Такое требование вытекает из самого существа нравственного закона. В нём самом есть начало, указывающее на односторонность чисто нравственного идеала и на необходимость восполнения. Это начало есть правда. Оно утверждает, что праведный достоин счастья, а грешник заслуживает наказания. Таково всегда было и есть непоколебимое убеждение человеческого рода, вытекающее из присущего ему нравственного сознания. Отсюда языческие и христианские представления о наградах и наказаниях в будущей жизни. Утилитаристы, которые не имеют для нравственности иного мерила, кроме земных удовольствий и страданий, утверждают, что это ожидание будущих наград и наказаний низводит нравственность на степень корыстного расчета. Но это не более как декламация, обнаруживающая полное непонимание различия между нравственными требованиями и земными расчётами. Стремление к блаженству в единении с Божеством не есть корысть, а, напротив, самое высокое стремление души, возвышающее её над всеми мелкими и корыстными побуждениями. И только удовлетворением этого стремления исполняется непреложное требование правды, воздающей каждому по его делам. Поэтому будущая жизнь, с её наградами и наказаниями, составляет необходимый постулат нравственного закона. Без этого он остаётся неполным и бессильным. А так как это закон безусловный, то это требование должно быть удовлетворено.

Сами утилитаристы, когда они хотят на своём учении основать нравственные требования, не довольствуются утверждением, что добродетель сама себя награждает. Они знают очень хорошо, что подобная перспектива в действительности представляет весьма слабую приманку для людей. Бесспорно, спокойствие совести составляет неоценимое благо, которым нельзя достаточно дорожить. Но внутренний разлад, указывающий на то, что человек есть не только физическое, но и метафизическое существо, обыкновенно проявляется лишь тогда, когда человек совершил какой-нибудь поступок, сильно беспокоящий совесть, или перед лицом смерти, когда всё преходящее теряет свою цену и умственному взору открывается вечность. В обычном же порядке жизни совесть дремлет или затмевается, и люди в огромном большинстве спокойно преследуют свои жизненные цели, мало заботясь о прелестях добродетели. Вследствие этого утилитаристы, не довольствуясь самоуслаждением добродетели, поставляют на вид другой мотив, побуждающий человека искать не своего только, а также и чужого счастья. Вместо отвергаемого ими упования на благость Божию и вечное блаженство, они представляют расчёт на человеческую благодарность и на взаимность помощи и любви. Такова точка зрения Милля. Разница между обоими взглядами заключается в том, что если мы признаём существование всемогущего и премудрого Творца, управляющего судьбами людей, что для высшего философского и религиозного понимания составляет непоколебимую истину, то надежда на Его правосудие и благость представляет такой крепкий оплот, на котором человек может утвердить весь свой нравственный мир, между тем как расчёт на человеческую благодарность и на взаимность любви слишком часто оказывается мнимым. Об этом свидетельствует ежедневный опыт; об этом гласит и вся история, которая наполнена повествованиями о гибели и угнетении праведных и о торжестве порока. Какое же удовлетворение может найти при таком зрелище нравственное чувство человека и проистекающее из него неискоренимое требование правосудия? Может ли он довольствоваться самоуслаждением добродетели? Чем выше её нравственнее сознание, чем более нравственный закон и связанное с ним правосудие имеют для него значение абсолютного требования, тем менее он может удовольствоваться мыслью, что он исполнил свой долг, а до остального ему нет дела. Без представлений о будущей жизни и сопряжённых с ней наградах и наказаниях нравственный вопрос на земле остаётся неразрешимым. Если бы мы даже вообразили, что когда-нибудь в туманном будущем на земле водворится такой порядок вещей, в котором все добродетельные будут блаженствовать, а злые будут подвергаться неизбежному наказанию, то может ли это служить вознаграждением для тех миллионов людей, которые в течение исторического процесса испытывали неисчислимые страдания и погибали жертвой злобы и порока? Относительно их правосудие всё-таки не удовлетворено.

