У Артура зашевелилось в животе одно тошнотворное подозрение.

– Имс… Ты все распланировал, да? Как будто мы не проснемся? И тебя бы даже устроило, если бы мы не проснулись, ведь так?

Имс молчал и выводил вилкой круги на скатерти, не поднимал глаз.

– Артур, – наконец примирительно сказал он. – Мы не можем особо воздействовать на хронометраж этой жизни. Но можем ей наслаждаться, пока нам дают время. И да, возможно, я не хотел бы просыпаться. Я хотел бы остаться здесь, в этой реальности. С тобой.

– Имс! – почти заорал Артур. – Да ты понимаешь, что нет никакой этой реальности! Мы сейчас у себя в голове, заперты в своих фантазиях, в своем подсознании! Очнись ты!

– Возможно, да, – сказал Имс. – А возможно, и не совсем.

– Что ты имеешь в виду? – уже прошептал Артур, заметив, что на них оглядываются. Это было очень неправильно – вот так себя вести. Он забыл, как нестабильна материя сна.

– Я думаю, это не просто невесть откуда взявшиеся фантазии, Артур. Эта реальность вполне могла бы иметь свое место. И нам просто показывают, как это могло бы быть.

Артур замер со стаканом воды в руке.

– Версия будущего? – выговорил он.

Имс сжал губы и кивнул.

– И даже там, где мы сейчас спим в московской квартире – пусть я и уже очень слабо это помню, это будущее уже началось… Юсуф, сомнацин, Кобб, а в прошлом – Тесла, эксперименты со временем и сновидениями, практики, позволившие тебе самовольно умереть… прости, но так и есть. Прошлое, настоящее, будущее, это все пазлы одной мозаики. Здесь ни одного лишнего кусочка. Ни одного, Артур. Это просто… такая фигура времени.

– Лестница Пенроуза, – произнес Артур. – Вот что он имел в виду.

– Кто?

– Пол.

Имс хмыкнул.

– Пол еще тот стервец. Но, Арти, время! Посетим нашего старого друга, а потом подумаем, что делать дальше.

***

Все шло так на удивление гладко, что Артур начал искать подвох.

Они незамеченными проникли в квартиру с помощью отмычки, нашли старика мирно посапывающим на кровати – на столе стояла бутылка белого вина и бокал с остатками этого вина на донышке.

Артур ловко капнул старику в ухо несколько капель сомнацина – предупредительная мера, быстро открыл пэсив, подсоединил трубки, ввел всем троим иглы с катетерами, настроил режим на сон Имса как основной и, вздохнув глубоко, нажал кнопку подачи снотворного.

Ему было неприятно опускаться рядом с дурно пахнущим стариком на старое, почти ветхое покрывало, но он надеялся быстро забыть эти ощущения в будущем. Единственное, что его слегка беспокоило: старик пил алкоголь, а алкоголь с сомнацином – не самая хорошая смесь. Хотя, в конце концов, судя по бутылке, выпил он всего бокала два, а то и полтора. Так что Артур решил, что все обойдется, падая в плавную, гостеприимную темноту.

Сначала Артур услышал шум. Он бы ни с чем не смог его спутать: это был шум удаляющегося состава – свист колес, громыхание вагонов. Причем это не были мягкие звуки современного скоростного экспресса, это были звонкие, чуть лязгающие голоса старого поезда. Такие он слышал в детстве.

Вокзалы всегда вызывали у него странные чувства – смесь волнения, грусти, предвкушения, радости и безысходности одновременно. Садился он в поезд или оставался на перроне, у него всегда сосало под ложечкой. Очевидно, где-то внутри билась мысль, что это расставание с кем-то или чем-то может быть навечно. Такая возможность была всегда – по разным причинам. Он мог умереть, они могли умереть. Он мог не захотеть вернуться или снова увидеть кого-то. Его просто могло закрутить в водовороте обстоятельств, как щепку в мутной воде, и когда бы он опомнился, месте и люди стали бы совсем другими, даже если бы он фактически вернулся – или дождался. Все слишком быстро становится другим.

Он поднял веки, и на него хлынул белый дневной свет, так явственно расходившийся снопами отдельных лучей, что, кажется, их можно было потрогать. Свет лился из полукруглых окон под потолком. Справа сияли еще одни окна – огромные, во всю стену, стрельчатые, и эти окна были растиражированы тысячами фотографий и кинолент, как и все огромное, запертое в мрамор пространство между ними, эта огромная гладкая каменная пустыня.

