Истинное создание идеалов не есть дело творческой фантазии, а результат разумного знания, ибо идеалом общественного развития может быть только разумное устройство общежития. Чтобы составить себе об этом сколько-нибудь ясное представление, недостаточно фантазировать; недостаточно также стремиться сердцем ко всему хорошему; надобно изучить человеческое общежитие не только в многообразных его реальных проявлениях и в историческом его развитии, но и в его основах. Только отсюда можно вывести, чем оно может и чем оно должно быть. Такое теоретическое изучение составляет задачу философии; поэтому создание идеалов есть дело философии, что всегда и было в действительности. Но так как философская мысль есть развивающееся начало, то и сознание идеалов проходит через различные ступени развития, изменяясь сообразно с ходом мысли и жизни. Сохранение в течение всей истории одного и того же идеала было бы признаком застоя. Только коснеющие народы Востока могут пребывать неподвижно в одних и тех же формах жизни, а потому сохранять один и тот же идеал; развивающиеся народы Европы изменяют свои идеалы по мере того как они глубже понимают потребности человеческого духа, а с тем вместе и настоящие основы общежития.

Из этого ясно, что истинный идеал не может быть национальный. Понятие о наилучшем устройстве человеческого общежития вырабатывается общим сознанием человечества. Те идеи и жизненные формы, которые возникают среди одного народа, проверяются другими; каждый служит для других примером и поучением. Те особенности, которые вытекают из народного духа и из разнообразия исторических условий, указывают только на степень развития и на большую или меньшую близость к идеальному порядку, сознаваемому как конечная цель совокупного развития. Народ может дорожить этими особенностями или с ними примириться; но это всё-таки особенности, а не идеал, видоизменение, а не сущность, и тот народ, который окаменеет в них, отказавшись от идеальных стремлений, потеряет через это самую сильную пружину развития. Он обречёт себя на рутинную жизнь в ограниченной сфере без всего того, что поднимает дух и даёт жизнь общественным отношениям. Стремление к идеалу есть общечеловеческий элемент в общес-твенном развитии; только оно выводит народ из его ограниченности и делает его органом и орудием всемирного духа. В этом состоит высшее его призвание.

Но именно потому, что истинный идеал должен быть один для всех, он должен быть такой, который мог бы применяться к разнообразию условий и к особенностям народов, стоящих на одной ступени развития. Поэтому он не может представляться в виде данной системы учреждений, безразлично усвояемых всеми. Но он должен заключать в себе те общие начала, без которых нет истинно человеческой жизни. Задача состоит в гармоничес-ком соглашении тех двух противоположных элементов, из которых слагается общежитие: личности и общества. Это та идея, которая составляет конечную цель общественного развития; идеал представляет ту или другую форму осуществления этой идеи. Поэтому не может быть идеалом ни чистый индивидуализм, отрицающий всякую общественную власть, каковым представляется учение анархистов, ни социализм, всецело поглощающий лицо в обществе. Это две противоположные ветви, выросшие из одного корня, но одинаково основанные на полном непонимании человеческой природы и свойств общежития. Оба являются продуктами бессмысленного отрицания. Идея гармонического соглашения элементов всегда лежит посередине между крайностями. И тут один элемент может преобладать над другими; в этом выражаются исторические особенности народов. Но чем более тот или другой элемент подавляется, тем более общественный быт удаляется от идеальных начал и тем более восстановление или водворение недостающего составляет существенную потребность развивающегося общества.

Очевидно, что правильное понимание этих отношений возможно только на основании всестороннего изучения человеческого общежития и философского анализа его основ. Тут недостаточны слепые верования, народные предубеждения или любовь к своему; тут нужна наука. Она одна способна рассеять тот мрак, который ныне, более нежели когда-либо, сгустился в этой области; только в ней стремление к идеалу может найти ту твердую точку опоры, без которой оно легко может сочетаться с самыми дикими инстинктами и порождать самые безобразные фантазии.

Как же мы приступим к этой задаче?

