Я при страже Светлого с десяток лет отслужил, всякого понавидался; меня ни слабостью, ни стойкостью человеческой не удивить, а уж что с людьми страх вытворяет – так я про это поболе иного дознавателя знаю. Однакоже тогда пришлось и мне удивиться. Когда брат Порус начал факелом в клетку тыкать, девчушка будто проснулась и поняла, что тут затеяли. И очень она за свою кошку испугалась, больше, чем за себя, как мне думается. Закричала что-то неразборчиво… собственно, тут все и произошло.
Ничего особенного, казалось бы: ни молний, ни грома, ни словес из ниоткуда. Вот только прямо посреди камеры возникло одно из тех существ, в которых ни один из светлых братьев не верил, хотя нам не единожды приходилось их живописать пастве в словах поучения. Или на стенах домов благодати малевать, в сценах посмертного воздаяния. Это было размерами с корову, а состояло все сплошь из серых лохмотьев, костей и пасти. Начало оно с того, что одним махом сожрало девчушку. Потом развернулось по кругу и слопало стражников, мимоходом и брата Поруса прихватило вместе с клеткой, напоследок угостилось братом Гэлем, который на заднице к двери полз. На меня оно и не взглянуло, дверь единым махом вышибло, да и загремело костями восвояси. Говорят, его потом где-то поймали, но это уже история не моего везения.
Николас с трудом оторвал взгляд от кромешника. Ему показалось, что он только что видел первый час воплощений глазами смиренного брата Уббо.
– Впечатляет? – поинтересовался Иероним. – Тульпа – мастер внушения. Можешь поверить, все именно так и было. И мне представляется весьма символичным, что последней каплей, соединившей сосуды наших миров, был страх. Вы боялись нас, не зная, есть ли мы на самом деле, пугали нами, сами не веря ни единому своему слову…
– И как оказалось, зря не верили. – Прошелестел Тульпа. – Все оказалось почти правдой. Иероним, я думаю, нашему новому другу надо отдохнуть. Всех историй сразу не расскажешь.
– Прерывать рассказ в самом начале чересчур жестоко даже для кромешника, – очередной посетитель не стал топтаться в дверях, а появился сразу посреди комнаты, с комфортом устроившись на кровати Николаса.
– Сколько вас там еще? – Николас пытался рассмотреть еще одного нежданного гостя.
– Впустил одного – впустил всех. Это первое правило при общении с нами. Запомни его хорошенько, Николас Бром.
Это была девушка, похожая на сплав молока и меда: нежное личико, обрамленное тепло-золотистыми прядками, янтарные глаза, изящная, но весьма соблазнительная фигурка, легкое платье цвета чайной розы… ее хотелось оберегать и защищать еще до знакомства, при малейшей возможности целовать ее следы на песке, а если повезет – умереть ради одной ее улыбки.
– Знакомься, это Илле, белладонна. Наш прекрасный цветок зла, – не без иронии представил ее белоглаз.
– Так значит, – с трудом оторвавшись от созерцания полулежащей девушки, Николас повернулся к кромешнику, – всему причиной эти суды над одержимыми?
– Не совсем, – ответил ласковый голос белладонны. – Посмотри, – и она отвела волосы с ушка и вынула из него круглую жемчужную сережку.
Казалось бы, ничего особенного, но Николас не мог отвести взгляда от ее нежного маленького уха, похожего на розовую морскую раковину, изящный завиток которой походил на лабиринт, в котором можно было блуждать целую блаженную вечность… теплое золото волос согревало его, щекотало тонкими отблескам. У Николаса сбилось дыхание, кровь застучала в висках. И тут же он некстати вспомнил, что его руки механика испещрены мелкими шрамами, пятнами от кислот и технических масел, а пальцы загрубевшие и шершавые. Разве можно такими руками прикасаться к живому шелку…
– Илле, – укоризненно прошуршал Тульпа. – Уймись.
– Ой, – у белладонны вспыхнули щеки, – простите… привычка, куда деваться. Так вот, Николас, представь, что это – и она покатала в горсти жемчужину, – ваш мир. А это – и она сомкнула ладони в подобие шарика, – наш. Мы всегда были рядом, не так, чтобы вплотную, но вполне досягаемо. И каждый раз, когда вы причиняли друг другу боль, когда плакали от страха ваши дети, когда обвиняли невинного и унижали слабого, – мы становились ближе. Ну а в упомянутый исторический период держаться на расстоянии стало просто невозможно. – Илле слегка картавила, возможно поэтому Николасу было сложно совсем серьезно относиться к тому, что она говорила, – И ты не прав, Иероним, так строго судя о темных веках, сам знаешь, что равновесие нарушилось уже на их исходе. Заложив в фундамент нищету и невежество, вы с поразительным усердием строили лестницу, каждая ступенька которой украшена достойнейшим девизом…
– Ради мира и процветания нашей страны!
