«Спрашивает, — думал Ефимов. — А ведь какой был вначале связанный, необщительный. Теперь не тот стал человек, развернулся и больше не видит во мне чужого. Как приглядывается! Через две недели сам сможет бурить, если понадобится…»
Ефимов томился в ожидании. После проходки первых тридцати метров можно будет перенести вышку на новое место и начать сравнивать керны-образцы извлеченных буром горных пород. Ефимов не позволял себе мечтать, что бур может скоро попасть в водоносный слой. Терпеливое исследование грунтов, установление района сброса, пока не больше…
А вдруг вода здесь, под самыми ногами?! Чтобы не отдаваться праздным мечтам, Ефимов окликнул Ибадуллу:
— Давайте займемся на полчаса!
Пользуясь свободными минутами, они проходили алгебру, геометрию, тригонометрию, начальную физику.
Сообразительность и память Ибадуллы поражали Ефимова. За один час удавалось пройти то, на что в средней школе уходит неделя. С первых же уроков Ефимов убедился, — это было еще в дни обследования сухого русла, — что усвоение отнюдь не было механическим. Ибадулла умел мыслить, а его память была, как чистая книга, в которой написанное однажды оставалось навсегда. Как-то Ефимов сказал своему ученику:
— Память у вас изумительная. Помните, Шаев сказал о знаменитом путешественнике Пржевальском? Говорили, что Пржевальскому было достаточно один раз прочесть книгу, чтобы знать ее наизусть. Вы не пробовали так сделать? Испытать себя?
— Мою память много развивали, — отвечал Ибадулла. Сам он никогда не думал о своих способностях: он думал о годах, бесплодно потраченных на изучение корана и сложной казуистики толкований.
— Каким же способом развивали? — интересовался Ефимов.
Ибадулла неопределенно пожал плечами. Что он мог ответить?
— Это тяжелый способ. Очень тяжелый! Я никому бы не посоветовал. Он развивает память, это правда, — был вынужденный и уклончивый ответ.
— Вы говорите об изучении арабского языка? — догадался, как ему показалось, Ефимов. — Говорят, он очень труден, но почему же вы не советуете им заниматься? Помните у Шаева востоковеда Жаркова?
— У нас арабский учат, чтобы сделаться муллой, — вмешалась Фатима.
— Я не мулла, — улыбнулся Фатиме Ибадулла. Он редко улыбался, что делало его улыбку очень заметной.
— Я знаю, — ответила девушка, — мулла не стал бы искать с нами воду.
Ефимов заметил, что Фатима так смотрела на Ибадуллу, точно хотела еще что-то сказать, но удержалась.
«Странный все же иногда этот Ибадулла, — подумал Ефимов, — что-то в нем есть особенное…»
— Что же, займемся решением многоугольников, — предложил Ефимов. Ибадулла послушно развернул тетрадь у себя на коленях.
III
Ахмад скучал. Он часто вытаскивал свой нож и принимался его точить опытной рукой. Лезвие было острее бритвы бродячего цирюльника, который бреет головы без мыла, ограничиваясь смачиванием водой из ближайшего арыка, и никогда не царапает кожу. Но Ахмаду было все мало. Испытывая нож, он подбрасывал перо и пытался рассечь его на лету.
Ахмад был недоволен, и его недовольство разделял Исмаил. Они делились воспоминаниями о выселении индусов и о налетах на территорию Кашмира, о благочестивой резне «почитателей коровы» в индусских деревнях.
«Долго ли сидеть без дела? Куда девался Сафар?» — с такими вопросами они приставали к Исхаку — старшему в отсутствие Сафара. Исхак терпеливо повторял наказ: ждать возвращения Сафара две недели, потом еще одну неделю. На двадцать второй день можно уйти без Сафара.
Исхаку не было скучно. Он наслаждался случайно выпавшим покоем. К чему спешить? Все будет так, как суждено, что бы ни старался сделать человек…
Запыленный и усталый вернулся с работы Шарип Ишхаев. Вымыв руки и лицо, он вытащил молитвенный коврик и опустился на колени. Это напомнило гостям о часе вечерней молитвы, и все, совершив омовение, приступили к намазу.
