- Хватит болтать. Много народу его сторожит?
- Четверо мордоворотов на входе. Хозяин при мне им приказывал - говорил, если прорвётся кто с улицы, а удержать не получится, мальца надо сразу убить.
- Попробуй узнать, не собираются ли его перепрятать в другом доме. Я тут каждый вечер сижу.
Кухарка помахала мне рукой, потом сомкнула указательный и безымянный пальцы жестом, отвращающим запойный дух. Похоже, в роль трактирного завсегдатая я вжился полностью. Хорошо хоть заговорить со мной не побоялась.
Через два дня кухарка заглянула в дверь трактира и тут же скрылась. Неспешно допив содержимое кружки, я вышел на улицу и пошёл за ней. Потом свернул за кухаркой в переулок.
- Перепрячут послезавтра в полночь, - зашептала она. - В соседний дом ведут, что за другим забором. В этот-то, говорят, Архивариус собирается пожаловать.
Так, значит, спугнуть Ватали у нас получилось.
Я искренне сказал:
- Ты просто умница. Тебе и правда, мужа бы хорошего.
Кухарка зарделась, и я задумался над тем, много ли раз ей приходилось слышать до этого доброе слово.
- Постарайся предупредить парня, - продолжал я. - Скажи, что его будут ждать.
Она кивнула, и мы разошлись, выйдя с разных сторон переулка.
Начальнику сыска было обо всём, конечно, доложено. Послезавтра в полночь к домам Ватали должны были незаметно пробраться пятеро или шестеро лучших сыскарей. Я попросил бы и больше, но каждый лишний человек мог оказаться предателем.
Успех, который пришёл, когда я уже перестал в него верить, меня почти не радовал. Я был слаб, уныл, и каждый миг думал о случайностях, которые могут нарушить наш план. Только после нежданного визита Сведа я несколько воспрял духом. Уже на пороге дома друг обнял меня так, что затрещала по швам его надёжная кожаная куртка, выдержавшая не один поход. Потом он забасил о странном мальчишке, который, придя к нему, сразу стал отчитываться - так мол и так, устроился подручным к портному, получил первый заработок, деньги твоему другу месяца через два отдам, передай ему, что работаю, ни в чём дурном больше не замешан, что ты, не подумай. Свед сначала не понял ничего, хотя важно кивал, потом сообразил, что речь идёт обо мне.
- Я так решил, что ты снова скрываешься, - заявил он. - Иначе этот шкодник непременно к тебе самому явился бы объясняться, уж очень он был напуган.
Это хорошо, что напуган. За шкодника мне придётся нести ответ, и белобрысому совершенно необязательно понимать, что навредить ему всерьёз я вряд ли смог бы. Моя капризная госпожа, которую теперь было почти не видно на небе, покровительствует детям, животным, простолюдинам, актёрам, поэтам, ворам, пьяницам и неудачливым самоубийцам. Белобрысый был простолюдином и подростком, а ввязавшись в эту историю, ещё и сам подставил свою голову под нож.
Свед тем временем протягивал мне на ладони круглую, ртутно блестящую каплю. Подвеска из лунного серебра, которое плавят в полнолуние и обрабатывают под специальные заклинания. Для большинства - дорогое и бесполезное украшение, для меня - последний шанс. Единственное, что способно вернуть мне силы, когда луна совсем исчезает с неба. Жаль только, что её хватает ненадолго. Свои поединки, которые приходились на неудачный день, я когда-то выигрывал только потому, что отец покупал мне такие амулеты. Отец был достаточно богат, хотя, пожалуй, много беднее, чем этого ожидали от королевского камергера. Но я с тех пор спустил почти всё.
- Свед, это же страшно дорого!
- Только не говори, что она тебе не нужна. Воображаю, во что ты ввязался, если тут прячешься. Новолуние, между прочим, уже завтра.
Как будто я способен об этом забыть. Новолуние завтра. Миро переводят в его новую тюрьму тоже завтрашней ночью.
Втроём мы опрокинули много больше кружек, чем я выпивал до этого каждый день. И воды в наш кувшин, как в трактире, никто не подливал. Но ни слабости, ни сонливости не было - мы досидели до утра, горланя песни, а когда я проснулся, солнце ещё стояло высоко, и голова была почти ясной.
