Она сказала, что с радостью, и спросила, не против ли я, если она возьмет с собой подругу Келли. Я сказал, было бы клево, и решил, что Энди может склеить Келли, или хотя бы ему будет с кем потусить, пока я разбираюсь, что происходит между мной и Дебби. И правда, на шоу мы нашли общий язык. Так много болтали друг с другом, что почти не обращали внимания на группу. Я решил провести с ней в Лос-Анджелесе еще три дня. Поменял рейс, и отделался от Мардж какой-то дерьмовой отмазкой, типа мне нужно было остаться на Западном Побережье, чтобы принять участие в важных встречах, которые проводят представители индустрии звукозаписи. Надо помнить, она работала в АйБиЭм, а не в АРК27. Она ничего не знала о музыкальной индустрии, поэтому просто приняла за чистую монету все, что я ей наплел. Само собой, ей это не нравилось, но она бы никак не узнала, что я лгу.
В это время Фрэнки, Энди и я отрывались по полной – целый день напролет мы играли в баскет с Beastie Boys в Лорел Каньон. Потом я вернулся в отель, часок подремал, принял душ и встретил Дебби за обедом. Ничего такого, только приятная встреча за обедом и хороший разговор. В той поездке мы не успели ничего намутить. Я поцеловал ее, и только. Но когда мы поцеловались, я на самом деле почувствовал что-то особенное. Быть с ней было очень бодряще, волнующе. Казалось, ее действительно интересуют мои байки, а я хотел знать, что происходит в ее жизни. Мне хотелось узнать о ней побольше и посмотреть, может ли у нас выйти что-то серьезное.
Я начал регулярно наведываться в Лос-Анджелес. Всякий раз это была очередная лажовая отмазка, которые Мардж должна была бы чуять за версту, но не хотела этого делать. В первый раз, когда я вернулся в Лос-Анджелес, мы с Дебби занялись сексом. Почему-то секс с ней отличался от секса со всеми девчонками, с которыми я был до этого. Не скажу, что мы делали что-то необычное; просто он казался очень чувственным и глубоко личным. Мы начали постоянно спать вместе.
Улетев домой, я вернулся в пограничное состояние. Мне совсем не нравилось то, что я так много врал Мардж, но я обманом заставил себя не чувствовать вину, убедив себя, что мы стали совершенно разными людьми. Мы были как соседи по комнате, которым приходилось терпеть друг друга. Ближе к концу 1989-го Мардж начала сильно давить на меня по поводу детей. За последний год она упоминала об этом несколько раз, но я притворялся, что не расслышал ее или отмазывался, что еще не готов. Я хотел сказать ей, что все кончено, но только и делал, что тянул резину. Каждый день я говорил себе: “Нет, сука, ты скажешь ей!” И в конце концов однажды в два часа ночи я все никак не мог заснуть из-за перенапряжения. Она проснулась и поняла, что я не сплю. “С тобой все в порядке?”
“Нет, нам нужно поговорить” – произнес я с жаром.
“О чем? Я устала. Это не может подождать до утра?”
“Все кончено” – сказал я, набираясь смелости. “Я так больше не могу. Я не люблю тебя и встречаюсь с другими женщинами. Мне нужно съехать и подумать, куда катится моя жизнь”.
Она начала плакать. И не могла остановиться. Она не орала и не бросалась вещами; в тот миг она была просто несчастной и жалкой. Я сказал, что хочу развода. Хорошо, что я наконец-то смог вытащить весь этот багаж наружу, но мое признание вызвало массу обвинений со стороны евреев – она рассказала своим родителям, я – своим. Все вдруг заинтересовались этой темой.
“Да что с тобой? Как ты мог с ней так поступить?” Мама докопалась до меня, как и ее родители. Отец был единственным человеком, который поддержал меня. Он всегда был моей опорой.
Мардж умоляла дать ей второй шанс, и я согласился на курс терапии для супружеских пар. А для себя я решил так: “Ок, я попробую. Я в таком долгу перед ней. Кто знает? Может терапевт скажет что-то такое, что у меня в голове случится озарение, и мы заживем счастливо”.
Я посидел на паре-тройке занятий по терапии, помирая со скуки, и через пару занятий терапевт сказал мне: “ Скотт, ты ведь не хочешь здесь находиться, не так ли? Ты не стараешься?” Я ответил: “Ага, не хочу. Говорю вам, с меня хватит. Я не люблю ее и не хочу от нее детей. Говорю как есть. Я врал много лет, а теперь я говорю начистоту и мне пора. Пора валить”.
