С хозяйским пренебрежением они взглянули на первую волну, хлестнувшую на верх стены. Это была их вода, их собственная, они пустили ее сюда, не спрашивая начальников и мирабов. Захотели и сделали. Вот это жизнь! Только так и стоит жить на этом свете. Жизнь прекрасна. А ну! Возьмемся все вместе, разом! Страшный мулла Шейх-Аталык-Ходжа сделался для них карликом. Пусть трепещут он и все подобные ему!

Они боготворили Эль-Мустафи. Слава ему, старшему брату вторично родившему их для новой жизни!

Шнуры будут гореть минут десять-двенадцать. Эль-Мустафи достал завинченную цинковую баночку от оружейного масла. Восковые спички зажигаются о что угодно, только не под дождем поэтому в баночке нашлась и терка.

Эль-Мустафи лег, пряча под грудью концы запальных шнуров. Товарищи старались прикрыть его от ливня. Вспыхнул слабый огонек, ничтожный, всего на две секунды. Теперь пора уходить…

Два удара послышались почти одновременно. В двух местах поднялись камни и хлестнули фонтанчики воды. Вначале результат показался ничтожным.

В две узкие щели хлынули два потока. Единство преграды было нарушено, воде указали выход. Она продолжала подниматься, начала переливаться через стену, ее поверхность приходила в движение. В местах разрывов образовалось течение. Тронулись плавающие у стены стволы деревьев. Первый ударил с размаха, проскочил, увеличив брешь, и, сброшенный с высоты, покатился в нижнем потоке, размахивая корнями. За ним толпой ринулись другие. Под ударами качнулся и рассыпался кусок барража между брешами.

Как люди, вода осознала свою силу. Каждосекундно наращивая скорость, поток рванулся в широкие ворота. Пролом разрастался.

Всей массой накопленной и прибывающей вновь воды Инд ворвался в незащищенную, больше барражем долину. Попутно река завершала расправу с препятствием. Растасканный по камню барраж, точно приставший к победителю защитник, невидимо тащился по дну.

Вниз покатился вал высотой с трехэтажный дом, таран силой в тысячи тонн, мягкий, как рука женщины, но дробящий, как молот.

В правом верхнем углу конверта была небрежно наклеена почтовая марка с профилем крупного мужского лица под старинным париком. Черный след погасившего марку прямоугольного штемпеля лег рядом, задев только край рамки.

Главный строитель секретной авиационной базы инженер Антони Никколс в юношестве страстно увлекался коллекционированием почтовых марок. Марка в настоящем собрании обязательно должна быть погашена, но ее ценность увеличивается, если штемпель не попортил рисунок… Антони Никколс подарил свою коллекцию младшему брату в день, когда тому исполнилось двенадцать лет.

Конверт был из тонкой прочной бумаги, на нем виднелись отпечатки и других штемпелей — письмо прошло через почты нескольких государств.

Когда Никколсу принесли это письмо, было около часа дня. Сегодня четвертые сутки, как идет дождь, не прерываясь почти ни на минуту. Менялась только его интенсивность. Иногда дождь как будто бы ослабевал и можно было различить отдельные капли, появлялись просветы. Но потом вода опять падала струями, сливавшимися в сплошную стену мутного стекла.

Вода казалась плотной и какой-то особенно тяжелой, более тяжелой, чем вода в Англии. Может быть, из-за того, что ее струи падали совершенно вертикально?

Как и все помещения секретной авиационной базы, квартира главного строителя была высечена в скале. В комнате было так же сухо, как всегда, так же мягко светили защищенные матовым стеклом электрические лампочки. Ни для одного чувства человека дождь не существовал, его слух, зрение, обоняние были свободны. Но ливень оставался в сознании, мешал своей неизбежностью и непрерывностью.

