— Я забыл залить воду, когда мы уходили.

— Турист!

— Ну мы ведь несколько спешили.

— Сколько времени ты был сухой?

— Не знаю точно, — уклонился Фрэнк.

— Как твое горло?

— Нормально. Разве что чуть-чуть пересохло.

— Дай я посмотрю, — сказал Джим, подойдя к нему.

Фрэнк оттолкнул его.

— Говорю тебе: нормально. Давай лучше поедим.

— Давай.

Они поужинали говяжьим фаршем и улеглись спать. Виллис пристроился Джиму под бок и передразнивал, как он храпит.

На завтрак было то же самое: фарш еще остался, а Фрэнк настаивал на том, что ничего не должно пропадать. Виллис не стал завтракать, потому что поел всего две недели назад, зато выпил целую кварту воды. Перед уходом Джим показал Фрэнку электрический фонарик.

— Смотри, что я нашел.

— Положи на место, мы уходим.

— Пожалуй, я возьму его, — ответил Джим. — Вдруг пригодится.

— Не пригодится, и он не твой.

— Ты, праведник, я ж его не ворую, а беру взаймы — при чрезвычайных обстоятельствах.

— Ладно, пошли, — пожал плечами Фрэнк.

Через несколько минут они спустились на лед и снова покатили на юг. День был чудесный, как почти все дни на Марсе. Когда солнце поднялось достаточно высоко, чтобы заглянуть в русло канала, воздух наполнился запахом трав, несмотря на глубокую осень. К полудню Фрэнк приметил заветную балку — знак станции Проекта, и им удалось пообедать в доме. Это избавило их от скучной, неопрятной и неэффективной операции — питаться через клапан маски. Дом был близнецом первого, но фундамент завода отсутствовал.

Перед уходом Джим сказал:

— Ты что-то красный, Фрэнк. У тебя температура?

— Это признак цветущего здоровья, — заверил Фрэнк. — Все хорошо. — Однако он кашлял, надевая маску.

«Марсианский катар», — подумал Джим, но ничего не сказал, он все равно не мог ничем помочь Фрэнку.

Марсианский катар сам по себе не болезнь, а просто крайняя сухость носоглотки. Она появляется, когда человек дышит марсианским воздухом без защитных средств. Влажность на Марсе, как правило, равна нулю, и пересохшая слизистая оболочка открывает дорогу всем болезнетворным микробам, которые в тот момент находились в горле. Обычно дело кончается жестокой ангиной.

День прошел без происшествий. Когда солнце стало клониться к закату, можно было предполагать, что до дома осталось не более пятисот миль. Джим весь день не спускал глаз с Фрэнка. Тот бежал на коньках так же резво, как и вчера. Может быть, кашель — просто ложная тревога, решил Джим.

— Пора бы подумать о ночлеге, — сказал он.

— Согласен.

Вскоре они проехали спуск, построенный давно умершими марсианами, но ни подъемной балки, ни каких-либо иных знаков деятельности землян не было видно. Берега, хоть и стали чуть пониже, все же были слишком высоки, и с канала нельзя было увидеть, что находится наверху. Джим увеличил темп, и они помчались вперед. Показался следующий спуск, но снова ничто не указывало на то, что над ним может быть приют. Джим остановился.

— Предлагаю подняться наверх и посмотреть. Мы точно знаем, что станции строят на спусках, а балку могли и опустить.

— А если мы только потеряем драгоценное время? — возразил Фрэнк. — Лучше поторопимся и доедем до следующего спуска, пока не стемнело.

— Ну как скажешь. — Джим оттолкнулся и начал набирать скорость.

У следующего спуска история повторилась. Джим снова остановился и взмолился:

— Давай посмотрим. К следующему мы не успеем до заката.

— Давай. — Фрэнк нагнулся снять коньки.

Они поднялись наверх. В косых лучах солнца не было видно ничего, кроме растительности, окружающей канал. Джим чуть не заревел от усталости и разочарования.

— Что же теперь делать? — сказал он.

— Поедем обратно, — ответил Фрэнк, — и будем бежать, пока не найдем.

— Вряд ли мы разглядим подъемную балку в темноте.

— Тогда будем бежать, пока не упадем, — мрачно сказал Фрэнк.

— Раньше мы замерзнем.

— Если хочешь знать мое мнение, — ответил Фрэнк, — то нам конец. Я, к примеру, не смогу бежать всю ночь, даже если мы не замерзнем раньше.

— Тебе плохо?

— Мягко говоря. Пошли.

— Хорошо.