Анализ дал нам два противоположных элемента общежития. Духовная природа личности, как мы видели, состоит в свободе; общественное начало как ограничение свободы выражается в законе. Поэтому основной вопрос заключается в отношения закона к свободе. Это отношение совершенно иное, нежели то, которое господствует в области физических явлений. Там закон властвует как физическая необходимость, которой нельзя избежать; здесь он является как требование, обращённое к свободному лицу, которое как таковое может его исполнить или от него уклониться. Отсюда первый и коренной вопрос: какого рода это требование, сопровождается ли оно принуждением или нет? От различного решения этого вопроса зависит двоякое отношение закона к свободе: принудительное и добровольное. Первое касается внешних действий, составляющих область внешней свободы, которая одна подлежит принуждению; второе обращается к внутренним побуждениям, истекающим из свободы внутренней. Из первого рождается право; второе составляет источник нравственности. Мы должны исследовать каждое из этих двух начал отдельно.

Это слово, как известно, принимается в двояком значении: субъективном и объективном. Субъективное право определяется как нравственная возможность, или иначе, как законная свобода что-либо делать или требовать. Объективное право есть самый закон, определяющий эту свободу. Соединение обоих смыслов даёт нам общее определение: право есть свобода, определяемая законом. И в том, и в другом смысле речь идёт только о внешней свободе, проявляющейся в действиях, а не о внутренней свободе воли; поэтому полнее и точнее можно сказать, что право есть внешняя свобода человека, определяемая общим законом.

Это определение просто, ясно и вполне приложимо ко всем явлениям. Если мы за исходную точку возьмём не субъективное, а объективное право, то мы придём к тому же результату, ибо всё содержание юридического законодательства состоит в определении прав и обязанностей лиц, следовательно, их свободы с её границами и вытекающими отсюда отношениями. Это и есть то, что закон призван определить и что поэтому составляет основное начало права. Можно было думать, что эти начала утверждены на таких крепких логических и фактических устоях, что сомневаться в них нет возможности. А между тем, в новейшее время они откинуты и преданы забвению. Свобода по существу своему есть метафизическое начало, а потому, с отрицанием метафизики, пришлось и его подвергнуть изгнанию. Вместо свободы основным началом права признаётся интерес. Метафизическая идея заменяется практической пользой.

Это начало не ново. Ещё скептическая школа, особенно в лице Бентама, пыталась утвердить на нём всё здание права. Но только в наше время оно получило полное развитие и сделалось господствующим в науке.

Однако это изгнание метафизической идеи и замена её началом практическим имели весьма печальные последствия. Все юридические понятия перепутались, что в приложении ведёт к беспрерывным недоразумениям. Если юристы-практики не сбились окончательно с толку, то это происходит единственно оттого, что они исполняют закон, как он есть, т. е. как определение прав и обязанностей, а не так, как требуется теорией, заменяющей право интересом. В действительности эти два понятия совершенно разные. Человек может иметь большой интерес в вещи, на которую он не имеет никакого права, и очень малый интерес в такой, которая ему принадлежит. Законодатель вовсе даже не входит в эти соображения. Устанавливая известные права, общие для всех, например, право собственности, он не определяет, что кому должно принадлежать и что люди должны делать из тех вещей, которые они приобретают. Он устанавливает только общие способы приобретения и защиты, а как этим пользуются люди, это их дело; это – область их свободной воли. Они не должны только нарушать чужих прав и определённых законом требований общественной пользы. Точно так же и судья, когда ему приходится разрешать столкновение двух прав, не спрашивает, чей интерес больше, а чьё право лучше. Интерес бедняка в украденной вещи может быть несравненно больше интереса собственника, но судья всё-таки решает, что вещь принадлежит не ему, а собственнику, и вор подвергается наказанию за присвоение чужого добра. Если скажут, по примеру Бентама, что тут примешивается интерес всех других собственников и всего государства, интерес, заключающийся в том, чтобы кражи не оставались безнаказанными, и чтобы право собственности сохранялось незыблемо, то этот интерес состоит именно в том, чтобы охранялось право как нечто отличное от интереса. Надобно, чтобы каждый знал, что ему принадлежит, и был твердо уверен, что его достояние не будет у него отнято. Общество состоит из лиц, и для всех их в высшей степени важно, чтобы области, предоставленные свободе каждого, были точно разграничены и охраняемы законом, а в этом и заключается задача права.