул за собой, медленно удаляясь от костра, чтобы на них не несло копотью и гарью – незачем портить все еще и запахом жженой плоти.

***

Среброволосый высокий эльф поднялся на ноги и выпрямился во весь рост. В его глазах отражались блики костра, а губы расползлись в мрачной усмешке.

- Снова ты меня провел, наследник, - хмыкнул он. – Сначала палец, а теперь и это. Честное слово, никогда бы не подумал, что ты позволишь себя убить какому-то замшелому рыцарю. Не достойно, пропустив удар со спины. Но мы с тобой еще не прощаемся… - он запахнулся в плащ и исчез, оставляя после себя неприятный аромат серы, а желтые язычки пламени еще долго плясали на земле. Но даже они оказались не в силах забрать одну большую, возникшую буквально из ниоткуда странную вещь – длинный острый меч с изогнутой рукоятью.

Он единственный не поддался огню. С треском провалившись сквозь обгоревшие деревяшки, клинок свалился на черную от горячего пламени землю и остался там, погребенный под толщей серого пепла, а на его рукояти медленно проявлялись кровавые знаки, складывающиеся в слова…

Она открыла глаза, едва не свалившись с седла, и с проклятьями пробормотала под нос парочку тонизирующих заклинаний, чтобы такое вновь не повторилось. Вот было бы смеху, если бы она с размаху шлепнулась сейчас в первую же лужу!

Девушка тихо вздохнула и поправила капюшон, потуже надвинув его на лицо: мало ли, может, кто ее узнает, а спасаться от назойливых старикашек с радикулитом и сельских мужичков с посаженной печенью ей сейчас хотелось меньше всего. Что она им, благотворительный фонд, что ли?

Она сплюнула и покосилась на седельный мешок, порядком прохудившийся за последние несколько недель. Когда она в последний раз останавливалась на нормальном постоялом дворе, а не лазила ночами по пещерам, набитым летучими мышами и навозом? Уже и не вспомнить, но явно давно.

Почувствовав, как магия, наконец, вступает в силу, девушка размяла спину, прогнувшись назад, и коротко зевнула, потирая уставшие глаза закоченевшими от мороза перчатками.

Она подняла голову вверх, наблюдая, как маленькие фигурные хлопья снежинок мягко опускаются на ее лицо, оставляя после себя капли пресной влаги, походящие на такие огромные девичьи слезы. Девушка молча их смахнула и фыркнула. В последний раз она плакала целых пять лет назад, когда они…

Она стиснула зубы. Когда они с Джерардом хоронили Тома.

Вздрогнув от неприятных воспоминаний, она запахнулась в свой плащ из овчины и стиснула зубы.

«Не думай об этом, - говорила она себе. – Пройдет время, и все забудется»

Но ничего не забывалось, и ее сердце каждый вечер болело все сильнее, словно то подлое, гнусное убийство произошло только вчера. А его бледное как тень лицо, с которого медленно сползает улыбка, снилось ей как минимум раз в неделю, словно его обладатель нарочно бередит старую рану, боясь, что о нем позабудут.

Девушка запустила руку в один из небольших мешочков, привязанных к передней луке седла, и выудила из общей кучи один маленький пухлый пузырек с темно-коричневой пробкой, на которой маленькими буквами были нацарапаны слова Первого – или же Древнего, кому как нравится – языка, понятные только ведьмам да горстке лучших магов.

На этот раз надпись гласила: «Grrivdaheel», что означало «Дохлый гном», ну, или по-простому – «успокоительное».

Откупорив пузырек, она приняла вязкую коричневую жидкость ровно три раза: через три и восемь секунд соответственно. Точность в таком вопросе – первое дело. Если ошибешься хоть на секунду, то в лучшем случае навсегда покроешься гнойниками с ног до головы, а в худшем… о худшем лучше не говорить даже на пустой желудок.

Покончив с этим, девушка взвесила в руке оставшуюся жижу и кинула пузырек обратно в мешочек, крепко завязав горловину, чтобы содержимое ненароком не разбилось. Еще бы, сорок дней насмарку!

Девушка пришпорила лошадь и заставила ее перейти с обычного шага на легкую рысь. Как ей осточертело валандаться по этому засра… проклятому тракту! Когда ей уже попадется нормальный город с нормальной гостиницей, а не курятником, снизу доверху покрытым кусачими клопами?!

Ближе к вечеру, когда уже начало смеркаться, а снег, наконец, прекратил свой десятидневный забег, навалив кучу сугробов и подморозив пару сотен речушек и озер, вдалеке завиднелись темные силуэты деревянных домов, от которых к небу шел сероватый и почти прозрачный печной дым. Тогда-то в ее сторону и завеяло аппетитным ароматом свежеиспеченных ватрушек и ядреным запахом традиционного Вессексого борща.

Девушка сглотнула образовавшуюся с голодухи слюну и облизнула засохшие губы. Живот громко заурчал, а сама она и думать обо всем перестала, кроме как об огромном куске кабаньего окорока, сочащегося топленым жиром, и пышущих жаром пирогов с мясом.

Она тряхнула головой и заставила себя успокоиться. Во-первых, на ночь незваных гостей никто в дом не пускает и бесплатно не кормит. Во-вторых, так как денег у нее все равно нет, то напрашиваться на постоялый двор бесполезно, а идти в трактир (упиться вусмерть и заснуть – тоже вариант!) уж тем более – примут за обыкновенную продажную бабу (конечно, потом больно станет не ей, а им, но шума поднимется много). В-третьих, после трех залпом выпитых ей эликсиров есть все равно категорически противопоказано, так что придется перебиваться ключевой водой на дне железной фляги да несколькими пожухлыми стебельками нейтральной сароники – отвратной магической травы, которая растет только ночью и только на кладбищах и братских могилах, причем исключительно свежих.

Неожиданно вдалеке, за деревенским холмом, с которого на нее горделиво смотрела чугунная статуя какого-то петуха-переростка, протяжно и надрывно завыл волк. Причем выл он так тоскливо, что даже у нее в душе защемило от безысходности, а мир вокруг на несколько секунд даже сделался каким-то серым и мрачным. М-да, пора заканчивать с этими волшебными пилюлями…