Шарип молился долго, уже все поднялись, а он продолжал простираться в ту сторону, где находились священная Мекка, черный камень Каабы и гроб пророка Магомета. Молитвенный коврик Шарипа был весь изношен, местами протерт до дыр. Ворса нигде не оставалось, и нельзя было угадать, что ковер был сплетен из черных и красных шерстяных нитей.
Большой ценностью и значением обладал молитвенный коврик Шарипа Ишхаева. Свидетель благочестия, он будет положен в могилу с телом хозяина и поможет ему войти в рай. Находятся богатые и хитрые мусульмане, готовые заплатить крупные деньги за такой ковер. Его сила так велика, что с ее помощью можно отвести глаза стражам дверей Эдема. И есть люди, которые нарочно заказывают коврики из самой слабой шерсти. Но коврик Шарипа — не такой…
Гости уважали хозяина и за его коврик и за его радушие. Настоящий мусульманин не должен признавать власть, основанную не на законах ислама. Лишь на время правоверный склоняет голову перед неверным владыкой. Бог сказал устами своего пророка в главе корана «Ночная звезда», в 18-м суррате: «Дай неверным дорогу, оставь их на некоторое время в покое». На некоторое время… Только на некоторое время — лишь до дня обещанной пророком победы.
Но еще американцы предупреждали, что их ученики не должны доверять каждому мусульманину. Шарип перебрал по пальцам все население Чешмы и Дуаба, рассказал о каждом человеке. Здесь есть несколько людей, чтущих коран. Но, — Шарип качал головой, — «если сказать им, они выдадут нас».
IV
Закончив моления, Шарип подсел к гостям. Жена не могла помешать им. Хотя женщина, как и все остальные, ходила с открытым лицом, двор Ишхаева был устроен на старый лад и разделялся на две половины: мужскую и женскую.
Шарип рассказывал:
— Мы рыли весь день, ушли глубоко. Рыть стало плохо, попадались камни, били кирками. Этот русский и узбек Ибадулла, да возьмет Эблис их души, умеют заставить работать, чтобы дело шло быстро. И их машина, сверлящая землю, тоже все время крутится. Нас поделили: одни роют, другие отдыхают. Люди стараются. Многие уже говорят, если будет вода, они откажутся от платы. Внизу земля стала сырая. А когда уходили, заметили — в самом глубоком месте набирается вода…
— Думаешь, вода будет? — спросил Юнус.
— Искать воду — есть дело, угодное богу, — ответил Шарип. — Будет хорошо, если они найдут воду.
— Ты сказал, уже сырая земля? — переспросил Ахмад. — Если сырая, значит, вода близко.
— Но они не так ищут, чтобы вырыть колодец, — ответил Шарип. — Девушка Фатима, которая с ними и тоже все знает, рассказывала: тысячу лет тому назад здесь протекала настоящая река. Случилось землетрясение, река провалилась. Они хотят опять достать ее. Говорят, у них такой приказ от власти.
— Бог посылает землетрясение за грехи людей. Если милосердный уничтожил реку, искать ее — грех. Вечный накажет, — сурово и нравоучительно возразил Исхак. — Всемогущий управляет Солнцем, Луной, звездами, ветром и водой. Если он начертал в книге судеб погибель реке, нельзя искать воду на проклятом месте. Бог оставил тебе, Шарип, ручей, и благодари его за это.
— Но если они найдут все же воду и реку, о которой говорит Шарип, — вмешался Исмаил, — не будет ли это знаком, что всемилостивый разрешил реке вернуться на землю? Ведь без воли бога волос не падает с головы человека, а река больше волоса.
— Нет, — ответил Исхак, не соглашаясь с предложенной Исмаилом тонкостью. — Человек не должен и пытаться восстановить уничтоженное богом. Если бог захочет, он опять ударит землю и река воскреснет. Нужно ждать. Неверные не хотят ждать. Мы находимся на вдвойне проклятом месте.
— Сколько этих людей, Шарип, тех, кто приехал в кишлак вместе с русским? — спросил Ахмад, опять играя своим ножом.
— Их пять, вместе с ним.
— Кто они?
— Русский Ефимов, узбекская девушка Фатима, их помощник узбек Ибадулла, буровой мастер и механик-шофер — один таджик, другой казах. Остальные — наши кишлачные люди, которых назначил Якуб Афзалиев.