Через некоторое время я съехал с ее квартиры и поселился в однушке на Гринвич Виллидж.
ГЛАВА 17. ВСЕ СНАЧАЛА
Вскоре после того, как осторожно сообщил Мардж неприятные новости, я отправился в Лос-Анджелес и когда в конце 1989-го вернулся обратно в Нью-Йорк, Дебби переехала ко мне, и мы стали жить вместе. Здорово, что мы так хорошо понимали друг друга. Все было супер. Мы вместе ели, ходили в кино, и у нас было полно секса. Думаю, у большинства новых парочек происходит то же самое. Рутина приобретает необычный оттенок, и когда ты с кем-то вместе, у тебя вдруг снова возникает то самое приятное волнение. Мардж по-прежнему умоляла меня вернуться. “Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Давай попробуем все сначала. Я ведь могу измениться!” Тяжкое бремя, что и говорить, а потому моя симпатия к ней быстро начала таять, перерастая в раздражение: “Нет, нет и еще раз нет. Все кончено! Разве ты еще не поняла? С меня хватит. Довольно!”
Я всегда любил Нью-Йорк и по-прежнему его люблю, но к концу 1989-го я думал только о том, как бы мне поскорее убраться из этого города. Слишком уж много там было фантомов, слишком много воспоминаний тяготили меня. Поездка в Лос-Анджелес на запись «Persistence Of Time» стала для меня побегом от реальности. Дебби поехала со мной. Она была в восторге, потому что по сути возвращалась обратно домой и не любила Нью-Йорк так, как его любил я. Если уж говорить начистоту, ничего хорошего с этим местом ее не связывало. Как-то вечером я уговорил ее пойти со мной в кино на фильм «Генри: портрет серийного убийцы». Когда я думаю об этом, мне вспоминается сцена из «Таксиста», в которой Трэвис Бикл (Роберт де Ниро) привозит Бетси (Сибилл Шеперд) на порнофильм, и она в гневе покидает помещение.
Если уж на то пошло, Дебби была не в восторге от идеи идти на этот фильм, но знала, что я очень хочу его посмотреть. Этот фильм - бескомпромиссный, реалистичный портрет массового убийцы Генри Ли Лукаса, его кореша Отиса Тула, и серии жутких убийств, которые они совершили в 60-х и 70-х. Она уже была немного напряжена, когда мы заняли свои места в зале. Кинотеатр находился прямо на Таймс-сквер. Он был старым, паршивым, грязным и убитым – ну, такой, знаете, с трещинами на экране, которые только весь фильм отвлекают, зал был почти пуст. Примерно через сорок пять минут после начала во время одной из особенно жестоких сцен мы услышали позади себя ритмичный шум, похожий на скрип сиденья, поначалу тихий, но со временем он начал становиться все более отчетливым. Мы услышали стоны и тяжелое дыхание. Потом Дебби повернулась назад и увидела парня, сидевшего в двух рядах от нас, который яростно дрочил, не отрывая взгляда от экрана. Она вскрикнула, встала и в раздражении покинула зал. Я пошел за ней и извинился, но она орала на меня так, будто я все это спланировал заранее. Она была в такой ярости, что я привел ее на этот отмороженный фильм, что грозилась порвать со мной. Потребовалось немного усилий, но мне удалось ее утихомирить. Всего через пару дней мы уезжали из Лос-Анджелеса, так что ей больше не нужно было мириться со всем этим безумием Нью-Йорка.
До Лос-Анджелеса нас довезли за так, потому что мне удалось запихать весь свой скромный скарб в грузовичок, направляющийся в Калифорнию. Однако сперва мне пришлось принять на себя очередную порцию еврейских обвинений. За пару дней до отъезда в Лос-Анджелес Anthrax находились в студии Electric Lady, репетируя песни из альбома «Persistence Of Time». Я планировал встретиться в этой студии с мамой и вместе пообедать. Мне казалось, это лучшее время, чтобы рассказать ей, что я уезжаю из Нью-Йорка и собираюсь в Лос-Анджелес на пару с Дебби. Я подозревал, что она явно не будет в восторге. Ей всегда нравилась Мардж, и я разбил маме сердце, когда наш брак подошел к концу. Вообще-то я не осознавал, как сильно она расстроена до того момента, когда мы вместе возвращались с ланча и шли по Восьмой улице обратно к Electric Lady.
