Уже минут через двадцать Крылов сделал первые выводы.

— Все здесь не так, Тимофеев. Кто-то решил нам всучить туфту…

— Почему вы так решили, Григорий Егорович? Для чего это нужно?

— Эт-т-то и есть главный вопрос. — Крылов легким движением указательного пальца сбил фуражку на затылок. — Сперва следует разобраться, что здесь не так. Пункт за пунктом. Только тогда поймем для чего все потребовалось.

— Сколько же времени уйдет на такое?

— Уйдет, Тимофеев. — Крылов думал о своем и в то же время успевал отвечать сержанту. — Время оно такое… Быстротекущее. Особенно, если ты в отпуске. А мы с тобой на работе, и не борзые, чтобы бегать, высунув языки. Наше дело — думать…

Тимофеев кивнул с озабоченным видом. О чем думать он пока не знал, но раз надо, то и это делать готов. Нашел же он пистолет Стечкина с набадахой глушителя, когда потребовалось. Да ещё какой — сам таких никогда не видел. «Машина-бух» — так называл его сын свой пугач-игрушку. А уж этот действительно — громобой…

— И вот еще, — Крылов присел на корточки возле трупа. — Я буду говорить, а ты в случае несогласия поправляй.

— Да что я могу? — Тимофеев оценивал свои достоинства самокритично.

— Ну, вот тебе… — Крылов не терпел самоуничижения. — Ты же человек. Голова. Знаешь, почему раньше милиция была конной?

— Почему? — Тимофеев легко покупался на прикольчики, а Крылов любил прикалывать, если была возможность.

— Потому, дорогой, что одна голова хорошо — две лучше. Не вывели ещё тогда двухголовых милиционеровс высшим образованием. Вот и приходилось коня в пару ставить.

Тимофеев обиженно крякнул. Крылов на это внимания не обратил: делом надобно заниматься.

— Теперь рассуждаем. Продукт нам покинули не первой свежести. Приедет эксперт, он определит точнее, но я скажу на глазок — заделали мужика часа на три раньше, чем убит Турчак.

Тимофеев подумал, покачал головой.

— Может это случайное совпадение? Турчак убит сам по себе, а этого мужика завалили другие по другой причине?

— Не клеится. Этого, как ты его назвал, нам явно сбросили на прикуп. Будь иначе, пистолет рядом с ним не оказался. Нам явно подсказали: не ищите, вот вам, убийца, на него все валите и закрывайте дело. Но мы с тобой совету не последуем.

— Что будем делать?

— Ничего.

— Но это же…

— Успокойся, не гони волну. — Крылов дружески хлопнул Тимофеева по спине. — В этом матче, если нам что и светит, так почетная ничья. При любом раскладе, вылези мы из мундиров или даже из шкуры или просто будем сидеть на месте, для нас ровным счетом ничего не изменится.

Тимофеев с удивлением поглядел на Крылова. Он никак не мог врубиться в то, что происходило. Два месяца назад в лесу нашли убитого грибника. Им оказался слесарь Гриценко из местной автомастерской. Крылов сам бегал и его, Тимофеева, загонял до мыльной пены, но они нашли убийцу. И вот теперь, когда убит крупный милицейский начальник из Москвы, капитан готов впасть в спячку: выжиматься не хочет, а почему — понять трудно. Хотя понять надо: Тимофееву ещё служить и служить, значит стоит набираться опыта.

— Зачем нам соглашаться на ничью?

— Погоди немного и сам увидишь — нам её предложат. Приедет начальство. Походят вокруг, поковыряют ботинками землю, потом объявят, что создается специальная группа, и заберут нашу картошку…

— Какую картошку? — Тимофеев не понял и забеспокоился.

— Ну все, что мы накопали. Поглядят, сделают недовольные лица, пожмут мне руку и уедут.

— Неужели даже нашим мнением не поинтересуются?

Крылов посмотрел на Тимофеева с удивлением.

— А разве оно у нас есть?

— Разве нет?

Суть происходившего все больше ускользала от Тимофеева, и новые загадки возникали одна за другой.

— Лично у меня — его нет. Касательно тебя — не знаю.

