Вторая половина XVII и начало XVIII века знаменуют собой новую фазу в развитии сицилийской экономики. Как только прекратилась борьба, кровавой ареной которой более двух веков было Сицилийское королевство, «бароны вернулись в свои владения, способствуя возникновению вокруг их «сельских дворцов» городских поселений; они согласились на заселение их феодов крестьянами, получившими землю на условиях выплаты чинша»[5].
Во второй половине XVIII века, наоборот, началось «переселение баронов из деревни, имевшее пагубные последствия как для богатства самих феодалов, так и для общего блага всего королевства»[6]. После ухода баронов из деревни их место заняли со всеми прерогативами и правами феодала габеллотто (крупные арендаторы), заслужившие, и не без основания, печальную славу своими злодеяниями как в экономическом, так и в нравственном отношении. «Габеллотто пошли навстречу пожеланиям баронов, которые изнывали от тоски в деревне и страстно стремились в город; бароны сохраняли за собой все права на подати, барщину, на всякого рода произвольные поборы, которыми они пользовались на правах давности в своих феодах и которые габеллотто значительно увеличили к своей собственной выгоде»[7].
Оказавшись безраздельными вершителями судеб деревни, габеллотто стремились как можно скорее разбогатеть, хищнически эксплуатируя землю и людей. Они навязывали новые, разумеется, более обременительные договоры, сдавали землю в субаренду либо вводили новые формы издольного колоната и так называемую «метатерия кон карнаджи», то есть арендную плату (метатерию) плюс обязательные поставки фруктов, вина, оливкового масла, сыров, яиц, ягнят и всякого рода съестных припасов, отсюда и неопределенность выражения «карнаджи» (то есть съестные продукты).
В отличие от землевладельцев Англии и Шотландии, где капитализм достиг уже первых успехов в деревне, в Сицилии новый господствующий класс прибег к методам грабежа и насилия, которые истощали почву и доводили до одичания людей. Севооборот ограничивался лишь чередованием злаков (пшеницы и ячменя) и лугов «даже там, где почва оказывалась малопригодной для этого, чем нарушался королевский рескрипт, предписывавший обязан тельное соблюдение трехпольного севооборота»[8].
Дорожная сеть и насаждения находились в плачевном состоянии, что производило на иностранцев, видевших «столько бедствий и нищеты даже в тех районах, где почва была плодородной», удручающее впечатление.
Наемные рабочие, вилланы или батраки (юрнатери), жили в условиях жуткой бедности и террора. Если они осмеливались протестовать против несправедливости, их преследовали и бросали в тюрьму, а при малейшем ослушании забивали до смерти. «Казалось, крестьяне Сицилии никогда уже не смогут быть веселыми и счастливыми», — писал Бартелес[9], а Суинберн[10] и Брайдон[11] не мог ли понять, «как в стране, где земля рождает все необходимое даже без обработки, где столько расточают на роскошь, может существовать такое одичалое крестьянство, столь равнодушно сносящее иго самого жестокого рабства».
Но уже к 1780 году даже в Сицилии наметилось пробуждение духовной и культурной жизни, что нашло свое выражение в научных исследованиях в области юриспруденции и экономики, которые избавили значительную часть господствующего класса от апатии и равнодушия. Управлять судьбой Сицилийского королевства было поручено маркизу Доменико Караччоло, ученику Антонио Дженовезе, в школу которого он привнес идеи Джанноне, прогрессивные идеи гражданского обновления народов[12].
В отличие от своих предшественников, предпочитавших не портить отношений с баронами, Караччоло заявил, что «он отнюдь не намерен играть роль подголоска или передаточной инстанции», чем сразу же восстановил против себя сицилийских баронов, которые сил не жалели, чтобы «вставить ему палки в колеса». Он не раз говорил, что бароны «как волки, все на один манер». В самом деле бароны пожирали общины и «гнуснейшим образом эксплуатировали людей и их земли». Более того, «в силу существовавшей анахронической налоговой системы они деспотически распоряжались народным достоянием»[13].
Бароны в свою очередь считали Караччоло «умалишенным, высокомерным, невежей, грубияном с мыслями раба и мозгами набекрень», называя «караччоловщиной» любой безобразный поступок, совершенный людьми бесчестными.
Вот в такой трудной и напряженной обстановке Караччоло приходилось осуществлять свою политику реформ, поэтому «не следует удивляться, если ряд его реформ предали забвению»[14] и если современники «относились к нему с предубеждением и неприязнью»[15] вместо того, чтобы отдать должное его политической деятельности накануне конституционной реформы 1812 года.
В ответ аграрии, опасаясь крестьянских бунтов и восстаний, организовали свои частные отряды и контротряды для «устрашения плебса и оказания давления на правительство»[16], желая полностью восстановить свои феодальные привилегии и права, подорванные «караччоловщиной».
Хотя с введением конституции 1812 года юрисдикция баронов была де-юре упразднена и были отменены произвольные поборы сеньора и феодальное право запрета, вытекавшие исключительно из прерогатив сеньора, однако глубоко укоренившийся феодальный дух проявлял столь упорную живучесть, что действовал подобно коллективному гипнозу. К знати, которая считала своим правом сохранение за собой феодальных прерогатив и привилегий, примкнули те, кому в силу удачи, ловкости или предприимчивости удалось приумножить свои богатства и подняться по социальной лестнице.
Для феодалов, рассматривавших богатство как своего рода почетное и заслуженное право на сохранение социальных прерогатив, стремившихся сохранить прежние отношения с бедным людом и определенную дистанцию между ними и собой в смысле их порабощения, для феодалов, не желавших идти на какие-либо уступки в социальном плане, насилие и устрашение стали средством и заняли подобающее им место в той системе феодального общества, которую конституция Сицилийского королевства 1812 года попыталась отменить.
В то время как в Неаполе упразднение феодального строя законами от 2 августа 1806 года, то есть на 6 лет ранее, способствовало возникновению предприимчивого класса буржуазии, представленного лицами свободных профессий (адвокаты, нотариусы, врачи), а в Катании и Сиракузах наряду с поименованными профессиями образовались группы дальновидных и благоразумных аграриев и искусных ремесленников, в Западной Сицилии старый класс дворян ничего не сделал для подлинного и действительного обновления страны. Напротив, в ряде зон положение крестьян еще более ухудшилось, власть над ними была отдана целой своре насильников и самодуров, задача которых состояла в том, чтобы любыми средствами и в любых случаях подавлять всякую инициативу, направленную на ослабление самовластия баронов.
Столкновение между баронами и крестьянской беднотой произошло в начале XIX века, то есть непосредственно после того, как специальные статьи сицилийской конституции 1812 года санкционировали организацию коммунальных советов и парламента. Тогда-то и начались первые столкновения между сельской беднотой и баронами-аграриями. Крестьяне требовали применения 12 и 13 статей конституции 1812 года, отменившей феодальный строй; в силу этих статей крестьяне получали право открывать лавки, печь самим хлеб и пользоваться сервитутными правами в феодальных владениях. Однако сицилийские бароны продолжали упорно защищать произвольные поборы и свои феодальные права, позволявшие им взимать пошлину за проезд через их владения, плату за выпечку хлеба, за обмен денег, поборы на содержание постоялого двора (fondaco), за право быть почтальоном, за пользование давильным прессом и т. д.