В своё время Свед сам догадался о моей тайне, но это не вызвало у меня страха. Мой друг умён и надёжен. Когда другие уже считали меня магом, а я просто понемногу учился отражать образ госпожи, его приволокли к нашему дому с глубокой колотой раной, из которой толчками выходила кровь. Он задыхался, сплёвывая с губ кровавые пузыри и был почти без сознания. Свед всегда был хорошим оруженосцем и свою клятву, где говорилось, что надо заслонить собой господина, которому служишь, понимал дословно. Кровь я остановил сразу, но рана всё равно оставляла мало надежд, если бы госпожа снова не шепнула мне, что я имею дело с оборотнем. Труднее всего оказалось разогнать зевак и остаться со Сведом наедине. Я чувствовал, что он должен принимать облик какого-то крупного и сильного зверя, но никак не ожидал, что окажусь рядом с лосем. Смеётесь? Уворачиваться от лосиных копыт не так уж смешно. А на следующий день мне пришлось перестилать весь паркет в комнате.
Так или иначе, Свед выжил и после этого серьёзно задумался о моей скромной персоне. Не следует недооценивать сообразительность вояк. Они, конечно, не слишком изворотливы в придворных интригах, но в бою ум иногда помогает остаться в живых не меньше, чем грубая сила. На то, чтобы найти верное объяснение моим странностям, у него ушло недели две. Большинство знакомых мне книжников не справились бы и за два месяца.
К дому Ватали я пришёл заранее, остановившись в переулке, который выходил на его задворки. Люди сыска пока не появились. Сначала была тишина, потом в доме стали раздаваться какие-то звуки, хотя время до полуночи ещё оставалось. Мальчика, похоже, решили перепрятать чуть раньше, а потом разобраться со мной. Тем более, что ночь для этого подходила как нельзя лучше. Не иначе, кто-то из сыскарей оказался слишком разговорчивым - или его заставили заговорить. Хорошо, что я так никому и не сказал, от кого получил сведения.
Я осторожно встал на другой стороне улицы, вжавшись в забор напротив калитки. Оставалось лишь беззвучно молить о том, чтобы со мной осталось последнее благо, данное госпожой - способность видеть в темноте как кошка. Послышался щелчок, и калитка открылась. Миро, оттолкнув охрану, бежал ко мне. Одним резким движением я перерезал верёвку на его запястьях и вручил мальчику второй кинжал. После этого преимущество во времени закончилось, и мне пришлось сражаться с двумя подбежавшими людьми Ватали. Миро взял на себя ещё троих. Нет, уже двоих. Один лежит на земле и не пытается встать. Ещё один взял кинжал в левую руку, правая повисла плетью.
Тут меня начали серьёзно теснить, и лишь изредка мне удавалось бросить взгляд на Миро. Но как он, оказывается, хорош в бою! Я в свои лучшие времена был лишь слабым его отражением. Возвращённая кухаркой подвеска солнечным светом горела на его груди, и я вдруг понял, что снова вижу момент Обретения. Даже если меня сейчас зарежут, у Миро, получившего новые силы, будет возможность вырваться. Из калитки выбежали ещё несколько вооружённых людей, но Миро уже пробивался навстречу спешившим к нему по переулку сыскарям. Ну вот и всё. То, что было нужно, я уже сделал.
Но, похоже, Миро не был с этим согласен. Вместе с сыскарями он врезался в окружившую меня толпу. Продержаться, ещё немного продержаться... Подвеска на моей груди ярко вспыхнула и погасла окончательно. Я почувствовал, как немеют руки, и пропустил удар.
Когда я очнулся, карие глаза Миро глядели на меня сверху вниз, и я ощущал, как рана затягивается. И лишь моя вечная тревога не хотела меня отпустить, не давая поверить, что всё может кончиться так хорошо.
Я едва мог пошевелиться, но мысли вихрем проносились в моей голове. Мальчику лет четырнадцать, а это значит, что вскоре после его рождения был тот день, самый чёрный день в моей жизни. Тьма упала на меня ещё до затмения, когда Лакти, женщина-рысь, прогнала меня, обвинив в трусости. Я шёл по улицам, и едва замечал, что ветер поднимает тучи пыли, а на почерневшем дневном небе проступают звёзды. Моя госпожа заслоняла солнце, как до этого заслонила от меня Лакти. Очнись, Шади! Ты слишком любишь прятаться в мире символов и снов. А между тем этот день действительно был, и по улицам метались очумевшие кошки, а во дворах орали перепуганные младенцы. Природа Миро была солнечной, вот почему его присутствие оказалось для меня целительно. Я задумался о том, что же в таком случае нужно было ему для Обретения, ведь он и так мог видеть светило каждый день. Пришедший ответ удивил меня. Собрать обратно весь солнечный свет. Рассеянный и отраженный, ослабевший и затерявшийся в мире. Тот, который обычно не виден за прямыми и горячими лучами солнца. Тот, что скупо светит слабым, униженным и потерпевшим поражение. Отражённый во мне ущербный свет моей госпожи. Ему нужен был я.
