— Я сделаю копию. — И пошлю тебе фотографии.

— Мария, — сказал Альдо, внезапно посерьезнев. — У меня новости от кардинала.

— Какого кардинала? — спросила Мария.

— Джованни, — ответил Альдо, имея в виду своего дядю, гордость семьи Джордано, одного из самых влиятельных кардиналов в Италии. — Наш брак признан недействительным.

— Но мы же говорили о разводе, — возразила Мария, потрясенная. — О разводе, а не о признании брака недействительным. Получается, мы никогда не были женаты? Ты сказал, что между нами не было брачных отношений или еще что-то в этом роде? — При мысли об этом Мария пришла в ярость.

— Нет, конечно, нет, — поспешно возразил Альдо. — Разрешение на признание брака недействительным дал сам папа. В знак благоволения кардиналу.

— Но для чего?

— Для того, чтобы мы снова могли вступить в брак, — ответил Альдо.

— Ты уже нашел кого-нибудь? — спросила Мария, вспоминая Филиппу, красавицу-студентку с последнего курса Кембриджа.

— Нет. Но я думал, что так будет лучше, bella. Зачем тратить время на суды и адвокатов? Мы с тобой не такие люди. Я бы очень страдал, зная, что заставил тебя пройти через развод.

— Альдо, ты просто кусок дерьма, — отрезала Мария.

— Я знаю, — грустно согласился он.

— Никогда больше не называй меня bella, — продолжала она.

— Этого я не могу обещать.

— Я тебя ненавижу!

— Это естественно, — сказал Альдо.

— Недействителен! — вполголоса повторила Мария.

— В долгосрочной перспективе это лучший вариант, — ответил он. — Уверен, позднее ты согласишься со мной.

— Возможно, — грустно произнесла Мария. — Что ж, мне пора.

— Спокойной ночи, Мария, — сказал Альдо. Она попрощалась с ним и повесила трубку.

«Я не замужем, — думала Мария, допивая свой бокал. — И никогда не была». Беседа с Альдо была похожа на всю их совместную жизнь: неорганизованную, волнующую и полную сюрпризов. Он был прав: признание брака недействительным это лучше, чем развод. Она уже давно знала, что их браку настал конец, так что какая разница, как это будет называться с точки зрения закона? Она представила себе, как папа римский читает молитву, разрывая на мелкие клочки их свидетельство о браке, и расхохоталась. Ей захотелось немедленно поговорить с Софи.

Мария взяла трубку и набрала номер Литтлфильдов.

— Представь себе, — сказала она, когда в трубке раздался голос Софи, — мой брак аннулирован. Римский папа, близкий друг моего мужа, объявил, что мы с Альдо никогда не были женаты.

Ей показалось или она услышала на том конце провода сдавленный смех?

— Софи? — позвала Мария, широко улыбаясь. — Ты слышала, что я сказала? Его святейшество все отменил. Наверное, это значит, что ты никогда не была подружкой невесты у меня на свадьбе.

Софи не вешала трубку, хотя и продолжала молчать. До Марии доносились только звуки телевизора, который работал где-то в доме Литтлфильдов. Она долго сидела так, связанная с сестрой через телефонную линию. Потом Софи тихонько положила трубку и Мария услышала короткие гудки.

Дождь лил без перерыва четыре дня. Дворы превратились в болота, а улицы — в реки. Речка Белл вышла из берегов, как это обычно бывало весной. Владельцы магазинов клали у дверей газеты и листы гофрированного картона в тщетной попытке сохранить чистоту; покупатели, обутые в резиновые сапоги, оставляли за собой грязные следы вперемешку с бумажной кашей. Вместо приветствия жители города говорили: «Ну и грязища!»

Мария чувствовала себя подавленной из-за того, что никак не могла поговорить с Софи. Последняя попытка была все же лучше, чем ничего, однако она лишний раз напомнила Марии, как они относились друг к другу раньше. Каждое утро она усаживалась у окна и смотрела на туман. Иногда он немного развеивался, и тогда можно было разглядеть острова Духов. Она стремилась продолжить раскопки, однако для них было слишком сыро.

