— Что у тебя в руке? — спросил охранник.

— Письмо, — ответил Хулио.

— Покажи…

— Ты не умеешь читать.

— Дай!

Охранник скомкал лист бумаги в своей огромной пятерне и бросил его Хулио.

— Порядок, сваливай.

Единственным родным человеком на земле для Хулио была Мануэла. Его совершенно больная мать проводила остаток своих дней в приюте для престарелых. Хулио ежемесячно высылал деньги на ее содержание. В последний его приезд в Португалию, два года тому назад, она уже не узнавала его. Его радовало и успокаивало, что Мануэла волнуется за него. Письмо он получил утром. А сейчас мог уже рассказывать наизусть целые куски. «Я не знала, что новая работа настолько опасная. Оставь ее!» Последние слова были подчеркнуты двумя линиями. «Возвращайся, Хулио! — писала Мануэла. — Поживем еще года два в Цюрихе. Хозяйка подыщет тебе спокойную работу…»

В Швейцарии Хулио работал шофером по доставке заказов на дом. Но униформа и форменная фуражка действовали ему на нервы. В газете «Ля Сюисс» он прочел небольшое объявление, из которого следовало, что предлагается работа в Ботсване с зарплатой в четыреста долларов в неделю. А Мануэла еще писала: «Возвратимся в Альбуфьеру. Купим магазин, будем жить вдвоем…» Сколько же они мечтают о своем магазинчике! Если он отработает здесь еще год — дело в шляпе. Денег, сэкономленных им и Мануэлой, с лихвой хватит для первого взноса. Остальное возьмут в кредит…

Но прежде всего надо взять несколько дней отпуска и жениться на Мануэле до того, как у них родится ребенок. Осталось меньше пяти месяцев. К сожалению, по лагерю ходят слухи, что шахту закроют из-за плохой организации безопасности труда. Работать действительно становилось опасно.

За три месяца Хулио видел шесть трупов погибших негров.

Некоторые говорили, что хозяева «Вассенарз» никогда не пойдут на закрытие шахты. Наоборот, увеличат премиальные за риск.

Хулио подходил к своему бараку, когда раздался звук сирены и тут же послышался голос из динамиков, развешенных по территории лагеря.

— Срочный сбор у здания дирекции… Повторяю…

— Что им нужно? — спросил Гонзалес, его соотечественник.

— Пошли узнаем, — ответил Хулио.

Перед зданием, где они получали зарплату, толпились сотни черных и белых мужчин. На террасе появился главный начальник. Эрик Морталд. Он поднес ко рту рупор.

— У меня для вас есть три новости. Две — хорошие и одна — плохая. Начну с плохой. Шахта закрывается!

В мгновенно наступившей мертвой тишине эхом отозвалось в горах: закрывается… закрывается…

Для них это простое слово означало изменение в жизни: для европейцев — возвращение домой. Но для всех общим было одно — потеря работы.

— А теперь хорошая новость! Работы прекращаются, чтобы построить для вас более комфортабельный лагерь и обезопасить работу в шахте. По моей просьбе, и в ваших интересах, высшее руководство компании выделило для этих целей четыре миллиона долларов!

Морталд сделал паузу, давая время ощутить значение этой громадной суммы. Но для тех, кто его слушал, эта цифра была как пустой звук, она просто не укладывалась в их сознании. Что такое четыре миллиона долларов? Какой-нибудь святой или планета Марс?

— Эта сумма, — продолжал директор, — будет направлена на ваше благо.

— Какое благо, если мы сворачиваемся? — раздался чей-то крик, и охрана забегала в поисках недовольного.

— Именно так и будет! — выкрикнул Морталд своему неизвестному оппоненту. — Как только будут закончены работы по укреплению стволов шахты, мы возвращаемся… Все будут снова приняты на работу…

— Когда уходят, уже не возвращаются!

На этот раз охрана засекла крикуна и бросилась к нему, чтобы пощекотать бока электродубинкой.

— Стоп! — крикнул Морталд.

Охранники неохотно остановились.

— Поймите правильно, — продолжал Морталд, — компании было нелегко решиться на этот шаг. Через восемь месяцев шахта снова заработает. В качестве выходного пособия каждый из вас получит двухмесячную зарплату. Те, кто подаст нам письменное заявление о желании работать на шахте после ее открытия, по возвращении получат четыре месячных оклада.