Никколс ждал нового назначения, наблюдал за окончанием мелких недоделок, в сущности бездействовал, но отдыха не было. Он хотел бы уехать отсюда в хорошую погоду. Есть люди, которые не могут акклиматизироваться в чужой стране, даже если случайно и родились в ней…

На авиационной базе все было устроено так, чтобы не быть во власти местных особенностей. Во время войны база будет выпускать самолеты и принимать их круглый год, днем и ночью, вне зависимости от погоды. При устройстве летного поля предусматривался и период дождей. Поверхностный дренаж был решен кюветами такого мягкого профиля, что они были безопасны для колес самолетов. Никколс применил изобретенные им новшества. Он гордился своим званием инженера и не сомневался в долговечности возведенных им сооружений.

Письмо пришло с Дальнего Востока. Адрес был написан на машинке. На Дальнем Востоке воевали.

Никколсу не хотелось распечатывать конверт. Он и ждал и боялся писем. Некоторые из знакомых Никколса находились на Дальнем Востоке. Там же был и Ральф Никколс.

Антони Никколс был старше Ральфа на четырнадцать лет. Отец умер давно, и Антони, старший в семье, заменил брату отца. Ральф всегда был таким славным, мягким мальчиком. Но все мальчики вырастают; приходит час, когда они хотят все делать, все решать сами, ни от кого не зависеть. Зачем было Ральфу ехать на войну? Он мог бы оставаться дома, ведь это не настоящая война, это не война за Англию…

Все случилось из-за женитьбы Ральфа. Эйрин — чужая, холодная женщина. Ральф вздумал поехать в Корею ради денег, там летчики могут много заработать. И Эйрин отпустила его. Глупый мальчик, разве любящая женщина добровольно отпустит мужчину на войну, на такую войну?.. Глупый мальчик, он не послушался старшего и уехал.

Не глядя на конверт, Антони Никколс натянул резиновые сапоги, набросил на плечи непромокаемый плащ с капюшоном и вышел.

Если бы Никколс не знал, который час, то выбравшись на летное поле, он не мог бы определить, утро сейчас или вечер. Падал матовый, рассеянный свет, и видимость ограничивалась пятнадцатью или двадцатью шагами.

В тумане видимость бывает еще хуже, иной раз не различишь кисть собственной руки. В Англии Никколс выносил туманы и ненастье, не замечая их.

Во время такого ливня можно и заблудиться, но главный строитель знал наизусть свое летное поле. Он шел по бетонной взлетной дорожке. На ней лежал толстый слой кипящей от дождя воды. Казалось, что вода не успевает подчиняться силе тяжести и застаивается, хотя ничто не препятствовало ей стекать. В упорстве ливня Никколс чувствовал что-то неестественно-злобное. Инженер, человек с трезвой головой, он понимал, что это лишь игра нервов.

Внезапно сделалось светлее, дождь прекратился. Никколс поднял голову. Небо стало опаловым, потом жемчужным. Свод заискрился, прорвался, из синего разрыва в летное поле воткнулись толстые солнечные лучи. Сделалось больно глазам.

Никколс услышал сигнал автомобиля. Большая черная машина недавно произведенного в генералы Джошуа Сэгельсона катилась к Никколсу. Поравнявшись с ним, шофер предупредительно снизил ход до самого тихого, чтобы не забрызгать главного строителя.

Стекло опустилось, и выглянула голова в маленькой чалме. Мулла Шейх-Аталык-Ходжа любезно улыбнулся Никколсу и приветливо махнул рукой. Больше в автомобиле никого не было.

Наблюдая за движением туч, Никколс без особого интереса подумал о развивающейся «дружбе» между Сэгельсоном и муллой. Шейх-Аталык-Ходжа, навещавший прежде лишь своих питомцев, воспитывающихся в специальной школе при базе, ныне бывает частым гостем начальника базы. Американец выдвинул проект расширения базы. Никколсу это было безразлично, его не интересовали дополнительные работы, пусть их производит другой. Мулла заменит убитого Сеид-Касим-Хана. Быть может, его ждет та же участь, если он будет таким же беспощадным. Никколс считал, что взаимоотношения между «азиатами» сложны и ничем нельзя изменить их.

Ливень обрушился с прежней силой. Под непромокаемым плащом парило, и Никколс чувствовал, как его спина делается неприятно влажной от пота. Как много воды на летном поле! В этой стране периоды дождей — опасное время.