Сенека осуждает и мегариков, отрицавших достоверные чувственные восприятия, и эретрийцев во главе с учеником Сократа Федоном и Менедемом, которые также сомневались в познаваемости мира, и пирроновцев, и академиков за то, что позднее, уже в Новое время, было названо агностицизмом. Напротив, о Сократе Сенека высказывается с величайшим уважением и восторгом как о человеке, который именно своей жизнью, а не как те, кто лучше умеет говорить, чем жить, показал, как надо жить. Именно Сократ, в представлении Сенеки, призвал всю философию вернуться к людским нравам, именно он учил, что "высшая мудрость- различать добро и зло" (71, 7), что "добродетель и истина - одно" (71, 16). "Если вам нужен пример, возьмите Сократа, старца необычайной выносливости, прошедшего через все невзгоды, но не побежденного ни бедностью, еще более гнетущей из-за домашнего бремени, ни тяготами, которые он нес и на войне, и дома должен был сносить, - вспомни хоть его жену с ее свирепым нравом и дерзким языком, хоть тупых к ученью детей, больше похожих на мать, чем на отца" (104, 27). Таким образом, мимо Сенеки проходит весь сократовский метод, диалектика, сократовское учение о знании как знании в понятиях.

Также с большим уважением говорит Сенека о Плафоне, он даже излагает учение Платона о первоначалах, насчитав их у Платона пять: "...по словам Платона, есть пять причин: то, из чего; то, кем; то, в каком виде; то, ' наподобие чего; то, ради чего; последнее же - это то, что из них получается. Так, в статуе... то, из чего, есть бронза; то, кем, - художник; то, в каком виде, - это форма, которая ей придана; то, наподобие чего, - это образец, которому подражал создатель; то, ради чего, - это его намеренье; то, что из них получается, - это сама статуя" (65, 8). "То же самое, говорит Платон, есть и у вселенной: и создатель - то есть бог; и то, из чего она создана, - то есть материя; и форма - тот облик и порядок, которые мы видим в мире; и тот образец - то, наподобие чего бог сотворил эту прекрасную громаду; и намеренье, с которым он ее сотворил" (65, 9). Итак, бронзе соответствует материя, художнику - создатель (бог), форме статуи - тот облик и порядок, который есть в мире, образцу у скульптора - образец у бога, статуе - сама вселенная. Нетрудно заметить, что Сенека неточно называет причиной результаты деятельности скульптора и бога. Но для него здесь главное немерение бога - "то, ради чего". Намерение бога - сделать добро. В другом письме Сенека различает у Платона шесть разрядов существующего: то, что есть, но не как чувственноданное, а как умопостигаемое; то, что является выдающимся из "того что есть": великий поэт, бог; идеи как образцы (Сенека передает слова Платона: "Идея - вечный образец всего, что производит природа", идеи бессмертны; неизменны и нерушимы); эйдосы (Сенека различает у Платона "идеи" и "эйдосы", "идея" и "эйдос" в понимании Сенеки не синонимы: "Идея - это образец, эйдос - это облик, взятый с него и перенесенный в произведение. Идее художник подражает, эйдос создает"); то, что существует вообще, видимо, чувственные вещи; то, что как бы существует: пустота, время (см. 58, 16-22). Но фактически первый и третий роды сущего - одно и то же, второй род излишен, различие между идеей и эйдосом надумано... Сенека явно несилен в абстрактном аналитическом мышлений. Для Него Платон прежде всего учитель нравственности. Не случайно Катон Младший в последнюю свою ночь, положив в изголовье меч, всю ночь читал Платона, меч давал ему возможность умереть каждый миг, а Платон (видимо, "Федон", где Сократ перед казнью прославляет смерть как освобождение от ненасытного тела и истолковывает философствование как умирание, ибо при философствовании душа научается жить без мешающего мышлению тела) - умереть с охотой. Для Сенеки важно, что "Платона философия не приняла благородным, а сделала" (44, 3).