Артур почувствовал бессильную злость.

Никакой лаборатории не было и в помине, а сидели они на скамейке на Центральном вокзале Нью-Йорка.

Правда, Артур оглядел зал, со временем они не ошиблись. Это точно были тридцатые. У билетных касс стояли какие-то люди, и одеты они были старомодно. Да и уж очень пустым выглядел вокзал, те несколько фигурок у касс не в счет.

На соседней, противоположно стоящей, скамейке он увидел развязно развалившегося Имса – почему-то в какой-то кошмарной розовой рубашке и почти желтом пиджаке – и старика. Имс раскинул руки по спинке, так что старик в некотором смысле находился в его объятьях. Глаза у Имса были страшные.

– Ну здравствуй, Нэш, – сказал он и по-гангстерски подвигал в зубах невесть откуда взявшуюся зубочистку.

Артур сидел и не двигался, только смотрел. Он мельком взглянул на себя – серые брюки, белая рубашка, рядом на скамейке лежат серый пиджак и круглая фетровая шляпа. Черт, почему он в тонкой рубашке зябнет на вокзальных сквозняках?

Старик сначала непонимающе огляделся, потом глаза его медленно прояснились, он обернулся на голос и застыл.

– Узнал, – удовлетворенно констатировал Имс.

И даже Артуру стало страшно.

– Я сплю? – без удивления спросил старик. – Этот вокзал… и вы? Я сплю.

– О да, и этот вокзал еще относительно молод, и мы – очень, очень молоды. Я вот не знаю, почему ты старый, Нэш. Ты же был младше меня. Совсем птенец желторотый, – насмешливо добавил он. – Я над тобой все время подтрунивал, извини уж, друг.

Старик посмотрел прямо перед собой и наткнулся взглядом на Артура.

– И ты, – безжизненно сказал он.

Старик смотрел и смотрел на него, точно не мог оторваться, и где-то снова пронесся поезд, будто странная лодка Харона, и время подрагивало, словно желе в банке, не двигалось. Так не должно быть, автоматически мельком подумал Артур. Время не должно быть таким медленным, мы погрузились глубже, чем было надо. Или показалось?

Он не помнил сейчас прежние погружения. Он вообще ничего не помнил, зато Нэша – Нэша, который сейчас смотрел на него, словно прикованный, и молодел на глазах, молодел непостижимо – он узнал. Перед ними теперь сидел не седой трясущийся старик, а совсем молоденький блондин с тоненькими смешными усиками и бледно-голубыми глазами. Смазливый. Скользкий какой-то. Но на вид совсем не злой, не угрожающий и коварный, вовсе не способный на многоходовые игры. Почти подросток.

– Неужели ты думал, дорогой Нэш, что тебе никогда не придется с нами встретиться?

– Я не сплю? – без всякой логики спросил Нэш, разглядывая свои помолодевшие руки. – Я умер?

– Нет, еще, к сожалению, – процедил Имс. – Хотя будь моя воля, это бы случилось уже очень, очень давно.

– Ты не смог меня найти, – усмехнулся Нэш. – И вообще опоздал. Безнадежно опоздал. Твой любимый Артур тебя не дождался.

Имс втянул в себя воздух, видимо, пытаясь охладить кровь.

– Ты ведь знал, что я слежу за тобой, не так ли? С самого первого дня мне было известно, что ты нацистская болонка и что Третий рейх спит и видит, как бы заполучить военные разработки Теслы! И ты тоже все знал!

– Некоторые бумаги они получили, – усмехнулся Нэш. – Я был вовсе не так плох, как ты считал. Ты всегда недооценивал противника, Имс. Нельзя быть таким павлином.

– Foo fighters ? – подал голос Артур.

Нэш кивнул.

– Ну, и еще кое-что. Некоторые вещи были недоработаны, и мы не смогли их довести до ума.

– Я помню, как ты терзал меня, чтобы я сделал именно это. Атомная бомба, например.

– И не только, если ты помнишь, конечно.

– И не только. Но бомбу доработали, а остальное, слава Богу, нет.

– Несправедливо, – сказал Нэш. – Такой гений пропал втуне…