Он пересек дорогу и пошел между деревьями к вершине холма — пехотинец, штурмующий высоту.

Тропинки разбегались во все стороны, как паучья сеть, зыбкий свет звезд окрашивал их в ровный серый цвет. За каждым кустом был убийца, каждая ветка дерева могла быть стволом его винтовки. Сзади послышался звук быстрых шагов. Гарри обернулся: на фоне городских огней четко вырисовывалась высокая мужская фигура. Мужчина какое-то мгновение колебался и потом медленно пошел к Гарри.

Гарри перехватил левой рукой сумку, правая рука непроизвольно напряглась, готовая в любую секунду рвануть из кобуры «магнум».

— Я Каллахэн, — отчеканил Гарри.

Мужчина негромко хихикнул:

— Друзья зовут меня Алисой. Я рискну принять твое предложение.

Гарри усмехнулся и расслабился:

— Когда тебя в последний раз арестовывали, Алиса?

— О, черт, — человек поежился и всплеснул тоненькими ручками. — Если вы из полиции нравов, я покончу жизнь самоубийством.

— Валяй.

Мужчина мгновенно растворился в темноте. Гарри дождался, пока его шаги окончательно не затихли. Он, снова перейдя на бег, продолжал подниматься по крутой тропинке. Он двигался к кресту, приближаясь к тому, что пока было ведомо одному только Богу.

Здесь, в самой верхней точке города, на вершине мира, было излюбленное место влюбленных, их привлекало уединение под сенью креста. Для занятий любовью это место не годилось, секс здесь был столь же неуместен, как и в церкви. Теплыми летними ночами под крестом звучали томные вздохи, здесь обычно обменивались обручальными кольцами и клялись в вечной любви. Сейчас здесь никого не было, за исключением едва дышавшего Гарри Каллахэна, прислонившегося к шершавому бетонному цоколю креста. Один лишь Гарри Каллахэн на вершине мира — и тот, кто все это время следил за ним.

— Не двигаться.

Голос доносился из темноты, в которой, как гренки в бульоне, плавали рваные клочья ночного тумана. Звук был внезапным, как порыв холодного ветра.

— Замри, сукин сын. Замри как статуя. Посмей только глазом моргнуть, и я сделаю из тебя решето.

Из кустов вышел человек без имени, он крался, словно кот за мышью. Коричневые брюки, коричневая ветровка, на руках белые хлопчатобумажные перчатки. Голова была закрыта нейлоновым чулком — эластичная синтетика расплющивала черты лица и делала их неузнаваемыми. В руках у него был девятимиллиметровый автомат — немецкий «шмайсер», определил Гарри, — дуло которого сейчас было направлено ему в пах.

— Гарри Фрэнсис Каллахэн?

Гарри промолчал, и автомат в руках убийцы резко дернулся.

— Отвечай, свинья!

— Гарри Фрэнсис Каллахэн, — Гарри не узнал свой голос.

— Так-то лучше. Будешь делать то, что я тебе скажу. Понятно?

— Да.

— Поставь сумку на землю… медленно.

Гарри медленно опустил сумку.

— Теперь подними левую руку, медленно и плавно. Покажи мне свой пистолет — только не надо говорить, что у тебя его нет.

Гарри расстегнул левой рукой куртку и отвернул полу, так, чтобы была видна кобура и массивная черная рукоятка «магнума».

— Надо же, какой большой. Подцепи его мизинцем и отбрось в сторону.

Гарри просунул палец за скобу и неловко дернул рукой. Пистолет упал в траву примерно в шести футах от креста, и Гарри автоматически отметил место.

— Теперь подними руки… Выше, еще выше.

Гарри послушно поднял руки. Он играл по его правилам.

— Повернись лицом к кресту, руки подняты, ноги раздвинуты. Ты же знаешь, как это делается.

Гарри подчинился. Он повернулся лицом к кресту и прислонил голову к шершавому бетону. Руки упирались в подножие креста, ноги широко расставлены в стороны — словно на занятии утренней гимнастики в школе, подумал Гарри. Он был образцом сотрудничества, никаких проблем для убийцы. И у того не было ни малейших оснований подкрадываться к Гарри и изо всех сил бить его в шею стволом «шмайсера» — никаких оснований, но он, тем не менее, это сделал. Гарри рухнул на траву, тяжело перекатился на спину и затих, лежа лицом к небу, к звездам, которых он уже не видел.