Морталд откашлялся. Телекс, полученный сегодня утром, был кратким и исчерпывающим. Морталда взволновала забота Хомера Клоппе о рабочих. На его месте он…

В заключение он прокричал в рупор:

— Удачи всем!

— Дерьмо дело! — сказал Гонзалес. — Что ты собираешься делать?

Хулио неопределенно пожал плечами. Прежде всего надо предупредить Мануэлу о возвращении в Цюрих. Он достал из кармана ее письмо и еще раз прочел строчки: «Моя хозяйка подыщет тебе спокойную работу». Это было написано черным по белому. Хулио знал Ренату и то, что Мануэла ее обожает. Но вчера дочь банкира вышла замуж, и вряд ли у нее найдется время заняться его проблемами.

В барак Хулио возвратился в плохом настроении. Он достал из ящика стола ручку, лист бумаги и начал писать.

Доктор Мэллон осторожно взял Габелотти за запястье и посчитал пульс.

— Хорошо себя чувствуете?

— Нет, — прохрипел Габелотти.

Когда его взгляд случайно задерживался на иллюминаторе, он быстро закрывал глаза, чтобы остановить начинавшееся головокружение. Он упорно смотрел в лежавшую на коленях газету и не видел ни строчки. К тому же он никак не мог забыть ужасные слова командира корабля: «Мы летим на высоте одиннадцать тысяч метров!» Еще до взлета доктор Мэллон напичкал его транквилизаторами. От них разболелась голова, но страх не прошел. Вцепившись пальцами в подлокотник, Габелотти перебирал в памяти все авиакатастрофы за последние десять лет. «ДС-10» в Париже… двести трупов… Месяц назад в Санта-Крус… такой же «Боинг-747», как и этот… Еще в…

— Ричард…

— Да, дон Этторе.

— Что-то мне совсем не по себе. Дайте мне еще одну вашу чертову таблетку.

— Вы уже превысили дозу.

— Плевать!

— Как скажете.

Врач вызвал стюардессу и попросил принести стакан воды. Перед тем как направить свой талант на поддержание здоровья богатой клиентуры, он три года проработал в психиатрической клинике. Он приблизительно знал, что такое страх полета для человеческого сознания. Знал он и то, кем был Габелотти. И часто спрашивал себя, не является ли его неудержимая страсть к власти компенсацией полового бессилия. Но для этого надо было побеседовать с Габелотти, задать ему несколько вопросов… Правда, с таким же успехом на эту тему можно говорить с каменными идолами с острова Пасхи. И тем не менее Габелотти предложил ему одиннадцать тысяч долларов за сопровождение в полете. За такие деньги его клиенты в Нью-Йорке могут три дня обойтись без него.

— Вам лучше, дон Этторе?

Заботливость Кармино Кримелло выводила Габелотти из себя. Этим он еще больше давал ему прочувствовать свое недомогание.

— Убирайся, — не глядя на него и не разжимая зубы, прошипел Габелотти.

Дважды повторять не было необходимости…

Кримелло поднялся по винтовой лестнице в бар и налил себе целый стакан виски. Его проблема заключалась не в самолетах, а в машинах. Если за рулем сидел кто-то другой, он умирал от страха. Но больше всего он боялся умереть от пули.

— Если уж на то пошло, дон Этторе, глотайте сразу две, — сказал доктор Мэллон. — Может, попробуете уснуть?

— Я не хочу спать! Мне приснится, что я лечу в самолете, и я проснусь.

— Прекрасная шутка, — засмеялся доктор Мэллон. — Не волнуйтесь… Через три часа мы будем в Цюрихе.

— Я сдохну раньше.

Дон Этторе в десятый раз убедился, что бумажный мешочек, как и рекламные проспекты, по-прежнему находится в кармашке кресла.

Умереть — это еще куда ни шло, но блевать публично!..

Телефонный звонок оторвал Шилин от группы друзей, оживленно обсуждавших сказочный взлет Курта Хайнца. Как и все, она от души смеялась и продолжала смеяться даже тогда, когда незнакомый голос из трубки сказал, что Рената стала жертвой автомобильной катастрофы на шоссе Декомпозе. Положив трубку, она нетвердой походкой подошла к Хомеру и тихо сказала ему на ухо о постигшем их горе. Никому не сказав ни слова, они незаметно покинули своих гостей и, сходя с ума от ужаса, бросились к месту аварии.