– Во имя чистоты нации!
– Сохраним и укрепим семьи!
– Памяти предков будем достойны!
– Нашим детям – достойное будущее!
Дети Роя перебрасывались трескучими фразами как мячиками; было видно, что каждая из них хорошо знакома им, как знакомы врачу симптомы болезни.
– По этой лестнице вы и добрались до нас. – Илле сидела, подобрав под себя ножки, опираясь руками за спину. Николас неосторожно задержал взгляд на ее шее, и уже не слышал, что она говорила, однако следующий гость, обнаружившийся прямо у него на коленях, заставил механика отвлечься от созерцания прелестей белладонны.
– Фхххлнннн… гллллвмммм… – эти звуки напомнили ему работающий на малой мощности насос.
– Это еще что? – на коленях у механика сидело существо, похожее на тряпичный мяч, изрядно послуживший на своем веку, где-то надорванный, где-то выставивший напоказ свою набивку (что-то вроде подгнивших суровых ниток), давным-давно потерявший и форму, и прыть. Существо, и без того малосимпатичное, страдало одышкой и косноязычием.
– А вот и паразиты пожаловали, – прошелестел Тульпа. – Это Мирель. Детка, пощади чувства нашего гостя, сядь где-нибудь подальше.
– Пусть сидит, мне не мешает. – Николас принял происходящее как должное и решил ничему не удивляться. – Я с самого начала хотел спросить вас насчет Единого и его светлого круга. Он вообще был или как? То, что вы нас ждали и встретили, как родных, я уже понял, а с той стороны что, мы сироты получаемся?
– Мммввлллл… ххххшшшшшнгллл… – Николас изо всех сил вслушивался в пыхтение Мирели.
– Не напрягайся так. Спуск должен быть легким. – Голос зазвучал в его голове сам, минуя слышимую мешанину звуков. – Нет, вы не сироты, Николас, вы любимые дети. Любимые дети, покинувшие дом отца и забывшие дорогу обратно. Однако несмотря на то, что вы ушли далеко, сам дом никуда не делся.
– Я смотрю, вечеринка в разгаре. – Николас обернулся – на подоконнике, положив ногу на ногу, сидела Джая. – Понимаю, что всем вам любопытно заценить нашу новую диковинку, но он нам нужен живым. Мирель, уйди от греха подальше.
Существо, неловко переваливаясь, пыхтя и кряхтя, сползло на пол и откатилось к окну.
– Ну надо же, – насмешливо протянула белладонна, – бестия-защитница. Не бойся, никто его не тронет.
– И, тем не менее, Джая совершенно права. – Иероним встал. – Пора и честь знать. Можете не прощаться, Николас, скоро увидимся. Мы, как-никак, соседи. – И он кивнул в сторону дома напротив. – Отдыхайте.
Они покидали комнату так же бесшумно, как и появились в ней; последней исчезла Илле. Когда Николас улегся в кровать, она оказалась теплой, подушка пахла липовым цветом. «Ничего себе соседи, – подумал он, засыпая. – Не соскучишься». И встрепенулся.
– Погодите-ка, – он был уверен, что ему ответят. – А разве возможно такое, чтобы кромешник с паразитом вот так запросто без носителя расхаживали?
– Дошло, наконец, – ответила Джая, задергивая шторы. – «Тихая заводь» не простая водолечебница, Николас. Здесь можно за определенную плату на время избавиться от своего спутника из Роя. Плата, сам понимаешь, немаленькая, но и услуга не из повседневных. Человек приходит, и мы… как бы это… отделяем от него его же собственную тень. Человек отдыхает, потому как за ним хотя бы неделю не таскается кромешник, не вытягивает все жилы паразит… мало ли кем одарил его час воплощений. Потом, конечно, опять все снова-здорово, куда деваться. Но, скажу я тебе, очередь желающих перевести дыхание давно перевалила за… очень много. Этот дом, – бестия кивнула на дом напротив, – как раз для отделенных теней и предназначен.