— Как же так? Мы провели осмотр места преступления, имеем представление что здесь произошло…

— Это никому не будет нужно. Скоро приедут два важняка, достанут большой прибор, положат его на твой розыск и чинно отъедут. Пойми, там у них свои игры. Мы тут во что перекидываемся? В дурачка. А там, в главном управлении совсем другие игры. Вот и соображай.

— Все равно не понимаю.

— Потому ты до сих пор и не капитан. Пойми, это с нас, с низов, требуют раскрываемость. А наверху главное — меры. Вспомни, убили в Москве телевизионщика. Как его? Запамятовал. Да и ладно, в конце-концов важна не фамилия. Так вот его убили. И сразу президент шарахнул из главного калибра — скинул с должностей прокурора и начальника УВД. Чтобы все видели — меры приняты решительно и круто. Затем хоть трава не расти. Потому до сих пор неизвестно, кто телевизионщика заказал, кто сделал. Теперь до этого дела всем как до фонаря.

Мудрый по-крестьянски капитан Крылов был недалек от истины.

Когда он строил свои теории в отношении судьбы расследования, полковник Богданов убеждал генерала Волкова не особенно горячиться по поводу того, что случилось с Турчаком.

— Лучше всего, Анатолий Петрович, спустить это дело на тормозах. По тихому. Наследников у Турчака нет, поднимать шум некому. Похороним его с почестями. Произнесем речи…

— В последнее время я перестаю тебя понимать, полковник.

Обращение по званию уже само по себе могло испугать кого угодно. К высшим руководителям управления Волков обращался только по имени и отчеству. Переход на воинские ранги, с которыми связана жесткая вертикаль подчиненности, была свидетельством высшей степени раздражения генерала.

— Убит наш человек. Твой, между прочим, боевой зам. Я не сторонник мести, но прощать кому бы то ни было убийство своих подчиненных не намерен. И то что ты проявляешь бесхребетность там, где следует быть не просто жестким, но даже жестоким, мне не нравится…

— Мне, Анатолий Петрович, не нравится другое. Есть анекдот. Французский генерал из Парижа приехал в Африку инспектировать полк иностранного легиона. Его привезли в пустыню. Там всего две казармы. Генерал удивился и спросил командира полка: «Как же солдаты обходятся без женщин?» — «А вон у нас сарай, там есть верблюдица…» Генерал выслушал объяснение и прошел в сарай. Полковнику с собой войти не разрешил. Через пять минут вышел наружу, застегнул ширинку. Сказал: «В целом ничего, но не удобно». — «Мой генерал, — доложил полковник. — Вы меня не дослушали. На этой верблюдице солдаты по очереди ездят в ближайший публичный дом».

Волков засмеялся.

— Смешно, но в чем мораль?

— В том, что доклады подчиненных даже самые высокие начальники должны дослушивать до конца.

Волков ухмыльнулся.

— Хорошо, француз, говори.

— Скажу, хотя и не очень хочется. Мой боевой зам, как вы сказали, посадил всех нас в выгребную яму. Чем все может кончиться, предсказать не могу…

— Не тяни. — По голосу легко угадывалось, что Волков встревожился.

— Вот, — Богданов вынул из кармана кассету и протянул шефу, — можете послушать.

Волков кассеты не взял. Тогда Богданов положил её на стол.

— Мы пощипали наркопритон в Дегунино. Взяли на горячем. Вышли на хозяина.

— Кто он?

— Некто Лобанов. Альберт Петрович.

— Дальше.

— Дальше взяли под контроль его переговоры. На другой день после операции с Лобановым связался Турчак. Можете послушать.

— Придется.

Волков слушал запись мрачнея на глазах.

— Почему Турчак не знал об операции.

— Я не счел нужным ставить его в известность.

— Почему?

— У меня были подозрения, что Турчак нечист на руку.

— Мне не нравится, полковник, что ты начал играть в самостийность! — Волков резко встал из-за стола и с треском оттолкнул кресло. — Существует субординация. Кто и когда её у нас отменил? Почему ты не доложил мне обо всем сразу?

— Поймите верно, Анатолий Петрович. Если у меня возникло подозрение я никогда не шел и не пойду к вам с докладом без тщательной проверки. Слишком легко бросить на человека тень, зато потом, если подозрения не подтвердятся, пятно смыть с человека труднее. Турчак мне очень нравился. Я его ценил и думал, что все окажется наносным.