Чико проклинал пластиковый наушник с того самого момента, как только вставил его в ухо. Он гудел и жужжал, как рассерженный шмель. Он действовал на нервы, доводил до бешенства, но Чико не смел даже подумать, чтобы вытащить его хотя бы на секунду. Он действительно улавливал все слова, вот только звучали они глуховато и словно издали. Например, вместо «Скотт-энд, Чико», ему послышалось «Дотен-дей, Бико».

Но он понял, о чем идет речь. Он постоянно держался не далее чем в четырех кварталах от Гарри. Когда Гарри сообщил, что начинает подниматься к кресту, он уже занял позицию на Портола-драйв. Он едва не спалил покрышки, когда пришлось свернуть с автострады. В парк он попал через служебный вход, бросив машину в эвкалиптовой роще, достал из-под сиденья револьвер и дальше уже двигался своим ходом.

Сейчас Чико, стараясь избегать пешеходных тропинок, пробирался на обратную сторону холма. Колючие ветки цеплялись за одежду, но ему удалось продраться через кустарник, и теперь он осторожно шел сквозь чернильную темноту, в которой тонкими голосами пели какие-то насекомые. Его ориентиром был ярко освещенный крест, который почему-то упорно не хотел приближаться.

Наушник вдруг ожил, из него полилась неразборчивая речь. Чико ничего не понял, кроме одного: Гарри где-то близко, не более чем в пятистах ярдах выше по холму. Впереди послышалось журчание ручья! Пятьсот ярдов! Пятьсот миль через непролазные заросли.

Убийца сидел на корточках, автомат лежал у него на коленях, ствол смотрел в лицо Гарри Фрэнсиса Каллахэна.

— Просыпайся, сукин сын.

Голос его был мягкий и до странного ласковый. Он лениво поднял правую руку и наотмашь ударил Гарри по лицу. Гарри вздрогнул и, застонав от боли, открыл глаза.

Человек неторопливо встал на ноги, критически оглядел Гарри и затем с размаху ударил его ногой в пах. От пронзившей все тело боли Гарри сложился, как перочинный нож, из горла его вырвался приглушенный крик. Казалось, от пояса до пяток в теле его не осталось ни одной целой кости. Он прикрыл ладонями пах, и человек ударил его по рукам.

— Посмей только пикнуть, и я снесу тебе башку! Заткни свою свинячью пасть и слушай меня! Мне есть что сказать тебе, полицейский, а ты не обращаешь внимания. Я прав? Отвечай, черт возьми!

Гарри поднял голову и посмотрел на него: глаза убийцы светились в темноте, как два мраморных шарика. Человек наклонился над Гарри и ткнул его стволом автомата в горло, чуть ниже адамова яблока. Гарри стошнило — он повернул голову в сторону, чтобы не испачкаться.

Человек поморщился от отвращения. Он схватил Гарри за волосы и принялся трясти, словно пес — крысу.

— Свинья! Грязный, мерзкий ублюдок! Закрой свою вонючую пасть и слушай меня, я еще не закончил! Мне надо кое-что сказать тебе. Ты меня слышишь?

В ответ он услышал лишь какое-то бульканье в горле Гарри. Убийца отпустил его волосы и ударил кулаком в темя.

— Я спросил… ты меня слышишь?

— Да, — еле слышно прошептал Гарри, на губах его выступила желтоватая пена.

— Так-то лучше, потому что прежде чем я отобью тебе почки, ты должен узнать кое-что еще. Мои планы немного изменились. Девчонка умрет.

В сердце каждого мужчины есть один, очень надежно скрытый обнаженный нерв, к которому нельзя прикасаться ни при каких обстоятельствах, ибо в противном случае мужчина на ваших глазах превратится в страшное, жестокое существо, совершенно неуправляемое и ведомое одними лишь первобытными звериными инстинктами.

Из груди Гарри Каллахэна вырвался страшный крик — вой загнанного в угол, обезумевшего зверя, который готов к смерти и желает лишь одного: подороже продать свою жизнь. Гарри выбросил вверх руку и вцепился убийце в горло, разрывая его ногтями до крови. Что-то громадное, багровое и безобразное заволокло его сознание, уничтожив все следы цивилизации, частью которой все это время был Гарри Фрэнсис Каллахэн. Он хотел впиться в сонную артерию убийцы и вырвать ее из гортани. Он хотел рвать его плоть. Он хотел напиться его крови. Много еще чего хотел Гарри, но силы его были на исходе, и потому одеревеневшие пальцы лишь слабо коснулись шеи убийцы.