Закурил сам, предложил Нику. Тот с благодарностью вытянул овальную сигаретку без фильтра, забытым, ка­залось бы, движением зажал губами кончик, чтобы табак не лез в рот, наклонился к огню спички и затянулся. Легкие перехватило крепеньким вонючим дымком. Ник чуть не закашлялся.

— Доктор,— наконец сдавленным голосом спросил Ник.—Ну что, как она?

— Вы муж? — вместо ответа задал вопрос врач.

— Нет, я его друг... Мужа сейчас нет, он...— Ник замялся, не зная что сказать, но доктору это было не интересно. Он затянулся, щуря усталые глаза на заходя­щее солнце, кивнул кому-то из персонала. Нику начало казаться, что он нарочно тянет время и в голову пришло самое страшное,— что Тани тоже больше нет.

— Она?..— начал спрашивать он и повесил в конце вопроса отчетливую паузу.

— Нет,— мотнул головой врач.— Она жива. Пока, во всяком случае.

— И каковы шансы?

— Молитесь, если в бога верите. А не верите, просто так надейтесь. Вот и все шансы.

— Она ребенка ждала,— сказал Ник.

— О ребенке придется забыть,— просто сказал док­тор.— Боюсь, что если она и выкарабкается, то о детях вообще придется забыть. Впрочем, загадывать нельзя, хоть бы сама выжила..

— Все так плохо? —зачем-то спросил Ник, чем врача вывел из себя.

—. Нет, не так,—ядовито ответил он.— Все еще хуже. Тех, кто это сделал, нужно казнить на площади. И не просто голову отрубить или повесить. Я бы предложил пилить их на части. На много частей. И пила должна быть непременно тупой, потому что острой получится слишком быстро и они не сумеют полностью осознать, что происходит. Да-с...— это финальное «с» как-то задело Ника.— Очень долго и очень медленно,— после паузы добавил хирург. Ник смотрел в его лицо и ему казалось, что тот сейчас представляет эту гипотетическую пуб­личную казнь. Однако в глазах доктора не было злобы. Ник разглядел только внутреннее страдание и понял, что представляет он сейчас вовсе не подонков, кото­рых пилят на части, а изувеченное ими тело молодой женщины.

— И это я вам говорю, как врач,— заметил хирург.— Как представитель самой гуманной профессии на земле...

.— Ее можно увидеть?

— Вы что, с ума сошли? Это совершенно исключено. Но Ник кое-что знал о жизни и смерти. Может быть,

не больше, чем его собеседник, но с другой стороны. Ему необходимо было Таню увидеть. И он знал, что даже если та без сознания, ей необходимо, хоть на секунду, его присутствие.

— Только на секунду, доктор,— засуетился Ник и по­терял лицо, начав доставать из кармана деньги.

— Уберите это,—брезгливо поморщился хирург. Но что-то в стремлении Ника показалось ему правильным.— Наденьте халат, там, в ординаторской. Вторая палата справа. На секунду! И не пытайтесь с ней говорить, она иногда приходит в сознание. Если, конечно, не хотите ее добить...

— Спасибо, доктор,-—Ник пошел к двери;

— Да, молодой человек,— окликнул его врач. Ник обернулся, вдруг опять ясно ощутив далекую пока опас­ность.— Скоро милиция прибудет, так что никуда не уходите...

— Конечно,— кивнул Ник и вошел в больничный ко­ридор.

 * * *

В сумеречном свете начинающегося летнего вечера Ник сначала не смог даже увидеть Таню за нагроможде­нием капельниц, каких-то приборов, тянущих к ее телу свои провода, в мешанине бинтов...

Наконец он рассмотрел маленькое восковое лицо, почти не выделявшееся на фоне белой подушки.

Ник сдержался и не сразу подошел к ней. В начале он должен был привести в порядок собственные нервы. Он замер у двери и сосредоточился на себе. Все было разлажено: всполохи эмоций, какие-то апатичные провалы в пустоту...

Полузакрыв глаза и соединив перед собой пальцы рук, Ник сконцентрировался на солнечном сплетении и мало-помалу оттуда стало разливаться приятное тепло. Уже через несколько минут Ник чувствовал себя отдохну­вшим, сильным и спокойным. Только тогда он подошел к кровати и посмотрел Тане в лицо.