Гораздо более сдержанно относится Сенека к Аристотелю. Он коротко рассказывает Луцилию о четырех причинах Аристотеля (см. 65, 4-6). Зато Сенека в восторге от стоиков - Зенона, Клеанфа, Хрисиппа, Панетия и особенно Посидония, которого ставит выше всех философов, заявляя, что Посидоний - "один из тех, чей вклад в философию больше прочих" (90, 20), но он в восторге от них, как тех, кто своей жизнью показал пример, но не от их диалектики, которую он высмеивает как "греческие глупости" (82, 8). Например, Зенон пытался избавить от страха смерти таким умозаключением: "Зло не может быть славным, смерть бывает славной, значит, смерть не есть зло" (82, 9). "Ты своего побился, - иронизирует над Зеноном из Китиона Сенека - избавил меня от страха!" (82, 9). "Во имя истины нужно действовать проще, против страха - мужественней" (82, 19). "Я предпочел бы все, что они накрутили, распутать и разъяснить, чтобы не навязывать сужденье, а убеждать. Войско, построенное для боя, идущее на смерть за жен и детей, - как его ободрить?" (82, 20). "Как ободрить их, чтобы они телами загородили дорогу лавине, обрушившейся на весь народ, и ушли из жизни, но не от своего места? Неужто сказать им: "Зло не может быть славным; смерть бывает славной, значит смерть не есть зло?" (82, 21). "Вот убедительная речь! Кто после нее поколеблется броситься на вражеские клинки и умереть стоя?" (82, 21). Сенека ставит в пример этой хитроумной, но бессильной диалектике воодушевляющие слова спартанского царя Леонида, загородившего со своими тремястами воинов путь персидскому колоссу на глиняных ногах в первой из греко-персидских войн - проход через Фермопилы: "Давайте-ка завтракать, соратники: ведь ужинать мы будем в преисподней!" (82, 21) - или слова римского военного трибуна Квинта Цедиция в первой из Пунических войн, который, посылая солдат пробиться сквозь огромное вражеское войско и захватить некое место, сказал им: "Дойти туда, соратники, необходимо, а вернуться оттуда необходимости нет" (82, 22). "Видишь, как проста и повелительна добродетель! Кого из смертных, запутав, вы сделаете храбрее, кому поднимете дух? Нет, вы его сломите, ибо меньше всего можно умалять его и насильно занимать хитроумными мелочами тогда, когда готовится нечто великое" (82, 22).

Сенека ставит личный жизненный пример философа важнее его учений. Он утверждает, что "и Платон, и Аристотель, и весь сонм мудрецов, которые потом разошлись в разные стороны, больше почерпнули из нравов Сократа, чем из слов его" (6, 6), что Клеанф стал подобием Зенона из Китиона не потому, что слушал его лекции, а потому, что жил вместе с ним (см. 6, 6), что "Метродора и Гермарха, и Полнена сделали великими людьми не уроки Эпикура, а жизнь с ним вместе (см. 6, 6). Сенека преклоняется перед Катоном Старшим, Като-ном Младшим, перед мудрым Лелием, перед Сократом и Платоном, Зеноном и Клеанфом именно как мудрецами, создателями мудрости, которая учит правильно жить, общество которых, хотя бы заочное, избавляет от пороков. "Хочешь освободиться от пороков - сторонись порочных примеров. Скупец, развратитель, жестокий, коварный, - все, что повредили бы тебе, будь они близко, - в тебе самом. Уйди от них к лучшим, живи с Катонами, с Лелием, с Тубероном, а если тебе по душе греки - побудь с Сократом, с Зеноном. Один научит тебя умереть, когда это необходимо, другой - раньше, чем будет необходимо. Живи с Хрисиппом, с Посидонием. Они передадут тебе знание божественного и человеческого, они прикажут тебе быть деятельным и не только красно говорить, сыпля словами для удовольствия слушателей, но и закалять душу и быть твердым против угроз. В этой бурной, как море, жизни есть одна пристань: презирать будущие превратности, стоять надежно и открыто, грудью встречать удары судьбы, не прячась и не виляя" (104, 21-22). Такова мужественная философия Сенеки! Для него критерий истины - жизнь в соответствии с истиной. "Разве нашу жизнь... буря не треплет сильнее, чем любую лодку? Нужно не разговаривать, а править. Все, что говорится, чем бахвалятся перед заслушавшейся толпой, - заемное, все это сказано Зеноном, сказано Хрисиппом, Посидонием и огромным отрядом им подобных. А как нынешним доказать, что сказанное подлинно им принадлежит, я тебе открою: пусть поступают, как говорят" (108, ^37-38) - странный совет человека, который сам сознается в том, что он не поступает, как говорит.