Получилось довольно мило. Конечно, профессиона­лов его детские ужимки не проведут, но как раз на профессионалов Нику было глубоко плевать: он убирал за собой не от них, а от случайного наблюдателя. И не навсегда, а минут на десять, от силы двадцать. Больший временной лимит ему был не нужен.

Кинув последний взгляд назад, Ник спокойно стал спускаться по тропке вниз, к яхте.

К счастью, ни беседки, ни яхты не было заметно с того пляжика, на котором занимался толстяк.

По дороге Ник глянул на часы. Из графика он не выбился: пока с начала операции, то есть с того момента, как он перелез через забор, прошло восемь минут. Из них пять ушло на наблюдение.

Нику не очень хотелось идти к яхте. Он знал, что там точно есть один человек. Но ничего про других знать не мог, и это его беспокоило. Так может беспокоится настоящий мастер, который вынужден наобум подключать к какому-нибудь прибору блок питания, не зная точно, какое напряжение он выдает. И проверить нельзя. Диле­тант бы сунул и посмотрел, а профессионал сует в розет­ку с внутренним содроганием души: не по правилам это, не так делается... Да времени нет, и приходится вести себя как хазар необразованный, чурка неотесанная, что обидно.

По трапу Ник всходил внутренне совершенно спокой­ный, готовый ко всему. Рук в карманах не держал: решил для себя, что пистолетом воспользуется только когда уж совсем подопрет, иначе все насмарку.

Заходящее солнце просвечивало яхту насквозь и Ник видел тень того, который был в каюте. Судя по всему, с противоположной стороны дверь была тоже открыта и эта единица врага работала на сквознячке, что-то дела­ла. Ник не мог различить что именно, да его это и не интересовало. Важно было, что враг там не сидит, а стоит, склонившись над столом.

Конь не слышал, как Ник поднялся на борт. Он, ловко орудуя двумя блестящими тесаками, кромсал на бутерб­роды хлеб, ветчину, сыр. В такт движениям и время от времени отправляя себе в рот особенно лакомый кусочек, он напевал что-то веселенькое:

«У моей мадонны глаза бездонны, у моей мадонны гибкий стан...»

Ник слышал с палубы его бубнение, но не двинулся сразу к двери, а пошел в другую сторону, обходя палубой яхту со стороны носовой части. Яхта казалась безлюд­ной. Ничто не предупреждало об опасности.

Ник вышел на солнечную сторону и стал, не слишком таясь, но и стараясь зря не шуметь, двигаться к открытой двери.

Погода стояла тихая, теплая. Река ласково плескалась о борт, противоположный берег уже вечерне темнел, а тут был еще день. С легким стрекотом на поручень села примитивная синенькая речная стрекоза и замерла.

В любой другой момент Ник отдался бы этому неброс­кому великолепию средней полосы, но сейчас он его просто не замечал. Он замечал только опасности и бе­зопасности: стрекоза, к примеру, опасностью не была, и солнце было безопасностью, поскольку он теперь под­ходил к двери с его стороны, а значит сам он противника будет видеть как на ладони, а того солнце станет слепить. Обо всем этом он даже не думал, это как-то само собой подразумевалось, словно какая-то часть мозга мо­делировала необходимый план.

* * *

Конь увидел тень и от неожиданности отпрянул от стола, сжимая в каждой руке по тесаку. Кто-то стоял в дверях, причем не со стороны трапа, а с другой.

— Привет,— спокойно сказал Ник.— Слушай, я тут дачу ищу...

Ошибка, которую Ник допустил, была проста: Конь его действительно почти не видел, и самим появлением на яхте незнакомого человека, который неизвестно, как сюда попал — был напуган. Если бы Ник просунулся в другую дверь и позволил Коню себя рассмотреть, тот скорее всего не забеспокоился бы и неприятностей не доставил, но тут он чутьем уразумел подвох и на

друже­любный тон, которым было Ник начал задавать невинный вопрос, не клюнул, а без всякого вступления совер­шил ножом выпад в сторону человека, темным пятном стоящего в двери.

Ник заметил выпад и без труда отклонился, попутно ногой сильно ударив Коня по вынесенной вперед руке с ножом, отчего

 лезвие с искрами врезалось в метал­лическую переборку и, вырвавшись из пальцев , тесак полетел на пол.