Но даже при наилучших внешних условиях, человек как бренная единица, брошенная среди бесконечного физического мира, подвергается всем его случайностям. Болезни и смерть составляют естественную и необходимую принадлежность всякого единичного органического существа. Самый добродетельный человек не изъят от причиняемых ими страданий. Когда он лишается того, что ему наиболее дорого, что может утешить его, как не надежда на будущее соединение в области, где нет ни болезней, ни смерти? Без веры в будущую жизнь смерть остаётся неразрешимым противоречием в судьбе человека. Для органического существа, все функции которого и все назначения вращаются в области конечного, смерть составляет естественное завершение его преходящего существования. Но человек носит в себе сознание абсолютного и бесконечного, а между тем своим телесным существованием он отдан на жертву тем силам, которые властвуют в области конечного. Его разум может с ними бороться, но не в состоянии их победить. Это противоречие разрешается лишь тем, что существование человека не ограничивается земной жизнью. Только бесконечное назначение соответствует сознанию бесконечного, а потому оно составляет безусловное требование нравственного закона, вытекающего из этого сознания. Смерть связывает человека с вечностью:

Таким образом, для единичного существа нравственный вопрос на земле неразрешим и нравственный идеал остаётся недостижимым. Как религия, так и нравственная философия, вполне обнимающая свою задачу, одинаково могут полагать полное осуществление нравственного закона и вытекающих из него безусловных требований только в будущей жизни, изъятой от превратностей земного бытия. Для отдельного человека это одно составляет опору и утешение в постигающих его невзгодах.

Но если единичное лицо подвержено всем превратностям частного существования, то от них изъято человечество как целое. Здесь мы имеем общий процесс, который совершается по законам, стоящим выше человеческого произвола. Последний служит им только орудием; человек может видоизменять те или другие частные явления, но стремления, идущие наперекор природе вещей, остаются бессильными. Только служа бессознательным или сознательным орудием высших целей, они делаются плодотворными. Спрашивается: возможно ли здесь большее или меньшее осуществление нравственного идеала?

Выше было изложено понятие о развитии человечества. Оно состоит в том, что дух излагает свои определения во внешнем мире, стремясь к полноте и согласию всех присущих ему элементов. Это и составляет совершенство жизни, тот идеал, который ставит себе человек. Но если так, то и здесь нравственный идеал является только одним из элементов развития. Конечная цель состоит в соглашении его со всеми остальными. Такой взгляд на развитие подтверждается совокупностью фактических данных. Действительное развитие человечества состоит не в одном только нравственном совершенствовании, но также, и даже ещё более, в развитии разума и в покорении природы. В новое время в особенности эти последние цели выступают на первый план; нравственное совершенствование далеко не идёт с ними в уровень. Однако в историческом процессе и оно играет существенную роль, вопреки мнению некоторых историков, утверждающих, что нравственные понятия, а с тем вместе и нравственный уровень человечества, всегда остаются на одной ступени, и только развитие разума двигает его вперед. Если мы взглянем на историю древнего мира, то увидим, что нравственный идеал его постепенно расширялся. Разбивая узкие рамки гражданских добродетелей, он получил более возвышенное, общечеловеческое значение. В христианстве он достиг высшего своего выражения. Как бы мы ни смотрели на Христа, будем ли мы видеть в нём Бога, сошедшего на землю для спасения рода человеческого, или просто человека, который проповедовал религию любви, или даже, по учению Штрауса, мифическое представление идеального лица, нет сомнения, что в этом образе воплотился высший идеал нравственного совершенства. Дальнейшее развитие человечества не представило уже ничего подобного. Для людей нового времени идеал нравственного совершенства может состоять только в подражании Христу. Но всякому понятно, что это идеал недостижимый. Немногим дано даже и отдалённо к нему приблизиться. Осуществление же его в совокупном человеческом роде, или даже в более тесной общине людей есть несбыточная мечта. Царствие Божие на земле неосуществимо, ибо оно предполагает совершенных людей, а таковых на земле нет и не может быть, ибо ограниченное существо, связанное условиями земного существования, со всеми своими физическими потребностями и влечениями, по самой своей природе не предназначено к совершенству, хотя оно носит в себе этот идеал, как залог призвания, не ограничивающегося земной жизнью. Поэтому и христианская церковь, носительница нравственного идеала, полагает царствие Божие не на земле, а на небе…