— Оставь так! — приказал он Пьетро.

— Итало! — закричал О’Бройн. — Я требую объяснений.

Вольпоне повернулся к нему с таким видом, словно видел его первый раз в жизни.

— Сейчас ты их получишь, — мягким голосом сказал он, затем взял его под руку и отвел в сторону. — Значит, так, — спокойно начал Итало, — мой брат убит.

О’Бройн собрал остатки сил, чтобы выдержать взгляд Вольпоне.

— Да что вы такое говорите? — выдохнул он.

— Закройся! — прорычал Вольпоне. — Говорю я! Сейчас ты скажешь мне цифровую комбинацию, под которой зарегистрирован вклад…

— Итало! Я не могу! Это же предательство по отношению к Дженцо!

Чтобы тут же не разорвать его на куски, Вольпоне закрыл глаза, обхватил голову руками и изо всех сил сжал ее.

— Слушай, гниль, слушай меня внимательно! Перед тем как я тебя убью, я предлагаю тебе сделку. Если ты сейчас же скажешь, что мне требуется, я убью тебя как человека — пущу пулю в лоб. И даю тебе слово, что с головы твоей подружки не слетит ни один волос…

— Что? Вы хотите…

— Если заупрямишься… все равно ты заговоришь. Я буду сдирать с тебя кожу сантиметр за сантиметром… Выбирай!

— Итало! Клянусь… вы ошибаетесь! Клянусь…

— Пьетро! Закрой дыру и поставь на пластину блондинку.

— Не-е-е-т… Я не хочу! — запротестовала Заза. — Какое я имею отношение к вашим делам? Я почти с ним незнакома…

Беллинцона завел ей руки за спину и толкнул на плиту.

— Что делать теперь? — спросил он.

— Повесишь ее, — спокойно ответил Вольпоне.

— Сволочи! — завопила Заза.

Инес отреагировала на происходящее неожиданно:

— И долго будет продолжаться это кино? Я замерзла и хочу домой.

— А ты спроси у этого ублюдка, — подсказал Мори и кивнул в сторону О’Бройна.

— Я не знаю, что они хотят от вас, — сказала Инес, глядя на Мортимера, — но скажите все, что знаете. Неужели вы не понимаете, что из-за вашего упрямства все мы оказались в дерьме.

Выполняя немой приказ глаз Вольпоне, Фолько Мори взял лежавший у стены моток веревки и протянул его Ландо. Один конец веревки Ландо перебросил через балку. Затем под любопытным взглядом Беллинцоны сделал петлю.

— На шею, — приказал Вольпоне.

С вылезшими из орбит от ужаса глазами, с выражением недоумения на лице Заза искала взглядом чьей-нибудь помощи.

— Мортимер! — закричала она. — Мортимер!

— Оставьте ее! — заорал О’Бройн. — Оставьте ее!

Беллинцона одним движением заломил руки Зазы за спину, в то время как Ландо привязывал другой конец веревки к кольцу, прикрепленному к стене.

— Мортимер! — во всю силу своих легких крикнула Заза.

Она увидела, как он сделал жалкую попытку вырваться из рук Фолько Мори.

— Пластину! — приказал Итало.

Беллинцона ухватился двумя руками за ее края и потянул на себя. Лишившись опоры, Заза повисла над пустотой.

— Омерзительно! — выкрикнула Инес.

— Пьетро! Возьми негритоску и развлекись, — резким тоном сказал Итало.

Беллинцона искоса посмотрел на Ландо. Мертвенно-бледный, сжав кулаки, Ландо смотрел на Вольпоне, в руке которого неожиданно оказался «маузер».

— Баретто! — спокойно сказал Вольпоне. — Запусти пилу.

Но в его голосе слышалась такая угроза, что Ландо даже не шелохнулся, когда Беллинцона, схватив Инес за рукав манто, потащил ее за штабель досок.

— Баретто! — повторил Итало. — Я кому сказал?

Тяжело ступая, Ландо подошел к краю ямы и спрыгнул вниз, коснувшись тела Зазы. Ему пришлось развести ей ноги, чтобы добраться до рукоятки рубильника. Диск пилы начал медленно вращаться, быстро набирая обороты.

Чтобы не слышать, что происходит за штабелем досок, Ландо взял толстый брус и подставил его под пилу. Он был разрезан мгновенно, словно спичка.

— Тащи его к пиле, — сказал Итало Мори.

Из-за штабеля к самой крыше взметнулся нечеловеческий стон Инес. Ландо застыл. Вольпоне сделал вид, что ничего не случилось. Послышался голос Беллинцоны: «Сука!» Последовали глухие удары и шум борьбы.

— Баретто, положи его перпендикулярно пиле и держи.