Марии захотелось побольше узнать о кладбищах индейцев пеко, поэтому она позвонила отцу Хоуксу, священнику епископальной церкви и местному знатоку истории. Он предложил ей зайти.

Она оставила свой черный зонтик у входа, предварительно стряхнув с него дождевые капли, и вошла в обшитую досками и покрашенную белой краской церковь Святого Луки. В последний раз она там была на Рождество, в тот год, когда родилась Фло. В честь этого радостного события Дарки и Литтлфильды решили вместе отправиться в церковь и поблагодарить Господа за дарованную младенцу жизнь. Всю службу Фло плакала, поэтому Софи пришлось уйти пораньше.

Холодный серый свет пробивался через высокие окна. Мария бросила взгляд на скамью, на которой они сидели, когда отпевали отца.

Мария сидела между Хэлли и Софи. Она вспомнила, как мать тихонько всхлипывала, пока шло отпевание. Она взяла ее руку в свою и пожала, однако ладонь Хэлли так и осталась безжизненно лежать в ее ладони. Хэлли была безутешна. Марии было грустно, точно так же чувствовали себя Питер и Софи. Однако они почти не знали своего отца. К тому моменту, когда они немного подросли, он был уже слишком стар и болен. Именно тогда Мария поняла, что Хэлли не просто заботилась о нем, как о престарелом родственнике: она была ему преданна, потому что искренне любила.

Теперь, глядя на скамью, где она сделала это открытие, Мария подумала о том, что Малькольм был единственной настоящей любовью Хэлли, и после его смерти не осталось никого, кто относился бы к ней как к ребенку. Вместо этого у нее самой на руках оказалось трое детей, и она не представляла, как с ними управляться.

— Мария? — отец Хоукс стоял в дверях своего кабинета. Они пожали друг другу руки. Женщина чувствовала себя неловко из-за того, что пришла в церковь говорить об археологии, и это после того, как она много лет не была на воскресной мессе.

— Как поживают ваши родственники? — спросил он.

— Хорошо. Ее мысли переключились было на Софи, но она тут же вспомнила, что пришла по делу.

— Проходите, — пригласил ее отец Хоукс.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — сказала Мария. Отец Хоукс всегда казался ей похожим на ястреба с его крючковатым носом, загнутым вниз, и подбородком, загнутым вверх; у него были маленькие и проницательные голубые глаза. Из-за высокого роста он слегка сутулился, пряча шею в свой белый воротничок. Мария всегда побаивалась его, да и церкви вообще. Она казалась ей суровой и беспощадной, как ледяной ветер Новой Англии. Однако отец Хоукс одарил ее широкой, обезоруживающей улыбкой.

— Для меня это удовольствие, — произнес мужчина, указывая на черное виндзорское кресло по другую сторону стола. — Я всегда думал, что кто-то должен произвести в наших краях археологические изыскания. Удивительно, что этого до сих пор не произошло, ведь здесь находился важный центр жизни индейцев пеко.

— Это не полномасштабные раскопки, — сказала Мария. — Я работаю сама по себе, на островах Духов.

— У нас есть кое-какие средства, — сообщил он. — Историческое общество получает финансирование, мы никогда не тратили из него ни копейки. Я председатель, так что…

Мария так и не поняла, предлагает он ей деньги или нет. Со вчерашнего дня она начала подумывать о том, чтобы подать в Археологический фонд заявку и получить грант на изучение обнаруженного захоронения.

— Вчера я нашла могилу, — сказала она, устраиваясь поудобнее.

— На островах? — спросил он, нахмурившись. — Удивительно. Мы знаем о кладбище индейцев пеко, расположенном здесь, в городе, и еще об одном, на Скво-Лэндинг. Никогда не слышал, чтобы кладбище располагалось на островах. — Он подошел к длинному столу, стоявшему между двумя окнами, и вернулся, неся в руках большую черную книгу с названием «Древние кладбища в штате Коннектикут». Он открыл книгу на страницу с картой Хатуквити. Мария узнала ее: такая же карта была в книге с легендами, которую она брала в библиотеке.

— Я живу здесь, — сказала она, указав место на Скво-Лэндинг, где стоял ее дом.