Виллис вылез из сумки Джиму на плечо, чтобы лучше видеть. Внезапно он соскочил вниз и куда-то покатился. Джим не успел схватить его.

— Эй! Виллис! Назад!

Виллис не отвечал. Джим побежал его догонять, с трудом продираясь сквозь заросли. Днем он спокойно прошел бы под листьями, но теперь, к вечеру, почти все растения съежились и стали ему по колено — скоро они уйдут на ночь в землю. Более чувствительные к морозу уже исчезли, и на их месте осталась голая земля. Виллису заросли не мешали, но Джим запутался в них и никак не мог найти беглеца. Фрэнк закричал;

— Берегись водоискалок! Смотри, куда идешь!

Джим стал продвигаться еще медленнее.

— Виллис, — позвал он, стоя на месте, — а Виллис! Вернись! Вернись, чтоб тебя, а то мы уйдем и бросим тебя здесь. — Это была совершенно пустая угроза.

Фрэнк с треском продрался к нему.

— Нельзя больше здесь оставаться, Джим.

— Само собой. Кто ж его знал, что он выкинет такой номер в самый неподходящий момент?

— Надоел он до смерти, вот что. Пойдем.

Издалека донесся голос Виллиса или, скорее, голос Джима:

— Джим! Джим! Иди сюда!

Джим, а за ним и Фрэнк стали пробираться сквозь жмущиеся к земле растения. Попрыгунчик сидел на краю огромного листа пустынной капусты — все растение насчитывало пятьдесят ярдов в поперечнике. Пустынная капуста не часто встречается вблизи каналов. Это сорняк, и ее не допускают на дно бывшего моря в низких широтах, зато ее находят в пустыне за многие мили от воды.

Листья, обращенные к западу, все еще были распластаны веером по земле, но те, что смотрели на восток, поднялись почти вертикально, жадно ловя солнечные лучи, необходимые для фотосинтеза, а значит, для жизни. Растение было морозостойким и не сворачивалось до полного захода солнца, а в землю совсем не уходило. Капуста просто сжималась в тугой шар, защищаясь от холода, и тем напоминала в гигантском масштабе земное растение, в честь которого была названа.

Виллис сидел на листе, распластанном по земле, и Джим потянулся за ним.

Виллис подпрыгнул и укатился в самую середину капусты. Джим остановился и сказал:

— Виллис, чтоб тебя, вылезай. Ну пожалуйста.

— Не ходи за ним, — предостерег Фрэнк. — Вдруг она сейчас свернется. Солнце почти что село.

— Я стою на месте. Виллис! Вернись!

— Иди сюда, Джим, — отозвался Виллис.

— Нет, это ты иди сюда.

— Джим, иди сюда. Фрэнк, иди сюда. Там холодно. Здесь тепло.

— Фрэнк, что делать?

— Иди, Джим, — снова позвал Виллис. — Тепло! Тепло всю ночь.

— Знаешь что, Фрэнк, — опешил Джим. — Кажется, он хочет пересидеть ночь в капусте. И зовет нас к себе.

— Похоже на то.

— Иди, Джим! Иди, Фрэнк! — настаивал Виллис. — Скорей!

— Может, он и знает, что делает, — сказал Фрэнк. — Док говорит, у него есть инстинкты для жизни на Марсе, а у нас нет.

— Но нельзя же лезть в капусту. Она нас раздавит.

— Не знаю.

— А нет, так задохнемся.

— Возможно. Делай как знаешь, Джим, — сказал вдруг Фрэнк, — я больше не могу бежать на коньках.

Он поставил ногу на широкий лист, который при этом дрогнул, и пошел прямо к Виллису. Джим какой-то миг колебался, потом бросился следом.

— Молодец, Фрэнк! Молодец, Джим! — восторженно приветствовал их Виллис. — Хорошо, тепло всю ночь.

Солнце опускалось за отдаленную дюну, подул холодный закатный бриз. Наружные листья растения поднялись и начали сворачиваться.

— Еще не поздно выскочить, Фрэнк, — нервно сказал Джим.

— Я остаюсь, — сказал Фрэнк, сам глядя с тревогой на приближающиеся листья.

— Мы задохнемся.

— Возможно. Все лучше, чем замерзнуть.

Внутренние листья закрывались быстрее, чем наружные. Один лист, четырех футов в ширину и десяти в длину, поднялся дыбом за спиной у Джима и стал скручиваться, пока не коснулся его плеча. Джим нервно стряхнул его. Лист отпрянул и снова медленно пополз к Джиму.