О’Бройн, ничего уже почти не соображая, пытался что-то сказать, но ни единого звука не вылетало у него изо рта. В десяти сантиметрах с бешеной скоростью вращался зубчатый диск.

Вольпоне схватил его за волосы.

— Я слушаю тебя!

Изрыгнув порцию желчи, Мортимер, который хотел жить, собрался с силами и выдавил из себя два слога заветного слова, придуманного Дженцо:

— Мамма! Мамма!

Но Итало не понял, что он услышал половину ответа, которого добивался. Он подумал, что слово, вырвавшееся из недр души О’Бройна, всего лишь последний крик о помощи и окончательный отказ. Внутри у Итало все перевернулось. В долю секунды его лицо покрылось потом, перед глазами мелькнули длинные ослепительные полосы, повлекшие за собой быстро сменяющиеся картины воспоминаний… Его брат, его слова: «Не трусь… Это не больна…» И Анджела, его жена… Ему показалось, что он ощущает на кончике своего языка вкус соска ее груди… И Дженцо… живой… мертвый… его нога…

— Мразь! Сука! — заорал он, забыв вдруг, кто он есть, почему он здесь, что должен делать…

Когда световые, пульсирующие полосы исчезли, он увидел, что по-прежнему держит голову Мортимера за волосы. Он поднял глаза и уставился сумасшедшим взглядом на Фолько и Ландо, которые смущенно отвернулись в сторону.

Он увидел, что их одежда забрызгана кровью. Только сейчас он заметил, что ничто не связывает голову, которую он держал в руке, с телом Мортимера О’Бройна.

Вместе с ней он отсек одновременно последнюю связь с двумя миллиардами долларов…

Рената Клоппе позвонила Мануэле и заказала себе завтрак: крепкий черный кофе, охлажденный сок грейпфрута, клубничный джем и яичницу с беконом.

Тяжело вздохнув, она встала, подошла к платяному шкафу и открыла его. На внутренней стороне дверцы были нанесены три небольшие черточки.

— Остается две, — сказала она, стирая пальцем крайнюю слева.

В тот день, когда они с Куртом определили дату свадьбы, она нанесла мелом сто двадцать пять черточек, как это делают заключенные, считая последние дни перед выходом из тюрьмы. Она до сих пор не понимала, почему решила выйти замуж за Курта. Он представлял собой полную противоположность тем, кто обычно ей нравился. А нравились ей красивые, светловолосые, высокого роста парни с непринужденными манерами, ленивые и беззаботные.

Курт был среднего роста, темноволосый, всегда чем-то озабоченный… И что в нем больше всего ее раздражало — она всеми силами противилась этому слову — он был трудолюбив.

Всегда собранный, неспособный отвлечься от реальности или совершить маленькое безумие, он до конца своих дней был обречен тащить на плечах груз мировых забот, бросаясь с закрытыми глазами в разрешение коллективных проблем, лишь бы не решать свои личные.

— Доброе утро, мисс! Как спали? Осталось всего лишь два дня?

— Доброе утро, Мануэла! Вы забыли перец.

— Сейчас принесу.

— Мануэла, вопрос на тысячу франков… Почему я выхожу за него замуж?

— Потому что любите…

— Проиграла!

— Я пошла за перцем, а вы посмотрите меню…

— Где оно?

— На подносе.

Рената взяла прямоугольной формы карточку из шикарного бристольского картона, на котором готическим шрифтом был напечатан перечень блюд праздничного вечера 26 апреля 1970 г.

Коллекционное шампанское, 1936 г. Кофе. Рыбное суфле. Шарлотка в шоколаде. Сыры. Провансальская баранья ножка. Бутерброды в ассортименте. Гусиная печенка. Устрицы. Аперитив. Дом Периньон, 1961. Клико, розовое, 1929.

Луи Филиппон, знаменитый французский шеф-повар, прибывающий послезавтра к Клоппе с полным составом своих подручных, без всяких комментариев отверг меню, предложенное Ренатой. Это «все наоборот» не произвело на непроницаемого сноба никакого впечатления. Под предлогом того, что застолье состоится в три часа утра, он запросил двойной гонорар. «Ночной тариф», — без улыбки уточнил он. Рената спрашивала себя, как далеко она может зайти, не дойдя до крайности… Она поддразнивала Курта, чтобы узнать его собственные границы абсурда. Но одно ее предложение он категорически отверг: когда она попросила его нарядиться в ее муслиновое платье, а себе решила взять его смокинг. Она чуть не возненавидела его, обвинив в нарушении договоренности. Но он твердо стоял на своем и с самым серьезным видом клялся, что отказывается не из-за своей прихоти, а просто не хочет срамиться перед студентами. Чему может научить молодежь такой придурок?