Он подавил в себе ненависть и острое чувство жалости к ней. От него должны были исходить только токи любви и спокойствия, умиротворяющие ее.

Словно почувствовав его присутствие, Таня вдруг при­открыла не скрытый повязкой глаз. Ник чуть подвинулся к окну и по выражению ее лица понял, что она его узнала.

Запекшиеся губы ее зашевелились, но Нику пришлось наклониться почти вплотную, чтобы услышать прерывис­тый шепот:

 — Хо... Хорошо, что ты... Пришел...

Это было больше похоже даже не на шепот, а на дыхание, в котором с трудом можно было уловить смысл.

— Нужно, чтобы ты... Знал... Я им... Ничего про тебя... Не сказа... Ла...

Ник понимал, что ее просветление мимолетно. Прой­дет еще несколько секунд, и она снова погрузится в забы­тье. Он знал также, что если ему хочется узнать, кто это-сделал, то спрашивать следует именно сейчас. Но еще он знал, что ничего вразумительного Таня сейчас сказать не сможет, а вопрос может вызвать у нее шок — от воспоми­нания о том, что произошло.

Но самое главное,— и Ник поймал себя на этой мыс­ли,— он до сих пор не был уверен, что действительно хочет знать, кто это сделал. Он еще не осознавал, но отчетливо чувствовал, что это знание нарушит его счаст­ливую жизнь, поставит под угрозу его настоящее и буду­щее, потому что, узнав, он должен будет решить, лететь ему ближайшим рейсом в Америку, или остаться и что-то предпринимать.

Раньше он бы не раздумывал и спрашивал бы у Тани, даже рискуя навредить ей. Но раньше, до того, как, пройдя все круги ада, он случайно вынырнул в спокойной тихой и солнечной лагуне американской жизни, ему нече­го было терять, кроме своей жизни. А дорожить ею было глупо — все та же общага, завод, тоска... Не то теперь. Теперь потери были ощутимее. Снова на последнем месте стояла жизнь, конечно, теперь гораздо более ценная, но кроме нее была Деб, был их ребенок...

Таня собралась с силами и, словно подслушав его мысли, зашептала снова:

— Они... Про тебя... Не знают...—Передохнула мгно­вение и продолжила:

— Уезжай отсюда скорее... Я прошу тебя...— И с не­ожиданной силой закончила: — Беги!..

Глаза ее помутнели, и она медленно, все еще глядя на Ника, потеряла сознание.

Дело решило все вместе. То, что Ник и сам хотел бы убежать, и то, что она это чувствовала и сказала об этом. И то чувство, что он попал в «афганистан», который теперь вместо потерянной одновременно с географиче­ской привязкой заглавной буквой, обрел кавычки.

Ник понял, что убежать просто не сможет. Да, он подвергнет риску свою жизнь и жизнь близких людей, но если он убежит сейчас, то он разрушит эту жизнь и себя гораздо скорее и без всякой надежды на победу.

Он коснулся пальцами щеки Тани и почувствовал, как его спокойная, уверенная энергия и сила передались ей Такое случилось с ним впервые, и он с удивлением от­метил, как слабеет, а на коже выступает холодный пот. Таня же стала дышать ровнее, без всхлипов и, кажется, обморок у нее перешел в сон.

Ник отошел от кровати и прислонился к косяку, переводя дыхание. Утер с лица пот и вдруг услышал обостренным слухом топот в. далеком отсюда приемном покое. Этот топот ни с чем не спутаешь: входили люди в сапогах.

«Не до вас сейчас, ребята,— мельком подумал Ник.— Все равно помощи от вас ждать глупо, а неприятности я и сам найду...»

Он, не снимая халата, вышел в коридор и пошел деловой походкой, словно имел какую-то цель, в другую сторону от приемного покоя. Свернул раз, другой, спус­тился по какой-то лестнице и очутился перед запертой дверью.

Но останавливаться теперь было глупо. Он осмотрел висячий замок, державшийся на кривеньких дужках, сжал его в кулаке и резко повернул. Ржавые гвозди легко вылезли из рыхлого дерева, и дверь открылась.

Ник вышел в маленький тенистый палисадник, окру­женный, однако, довольно внушительной стеной старой кирпичной кладки.

. Паниковать не стоило, и бежать так, что бы всем стало заметно, не хотелось, тем более, что у соседнего подъезда грузчики вытаскивали из грузовичка кастрюли с едой для больных.