— Ты чего, браток? — опять спокойно проговорил Ник, отступая однако на полшага назад.— А поговорить?

Но говорить Конь не собирался. Он молниеносно перехватил другой нож из левой руки в правую и опять двинулся на Ника, но на этот раз не выставляя его далеко вперед, а держа грамотно, на уровне пояса, чуть отведя лезвие в сторону.

Лезвие блистало на солнце нестерпимо и приковывало к себе взгляд. Но Ник точно знал, что за лезвием следить бессмысленно: следить надо было за глазами напада­вшего. Именно они в нужный момент покажут, куда тот действительно целит. Лезвие будет делать обманные дви­жения, а глаза точно укажут Нику цель, и он сможет отразить удар.

— Чего ты нервный такой? — продолжал говорить Ник, медленно отступая на палубу и выжидая удачного положения для удара. Он говорил не для себя и не для противника. Просто, как он знал, слова, совершенно лю­бые, в поединке противника капельку отвлекают, он, сам того не желая, слушает их и понимает, а значит на бой уходят не все его силы.— Я всего-то про дачу спросить, заплутался я, народу никого, вот яхту с берега увидел, зашел по-соседски... Мне бы соли.. Но если нет, то я пой­ду, если нет, то чего же нарываться... И прием такой нелюбезный. Я с вопросом, а на меня с ножиком... Где это ты ножик такой оторвал? Знатный ножик... Немецкий, наверное. Они сталь умеют...

В этот момент Конь стал вылезать следом за Ником на палубу и наступил удачный момент, но пока не для нападения. Просто сейчас Конь не мог по-настоящему нанести удар и Ник воспользовался секундной паузой, чтобы скинуть брезентовую курточку и одним движением намотать ее на левую руку, оставив болтаться часть полы, как тряпку.

Он успел как раз вовремя: Конь тут же сделал очеред­ной выпад, но нож до Ника не достал. Тот выставил вперед обмотанную руку и попытался сделать так, чтобы лезвие пропороло болтающуюся полу. Тогда круговым движени­ем можно было бы лезвие замотать и вырвать оружие, но Конь уловил замысел Ника и быстро отдернул руку.

«Может, его все-таки пристрелить да и дело с кон­цом?»—без всякого интереса подумал Ник, видя как противник готовится к новой атаке.

Теперь они оба были на палубе, но со стороны реки, так что схватку с берега заметить не могли, и Ника это вполне устраивало.

Устраивало его также и то, что блатной вел себя тихо, не орал, на помощь не звал, видимо считая, что и сам справится. С одной стороны это было здорово: тихо. С другой стороны, Ника все-таки интересовало, есть ли кто-нибудь на яхте, а оттого, как противник будет звать, это стало бы совершенно ясно. Он бы извернул голову и кричал как бы в направлении берега, если бы обращал­ся к ним. Но если бы кричал как бы под себя, значит ожидал бы подмоги с яхты. А на подмогу обычно зовут самого ближнего.

И тут как раз Конь, ничуть не обманутый хрупкостью фигурки Ника, начал набирать в грудь воздуха и раз­ворачивать башку вверх и в сторону берега.

«Значит, на яхте больше никого нет»,— моментально решил Ник и, чтобы не дать противнику заорать, сделал быстрый выпад: правая рука вперед и вверх, отчего лез­вие доверчиво повернулось в ее сторону, моментальный разворот на левой ноге и правой пяткой в грудь.

Хорошо он его ударить с такого расстояния не мог, а ближе его пока не подпускал нож. Но Ник и не хотел сейчас наносить .последнего удара и рисковать из-за, него. Ему важно было предотвратить крик.

Своей цели он достиг: Конь поперхнулся воздухом, сбил дыхание и запыхтел, покашливая. Глазки его, одна­ко, спрятанные под нависшими надбровными дугами, зоркости не потеряли и в момент удара. Поэтому, когда Ник, снова развернувшись, попытался повторить фокус еще раз, Конь встретил его лезвием: оно скользнуло по икре и прорезало-таки кожу.

К этому моменту Ник уже перестал что-то говорить. Болтовня и самого его чуточку отвлекала. Он быстро глянул на часы: на яхте он уже четыре минуты и скоро должен был появиться толстый. А еще через некоторое время может появиться тот, первый, который куда-то ушел. И вообще в любой момент ему могли помешать.